В этой деревне мы провели ночь. До Шанце оставался еще целый день пути, и он нам подарил чудесный вид на Гималаи в качестве небольшой компенсации за пустынную местность, по которой мы гнали своих ослов. Во время этого перехода мы впервые увидели кьянов, диких ослов, обитающих в Центральной Азии, красота движений которых покоряет путешественников. Размером эти животные с мула, они очень любопытны и часто близко подходят к людям, а потом вдруг пугаются и грациозно уносятся вдаль. Питаются они в основном ковылем, люди их не беспокоят. Единственные их враги – волки. С тех пор как я впервые увидел кьянов, этих диких, прекрасных животных, они для меня стали символом свободы.
Шанце оказался деревенькой в шесть домов, построенных из глиняных кирпичей и дерна. Приняли нас здесь не более гостеприимно, чем прежде. Мы снова встретили тут нашего знакомца, неприветливого чиновника из Цапарана, который прибыл сюда на летние месяцы. Он ни за что не хотел позволять нам двигаться дальше по Тибету и поставил нас перед выбором: возвращаться в Индию либо через Цапаран, либо по западному пути через перевал Шипки. Только на этих условиях он соглашался продать нам провиант.
Мы, конечно же, выбрали путь через Шипки, потому что, во-первых, этой дорогой еще не ходили, а во-вторых, по-прежнему тайно надеялись найти какой-нибудь выход из положения. Теперь мы могли купить масла, мяса и муки сколько хотели. Но все же настроение у нас было подавленное, потому что перспектива в итоге снова оказаться за колючей проволокой нас вовсе не привлекала. Трайпель, совершенно разочарованный в этой стране, был готов уже покориться и больше не предпринимать попыток остаться здесь. Во всяком случае, в тот день нам хоть удалось досыта поесть. Я сделал записи о последних днях в своем дневнике и занялся лечением тендовагинита, воспаления оболочек сухожилий, которое заработал в ходе своих ночных марш-бросков. Я был намерен во что бы то ни стало избежать возвращения в индийский лагерь. Ауфшнайтер мыслил в схожем ключе.
На следующее утро губернатор округа показал нам свое настоящее лицо. Накануне мы готовили мясо в медном котелке, и Ауфшнайтер, видимо, отравился, поскольку чувствовал себя совсем скверно. Когда я попросил чиновника принять это во внимание и разрешить нам еще некоторое время провести здесь, он повел себя еще более недружелюбно, чем раньше. У нас разгорелся жаркий спор, в результате которого он все-таки соблаговолил выдать нам, помимо двух вьючных яков, дополнительно верховую лошадь для Ауфшнайтера.
Тогда я впервые в жизни столкнулся с яком. Эта покрытая густой, длинной шерстью корова – самое распространенное вьючное животное в Тибете. Оно может жить только на такой высоте, и приручение его требует большой сноровки. Самки яка заметно меньше самцов и дают очень вкусное молоко.
Солдат, сопровождавший нас из Шанце, получил документ, по которому мы везде могли покупать столько продуктов, сколько нам было нужно. Кроме того, на каждой станции нам должны были бесплатно менять яков.
Днем погода была приятная, хотя и слегка прохладная, а вот ночью становилось действительно холодно. Мы проходили мимо деревень и жилых пещер, но местные жители не обращали на нас внимания. Наш провожатый, уроженец Лхасы, был очень мил, к нам относился дружелюбно, а когда мы заходили в поселения, вел себя несколько высокомерно. Местные жители стали относиться к нам доверчивее, не выражали недовольства, если мы где-то останавливались на некоторое время. Конечно, этой перемене во многом способствовала наша официальная охранная грамота.
Когда мы двигались по району Рончун, несколько дней наш путь совпадал с маршрутом Свена Гедина, и я, большой почитатель этого шведского исследователя и путешественника, живо вспоминал его описания здешних мест. Пейзаж почти не переменился. Все так же нам то и дело приходилось пересекать плато, спускаться в глубокие ущелья, а потом с трудом карабкаться вверх по другой стороне. Иногда эти ущелья бывали такими узкими и глубокими, что вполне можно было докричаться до человека на другой стороне, но, чтобы добраться туда, требовалось много часов. Эти утомительные спуски и подъемы, в два раза удлинявшие путь, очень нас раздражали, и каждый шел молча, погруженный в свои мысли. Но, несмотря ни на что, мы продвигались вперед довольно быстро, и с едой теперь у нас не возникало проблем. Однажды мы решили разнообразить наше меню и попробовали рыбачить. Поймать на удочку у нас ничего не вышло, тогда мы разделись, вошли в прозрачную воду горного ручья и попытались ловить рыбу руками. Но видно, у этих рыбешек были планы поинтересней, чем оказаться у нас в котелке…
Мы все ближе подходили к Гималаям, а следовательно, к большому нашему сожалению, и к индийской границе. Климат стал несколько мягче, потому что теперь мы были на меньшей высоте. Именно здесь пробивает себе путь через Гималаи река Сатледж. Деревни в этих краях выглядели как маленькие оазисы, вокруг домов были разбиты сады, где росли овощи и абрикосовые деревья.
Через одиннадцать дней пути, считая от Шанце, мы достигли приграничной деревни Шипки. Это было уже 9 июня – в Тибете мы провели больше трех недель. Мы многое повидали, но прежде всего достоверно узнали, что, не имея разрешения на пребывание, жить в этой стране невозможно.
Мы провели еще одну ночь в Тибете, романтично расположившись под абрикосовыми деревьями, плоды которых, правда, еще не созрели. Здесь мне удалось за 80 рупий купить осла под предлогом того, что для дальнейшего путешествия по Индии мне нужно вьючное животное. Внутри страны мне этого сделать не удавалось. А для исполнения моих дальнейших планов вьючное животное было просто необходимо.
Наш провожатый, погонщик ослов, оставил нас здесь одних и забрал своих животных с собой. Может быть, сказал он на прощание, нам доведется когда-нибудь свидеться в Лхасе. Он много восторженно рассказывал о том, какие там красивые девушки и какое вкусное пиво. Теперь наш путь лежал вверх по серпантину на перевал Шипки, за которым была граница. Ни тибетских, ни индийских пограничных застав мы не встретили. Ничего, кроме обычных горок камней с молитвенными флагами и первого знака приближающейся цивилизации – мерного столба с надписью «Шимла 200 миль».
Мы снова оказались в Индии.
Но никто из нас не был намерен долго оставаться в этой «гостеприимной» стране, где нас не ждало ничего, кроме лагерных бараков за колючей проволокой.
Мы снова переходим границу
Мой план состоял в том, чтобы вместе с Коппом при первой же возможности вернуться в Тибет. Мы были уверены, что у мелких чиновников, с которыми нам до сих пор приходилось общаться, просто было недостаточно компетенции, чтобы разобраться в нашей ситуации. Поэтому на этот раз мы хотели попытать счастья у высших властей. А для этого нужно было попасть в Гарток, столицу Западного Тибета, где находилась резиденция главы всего региона.
По широкой обихоженной торговой дороге мы спустились на несколько миль к первой индийской деревне. Она называлась Намгья. В ней мы могли остановиться, не возбуждая подозрений, поскольку пришли из Тибета, а не с индийских территорий. Мы выдали себя за путешествующих американских солдат, купили съестных припасов и расположились на ночлег в деревенской гостинице. Потом мы разделились. Ауфшнайтер с Трайпелем отправились по торговой дороге вниз по течению Сатледжа, а мы с Коппом погнали нашего осла по боковой долине, на северной оконечности которой находился перевал, а за ним снова начинался Тибет. Как следовало из карт, сначала наш путь пролегал по населенной долине реки Спити. Я был рад, что Копп решил присоединиться ко мне, потому что это был умелый и опытный человек, да к тому же всегда готовый прийти на помощь веселый товарищ. Его берлинский юмор казался неиссякаемым.
Два дня мы двигались вверх по течению Спити, потом свернули в боковую долину, которая, судя по расположению, должна была вести через Гималаи. Правда, к сожалению, эта область не была отражена в наших картах. От местных жителей мы узнали, что, пройдя через мост, который называется Сансам, мы уже пересекли тибетскую границу. Всю эту часть пути у нас по правую руку возвышалась очень красивой формы гора Риво-Паргьюл, одна из гималайских вершин высотой почти 7000 метров. Мы вступили на территорию Тибета в одном из немногих мест этой страны, где в нее вдаются гималайские хребты. Мы снова забеспокоились, далеко ли нам удастся пройти на этот раз. Впрочем, в этих краях нас еще никто не знал, и ни один враждебно настроенный чиновник не предупреждал население о том, что контакты с нами нежелательны. Так что мы представлялись местным жителям паломниками, идущими к священной горе Кайлас.
Первая тибетская деревня, в которой мы оказались, называлась Кьюрик и состояла из двух домов. Следующая, Дотсо, была уже заметно больше. Тут нам повстречались монахи, больше сотни человек, которые рубили тополя. Они собирались доставить эти бревна через горные перевалы в Трашиган для возведения какой-то храмовой постройки. Это самый большой монастырь провинции Цурубин, и его настоятель одновременно являлся высокопоставленным светским чиновником. Сам он тоже находился здесь, со своими монахами, и мы уже было испугались, что наше путешествие преждевременно закончится. Когда он стал нас расспрашивать, мы представились авангардом очень важного европейца, у которого были получены все разрешения от центрального правительства в Лхасе. По-видимому, чиновник нам поверил, и мы с облегчением продолжили свой путь.
Особенно трудным оказался подъем на перевал, который тибетцы называют Бю-Бю-Ла. Он, судя по всему, находится на высоте около 5700 метров, потому что разреженность воздуха давала о себе знать самым неприятным образом, а ледниковый язык близкого безымянного глетчера нависал над самым перевалом.
По дороге мы встретили нескольких бхутия, которые тоже направлялись вглубь страны. Они, в отличие от наших прошлых тибетских знакомцев, оказались милыми, приветливыми людьми и даже пригласили нас к своему костру выпить чашку горького чая с маслом. А так как мы расположились лагерем рядом с ними, вечером они принесли нам еще и вкусную крапивную похлебку.
Мы находились в ненаселенной местности и в следующие восемь дней только время от времени встречали небольшие караваны. Одна из нечастых встреч мне очень запомнилась. Это был кочевник, молодой человек, в длинном овечьем тулупе, с обычной для тибетских мужчин недуховного звания косой. Он отвел нас к своему черному шатру из ячьей шкуры, где его ждала молодая жена, веселое создание, которое, казалось, непрестанно смеялось. В шатре мы заметили сокровище, при виде которого у нас с Коппом потекли слюнки: чудесный окорок дикого животного. Кочевник охотно согласился продать нам часть своей добычи за совсем небольшие деньги, попросив только, чтобы мы никому не рассказывали, что он занимается браконьерством, иначе его накажут. Убийство живых существ, будь то человек или животное, идет вразрез с духовными предписаниями буддизма, поэтому охота строго запрещена. Тибет – феодальное государство, все люди, животные и земля принадлежат Далай-ламе, чьи указания – закон для всех.
С этими приветливыми людьми у меня уже получалось вполне сносно объясняться, и меня очень радовало, что мои познания в местном наречии так быстро растут и ширятся. Мы договорились вместе пойти на охоту на следующий день и остались ночевать в шатре у этой молодой пары. Кочевник и его жена были первыми веселыми тибетцами, которых мы повстречали за время наших странствий, так что они запомнились нам надолго.
Их гостеприимство достигло апофеоза, когда из дальнего угла шатра на свет божий появилась деревянная бутыль со свежим ячменным пивом. Это был мутный, молочного цвета напиток, с виду вовсе не похожий на тот, что мы именуем пивом. Впрочем, на организм он воздействовал так же.
На следующий день мы втроем отправились на охоту. У тибетца было допотопное ружье, в нагрудной сумке лежали свинцовые пули, порох и фитиль. Увидев отару диких овец, он от искры кремня запалил фитиль. Нам не терпелось увидеть этот музейный экспонат в действии. Раздался оглушительный грохот – бум! – и, когда дым рассеялся, овец уже и след простыл. Животные спаслись бегством. Прежде чем скрыться за скалами, некоторые овцы оборачивались и глядели на нас, будто посмеиваясь. Нам тоже не оставалось ничего другого, как рассмеяться. Чтобы не возвращаться с пустыми руками, мы насобирали дикого лука – он в изобилии рос по склонам и составил прекрасный гарнир к жареному мясу.
Судя по всему, жена нашего горе-охотника была привычна к неудачам мужа на этом поприще. Увидев, что мы возвращаемся без добычи, она так развеселилась, что от смеха ее глазки-щелочки исчезли вовсе. Она предусмотрительно решила приготовить обед из дичи, добытой в предыдущие дни, и усердно жарила мясо. Мы наблюдали, как она готовит, и очень удивились, когда женщина вдруг, безо всякого стеснения, сбросила с плеч огромный овечий тулуп, перехваченный разноцветным поясом. Бесформенный тулуп стеснял движения рук, и теперь, освободившись от него, она спокойно продолжала заниматься своим делом с обнаженным торсом. Позже мы еще не раз встречали подобную непосредственность. Нам было жаль расставаться с этой милой парой, но надо было идти дальше. Так что, прекрасно пообедав и отдохнув, мы снова двинулись в путь.
По дороге мы часто видели диких яков – они паслись черными точками на склонах гор. К несчастью, это зрелище пробудило в нашем вьючном осле стремление к вольной жизни. Он вдруг помчался через широкий ручей и, прежде чем мы смогли догнать его, скинул с себя поклажу. Кое-как, ругаясь и проклиная все на свете, нам удалось выловить свои вещи из воды. Пока мы были заняты их просушкой на берегу, вдалеке показались два человека. Одного из них мы тут же узнали по ровному, размеренному шагу опытного альпиниста – это был Петер Ауфшнайтер. Он приближался к нам в сопровождении нанятого носильщика. Такая встреча в пустынной местности может показаться невероятной. Но люди здесь столетиями ходят по одним и тем же долинам и перевалам, а мы специально выбирали самые исхоженные и любимые местным населением тропы.
Сердечно поприветствовав нас, Ауфшнайтер стал рассказывать, что с ним случилось за последнее время. 17 июня он расстался с Трайпелем, который решил верхом отправиться в Индию, выдавая себя за англичанина. На эту роскошь, лошадь, он потратил все оставшиеся у него деньги. Сам Ауфшнайтер некоторое время болел, а выздоровев, двинулся вслед за нами. По дороге ему удалось кое-что узнать о последних событиях войны, и мы, хотя были сейчас как будто совсем в другом мире, жадно стали слушать новости.
Изначально Ауфшнайтер не хотел идти с нами в Гарток, полагая, что оттуда нас снова выдворят. Он считал, что куда разумнее пробираться сразу в Центральный Тибет, к кочевникам. Но в итоге мы продолжили путь вместе, и с того дня все последующие годы я больше не расставался с Ауфшнайтером.
Мы знали, что, если все пойдет гладко, до Гартока доберемся дней через пять. Нам предстояло преодолеть еще один перевал – Бонрю-Ла. Ночевки доставляли мало удовольствия, потому что в темное время суток было очень холодно – мы находились на высоте больше 5000 метров. Кроме того, с нами то и дело случались разнообразные мелкие происшествия. Например, один раз Копп, переходя реку вброд, нес ботинки под мышкой, завернув их в штаны, и вдруг уронил один башмак в бурный поток. Копп бросился его ловить, но тщетно: река уже далеко унесла ботинок, поиски не дали результатов. Никогда я не видел Коппа в такой ярости – он был страшно зол на судьбу и весь мир! У меня была пара запасных тибетских башмаков, которые, правда, были мне маловаты, потому что в этих краях не достать обуви, которая по размеру подходила бы европейцам. К сожалению, ноги у Коппа были еще больше моих, так что я отдал ему свой левый солдатский ботинок, а сам похромал дальше одной ногой по-европейски, другой – по-тибетски.
В другой раз нас очень развлекла сцена битвы диких ослов. Видимо, это были два самца, сражавшиеся за роль вожака в стаде, красуясь перед самками. Клочки травы взмывали в воздух, земля дрожала под их копытами – кьяны настолько были поглощены боем, что даже не заметили присутствия зрителей. Самочки, взволнованно следя за поединком, приплясывали вокруг борцов, и время от времени все поле битвы скрывало густое облако пыли.
Мы преодолели оба перевала, и теперь Гималаи снова остались позади. На этот раз я с радостью распрощался с ними: мы наконец-то вступали в более теплые области. Кстати, мы шли как раз через ту провинцию, где год спустя погиб один из величайших немецких альпинистов Людвиг Шмадерер. Он со своим товарищем Пайдаром бежал из того же лагеря, что и мы, и последовал за нами тем же маршрутом. Здесь его предательски убили выстрелом в спину. Пайдару тогда удалось спастись. Он погиб позже, в Альпах, на Гросглоккнере, смертью настоящего альпиниста.