Она двинулась назад и через минуту вышла из заулка за его спиной. Видела, как он поворачивается по кругу, ослепленный дымом, размахивает во все стороны мечом, кричит и ругается.
Она подняла саблю для удара.
– Не кричи, монах. Я слышу.
Он отскочил, мгновенно выставив защиту. Она заглянула ему в глаза и задрожала снова.
– Значит, – голос его скрипел, словно камни, – я догадался верно. Ты…
– Я не та, за кого ты меня принимаешь.
– Нет? – Он мигом успокоился. – Я чую в тебе ауру, древнюю и мощную. Чую Силу. Твоя Сила, у которой явный привкус смерти, она дикая, первобытная… Ты маскируешься, но она все равно видна, если знаешь, куда смотреть. Мы сидели вечером в ста шагах от границы Урочища, и я ощущал ее в тебе. Владей ты аспектированной магией, тебе пришлось бы упиться вином до потери сознания, чтобы не сойти с ума. А значит, Сила твоя из тех, за которые отправляют на костер. Проклятая и нежеланная.
Он рассмеялся.
– Аспектированная магия. Предписанные Источники. Некогда я свято верил, что это единственный путь для людей, путь, благословенный богами. Я истово охотился на тех, кто осмеливался нырнуть глубже. Да, Кайлеан, глубже, потому что аспектированная магия – словно масляное пятно на поверхности океана. Радужно переливается, обещает многое, но это лишь тончайшая пленка, под которой… – он принялся судорожно жестикулировать, – под которой – всё, истинная Сила, истинная мощь, дорога к… божественности… ко всему, что только ни пожелаешь.
Кайлеан его не прерывала. Пусть говорит, пусть чванится: пока он здесь, не сможет кружить по городу и нападать на людей ее чаардана.
– Скажи мне, – вмешалась она, когда он на миг замолчал. – Скажи мне, когда ты перешел на другую сторону? Когда сделался Помётником?
Ловчий улыбнулся широко и искренне. Переложил меч в левую руку, а с правой принялся зубами стягивать перчатку. Только теперь Кайлеан вспомнила, что никогда не видела его без перчаток – ни разу. Он поднял голую руку и медленно повернул ее, чтоб она могла к ней присмотреться. Это была женская ладонь, тонкая, холеная, с ногтями, украшенными рисунками цветов. Ладонь молодой дворянки.
– Видишь, – прошептал он. – Моя и не моя. Я получил от Владык нечто, в чем отказала мне Владычица Степей. Шанс на нормальную жизнь. Кеннея, моя невеста, она… не знала, не верила, до самого конца не верила, что я это сделаю. Но теперь-то мы вместе, ближе, чем когда бы то ни было. И будем вместе до самого конца времен.
Он взглянул на нее с безумным выражением на лице.
– Знаешь, что ладонь эта не стареет? И не меняется? Она постоянно такова, как в тот миг, когда я отрубил ее. А она кричала, как же сильно, как сильно она кричала. Люблю тебя, кричала, люблю тебя. Помни об этом, Ар. Помни-и-и-и!!!
Он издал безумный вой, выбрасывая руку вверх.
Кайлеан решила, что с нее хватит. Прыгнула к нему, словно выстреленная из катапульты, и нанесла широкий горизонтальный удар, должный лишить его головы. Он держал меч в левой, глаза его оставались прикрыты, он вопил, и вопль его несся из самой глубины несчастной души. Должно было получиться.
Он отбил удар – совершенно без усилия, почти презрительно. Кайлеан непроизвольно встала в защиту, но он не стал контратаковать, только отступил и снова улыбнулся. Она успела уже возненавидеть его улыбочку.
– Я потерял обе руки на службе у Храма. – Он атаковал небрежно, почти нехотя, и сила удара едва не выбила саблю из ее руки. – Рубанули меня обычной, набитой на рукоять, косой. А они не сумели ничего с этим поделать. Не хотели с этим ничего поделать! Будь я сыном графа или князя, тогда нашли бы средства, заклинания, Силу. Но для шестого сына какого-то там пограничного барона? Прости, парень, наша Владычица подвергает тебя испытанию. Выдержи его с честью!
Два следующих удара заставили Кайлеан отступить на шаг. Третий она даже не пыталась парировать, чувствуя, что не справится, отскочила от Помётника, разорвала дистанцию. Он медленно, шаг за шагом, ступал вслед:
– Скажи-ка мне, Кайлеан, много ли чести в том, чтобы просить старого слугу стянуть с тебя штаны, когда ты хочешь высраться, а потом – подтереть тебе зад? Много ли чести, когда кормит тебя слепой, беззубый старикан, дующий на твою ложку и украшающий каждый кусок капелькой слюны? Знаешь ли, каково оно, когда укусит тебя комар, а ты не можешь почесаться? И когда все смотрят на тебя как на мебель? Твои старые друзья первые дни заходят, сочувствуют, утешают, обещают помочь. А через пару месяцев отводят глаза и, повстречав тебя, переходят на другую сторону двора.
Он совершил движение столь быстрое, что фигура его превратилась в смазанную полосу, и внезапно вырос над Кайлеан, словно грозовая туча. Непонятно, когда перебросил меч в правую руку и осыпал девушку градом ударов. Она отступала, парируя, всегда в последний миг, на волос уклонялась, чувствуя, что следующий удар может быть последним. Через минуту она уперлась спиной в стену. Он загнал ее куда хотел, и не осталось куда бежать.
Приблизил лицо к ее лицу, ощерился дико, дыхание его смердело гнилью:
– Я просил всего лишь об одной, Кайлеан, я просил ее только об одной руке. Все равно, правой или левой. Жрецы Владык обещали, что ничего с нами не случится. Но она не хотела, говорила, что мы справимся, что она меня не бросит. Что все будет хорошо. – В глазах его загорелось безумие. – Но хорошо не было бы, я видел это в ее взгляде. Она боялась, Кайлеан… боялась этого и хотела уйти. Она этого не говорила, но я знал. Потому я завлек ее в потаенное место и забрал обе руки. Она умерла там, истекла кровью, крича, что любит меня и чтобы я об этом помнил. Что мы всегда будем вместе. Сумеешь ли… Сумеешь ли понять это, ведьма?
Кайлеан почувствовала прикосновение на уровне колена. Не было нужды смотреть вниз. Бердеф наконец-то появился.
– Нет, Помётник, не сумею.
Она потянулась ко псу. Разумом. Волей. Желанием глубоким и истинным. Он не сопротивлялся, воссоединясь с нею весьма охотно.
Мир вокруг не изменился, он остался, как был, серо-черным. Изменилось то, как она начала слышать и ощущать запахи. Звуки появились вокруг нее, словно фон, которым до сего момента был вой ветра и далекое рычание пламени, внезапно утих. Конечно, они остались где-то там, далеко, но бо́льшая часть ее сознания едва воспринимала их. На первый план вышли короткие, обрывочные отзвуки, далекий звон оружия, обрезанный на половине крик, бряканье тетивы, ржание коней. Город сражался. Это хорошо. И запахи. Пот, страх, кровь, дерьмо. Запахи из глубины города. Раззявленная могила, рана, покрытая червями, трупы детей, гниющие где-то в полях, твари из Урочища в своем истинном, полном облике. Запах Помётника. Он стоял слишком близко.
– Не сумею, – повторила она.
Уперла левую руку в его грудь, пусть даже все в ней восставало против этого прикосновения, и толкнула. Всей своей силой и силой, которую мог ей пожертвовать некогда весивший сто пятьдесят фунтов полукровка пастушьей собаки и волка. Бердеф.
Его дух.
Бывший жрец отлетел шагов на пять. На лице его замерло выражение неземного удивления, и на долю мгновения он выглядел почти комично.
Она добралась до него одним гигантским прыжком – и внезапно уже ему пришлось отступать. Кайлеан ударила – сверху, сверху, потом низко, в ноги, вышла из-под его контратаки молниеносным уворотом и широким режущим движением проехалась ему по груди. Он сумел отшатнуться, она едва оцарапала его, но и этого хватило, чтобы ночь разодрало безумное рычание. Кровь его была черной и смердела, словно… словно кровь трупа. Кайлеан подскочила к нему снова и осыпала градом ударов. Вдохновлял ее собственный страх, отчаяние, ярость и гнев. Силу и быстроту ей давал дух большого пса. Была в ней его выносливость, энергия, звериные рефлексы и инстинкты. Немного нашлось бы среди людей фехтовальщиков, которые сумели бы в такую минуту выстоять против нее.
Только вот он не был человеком. Не до конца. Перед Кайлеан предстал ходячий труп с руками его невесты, которые Сила Проклятых соединила с его телом. Из раны, что Кайлеан ему нанесла, вытекала не только кровь. Внезапно его окружили темные ленты, именно в ране берущие начало, волна чар понеслась в сторону девушки, заставляя ее молниеносно уклоняться. Она перекатилась через плечо, но, прежде чем успела встать на ноги, из темного облака вынырнула тварь. Казалась она выше и шире, нежели миг назад, кожа блестела, словно ее натянули на слишком большой скелет, а голову словно разбил чей-то удар, один глаз был явно выше, нос превратился в дыру, окруженную схожими с пиявкам щупальцами, губы иссохли, открывая треугольные острые зубы. Когда тварь бежала, казалось, что на ногах ее есть лишний сустав между коленом и стопой.
Именно столько Кайлеан и успела заметить. Когда бы не дух пса, наверняка окаменела бы от ужаса и была бы разрублена первым ударом. Она же отреагировала инстинктивно, встала в защиту, сократила дистанцию, оттолкнулась от него плечом и отскочила в сторону. Ловчий, казалось, состоял из кусков железа, обтянутых заскорузлой кожей.
А его скорость. Ох, его скорость! Только теперь она поняла, что раньше он старался оставить ее в живых. Не показал все, на что способен, а может, был в силах сделать это лишь в таком вот виде, но уж когда он его принял…
Он легко отбил первую ее контратаку и напал сам. Казалось, что было у него два, а то и четыре меча, удары обрушивались, словно лавина, один за другим, без перерыва, без мига передышки. Сражался он без особой утонченности – справа, слева, верх, низ, и снова, и снова. Все быстрее и быстрее, напирая на нее, словно взявшая разгон панцирная пехота. Это не могло затянуться надолго.
Он остановился на полушаге, с мечом, поднятым для очередного удара. Она использовала это мгновение, чтобы отскочить и перевести дыхание.
– Дух пса… В тебе дух пса… или волка.
Некоторое время казалось, что он пытается что-то вспомнить.
– Ланн’ховен, – прошипел он. – Ты Ланн’ховен, Ловец Душ. Связываешь и приводишь к послушанию духов людей и животных, черпаешь их Силу и мощь. Ты опасней любого чародея, сестра, намного опасней, а Сила твоя десятикратно проклята в Меекхане, где стоит противу нее и Великий Кодекс, и все религии. Тот, кто может оставить при себе чужую душу, не отыщет покоя ни в одном уголке империи.
Она увидела его лицо и задрожала.
– Сила, Кайлеан. Невообразимая Сила. Вот чего ты можешь достичь. Обычный чародей или даже боевой маг перед тобой – словно дитя. И ты ведь именно этого и жаждешь, девушка, верно? Жаждешь поглощать души, черпать из них силу, умения, быть властительницей в собственном мирке. И года не пройдет, как заимеешь ты их при себе десятки, после – сотни. Наисильнейшие мира этого падут пред тобою на колени и станут молить о милосердии. А ты им его дашь… или нет. Поскольку править будет лишь твоя воля.
Он опустил оружие.
– Ну, Кайлеан, дух одного пса – это ничто. Ты можешь получить души всех обитателей этого вшивого городка и всех се-кохландийцев, которые сейчас здесь гибнут. Для начала. Будешь их госпожой и властительницей. Отплатишь им за все обиды и унижения. Никто и слова злого не скажет о меекханской сиротке и фургонщиках. Никто даже помыслить не посмеет ничего дурного, ибо я научу тебя следить за такими мыслями и отвечать на них. – Он заглянул ей в глаза, два бездонных колодца минуту пытались выпить ее душу. – Одно слово, Кайлеан, и закончим этот поединок, чтобы отправиться в ночь на охоту.
Она глубоко вздохнула и тоже опустила оружие.
– Когда напали бандиты, – начала она, – у нас было четыре пса. Трех убили сразу, четвертого стоптали и оставили со сломанным хребтом. Звали его Бердеф. Был он наполовину овчаркой – наполовину волком и… моим другом. Отец повторял, что такой пес ни в ком не признает хозяина, но если увидит в тебе друга, то ты не найдешь лучшей опоры в жизни. Я плакала, когда взяла камень, чтобы… оборвать его страдания.
Помётник улыбнулся.
– Я не могла, Помётник… не могла этого сделать. Я была одна посреди степей, только что убили мою семью, а я намеревалась лишить жизни последнего из ее членов. Я боялась, плакала, сопливая, словно малое дитя, и просила моего пса, чтобы он остался со мною… чтобы не покидал меня одну… потому что я не справлюсь. – Кайлеан смотрела, как улыбка твари исчезает, как та начинает понемногу понимать. – И знаешь что? Он остался. Остался, потому что захотел, потому что был моим товарищем, другом. Я не знаю, кто я такая, но уж точно не Ловец Душ. Я не ловлю их – лишь предлагаю договор… добровольный договор… союз. Я не могу никого заставить, поскольку душа всегда – только дар. И единственное, что я могу сделать, так это освободить ее из ловушки.
Он понял быстрее, чем она рассчитывала, и без предупреждения бросился вперед с мечом, обеими руками вознесенным над головой, нанес удар, который мог бы перерубить Кайлеан напополам, от макушки до копчика. Она парировала, напрягая все силы, хотя острие едва-едва отклонилось, потом бросила саблю и ухватилась за его запястья. За руки молодой девушки, единственную часть этого тела, которая не подверглась изменению.
Кайлеан словно нырнула в яму, наполненную разлагающимися трупами. Ее облепили тени воспоминаний, эмоций, страхов, боли, ненависти, сожаления. Горького отчаяния. Она сжала зубы и нырнула еще глубже, в сторону пятнышка света, которое ощутила на самом дне.
Чары, создавшие Проклятого, не намеревались облегчить ей задачу. Ее захлестнули чувства – те самые, из-за которых люди скручиваются в клубок и воют от страха или бросаются вперед в безумии берсерка. Ужас, безумие, паника, ненависть. Ненависть ко всему миру, ко всему, что живет, ходит, дышит и смеется. Жажда власти, превосходства, желание победить любой ценой, остаться наверху, достичь безоглядного подчинения себе всего и всех. Чтобы они расплатились за презрение, невнимание, фальшивое сочувствие.
Но с ней был дух пса. Он обернул ее защитным плащом, и весь этот ужас вдруг стал не опасней грязного тумана, чем-то не достойным внимания. Кайлеан потянулась глубже.
«Пойдем, сестра, – подумала она. – Пойдем со мной. Пойдем, Кеннея, пора уходить».
Дух молодой женщины, заключенный до той поры в теле Помётника, поднялся и соединился с Кайлеан.
Она отпустила руки бывшего жреца и отступила.
Он завыл.
Завыл голосом, какого ей слышать прежде не приходилось. Меч выпал из его ладони и воткнулся в землю.
Кайлеан спокойно отступила на пару шагов. Теперь у нее было время.
Помётник упал на колени и зарычал в небеса. Пытался потянуться к мечу, но руки, украденные у его невесты, уже оказались мертвы. Без души девушки они сделались всего лишь двумя кусками чужой плоти, пришитыми к культям. Внезапно он всхлипнул и поднял их к глазам:
– Кеннея… ох, Кеннея, – и он начал превращаться в человека.
Кайлеан медленно подняла его меч. Тот казался невыносимо тяжелым и горячим. Рукоять едва ли не обжигала ладонь.
Аредон-хеа-Цирен опустил руки, взглянул ей в глаза и произнес:
– И станешь ты стеною меж Тьмой и Светом. И будешь ты Щитом против Мрака. И будешь ты Мечом Справедливости. И не дашь моим врагам ни минуты отдыха и сна, и станешь преследовать их до края земли. И не будет ни дня, ни часа, когда бы они могли чувствовать себя в безопасности. И не дашь им ни пищи, ни питья, ни места у огня. Да будут прокляты те, кто склоняется…
Кайлеан встала на полусогнутых ногах и ударила. Показалось ей, что в миг, когда меч отделил голову Помётника от туловища, клинок его вспыхнул молочным светом. А может, был это лишь лунный блеск на острие.
Она опустила оружие на землю.
Потянулась вглубь – в то место, которое открыла в себе давным-давно, во время наихудшей ночи в своей жизни. Промыслила имя.
Дух молодой женщины появился где-то на краю зрения. Она не пыталась к нему тянуться. Сказала Помётнику правду, талант ее состоял в том, чтобы делать предложение и выслушивать ответ. Решение же принадлежало духу и ей самой. А она не желала входить в союз с душой девушки, заточенной вот уже несколько лет в теле Проклятого.
Она подняла свою саблю и двинулась улицами города.
Ей навстречу выехал отряд из нескольких человек. Командир на ходу соскочил с коня.
– Кайлеан…
– Кха-дар, я…
– Тихо, девушка, тихо. Все уже хорошо, Молнии отступают из города, и я не знаю, уйдет ли за реку хотя бы третья их часть.
– Кха-дар…
– Мы слышали битву здесь, я думал, мы не поспеем. Ты его убила?
Ему можно было и не говорить кого.
– Да.
– Хорошо. Очень хорошо. Второй за одну ночь. Прославишься, Кайлеан.
– Я не хочу славы, кха-дар.
– И правильно, слава – госпожа капризная, – отмахнулся Ласкольник. – Вы там, проверьте закоулки. Нужно очистить город.