Обошлось… Входя в уже знакомый кабинет Тарасевича, капитан уже вполне владел собой.
— Проходите. Присаживайтесь.
Незнакомых не было. Курящий у окна Тарасевич, следователь прокуратуры — тот самый, покладистый… На одном из двух свободных стульев — Сашка Кошель, адвокат и веселый пьяница. Представитель защиты старался выглядеть невозмутимым.
За руку Виноградов поздоровался только с Кошелем.
— Начнем?
— Да, пожалуй…
Следователь прокуратуры обратился к Владимиру Александровичу:
— Вы подтверждаете показания, данные в качестве свидетеля до задержания сотрудниками милиции?
— Какие показания? — уточнил Виноградов.
— По поводу обмена чеков в Пароходстве… Вот протокол допроса, вот оперативник, который его писал…
— Подтверждаю.
Следователь придвинул к себе бланк и начал переписывать сначала установочные данные, а затем и сам текст протокола, составленного в первый вечер Тарасевичем. Он делал это молча, не задавая, к удивлению Виноградова и его адвоката, никаких уточняющих вопросов, только поинтересовался номером ордера на ведение дела Кошелем…
Процедура заняла минут десять, и вышедшее из-под пера следователя заняло едва ли больше стандартного листа.
— Прочитайте. Если все верно — напишите и поставьте подпись.
Внимательно, выискивая подвох, Владимир Александрович ощупал глазами протокол — строчку за строчкой.
— Все верно, — он передал его адвокату.
Кошель не менее тщательно прочитал процессуальный документ и вернул его подзащитному:
— Подписывай.
Выполнив необходимую формальность, Виноградов вернул протокол.
— Ознакомьтесь…
Следователь достал из папки два экземпляра типографского бланка, с заготовленным заранее машинописным текстом. Прежде чем передать его подозреваемому, проставил дату от руки.
«Следователь по особо важным… рассмотрев… установил… в действиях отсутствуют признаки… для задержания не имеется оснований…»
— Не прокомментируете? — вежливо поинтересовался Кошель.
— В каком смысле? A-а… Я, собственно, хотел сделать это еще два дня назад, как только получил от оперов материалы. Нужно было только формально допросить Владимира Александровича — и нет проблем… А он, понимаете, отказался без адвоката… Что же, гражданские права — дело святое!
— А потом?
— Потом? Потом выходные были — суббота, воскресенье… У вас есть основания для жалобы?
Кошель тихо скрипел зубами. Виноградов чувствовал себя сопливым пионером. Тарасевич улыбался…
Следователь обращался к защитнику:
— Видите ли, коллега, квалификация действий Владимира Александровича — вопрос весьма сложный и спорный…
Сыщики считают так, я — так, а мое начальство, может быть, совсем иначе… Милиционеры, конечно, несколько перестарались — можно было обойтись без крайних мер, но… Закон дает органам внутренних дел такие права. Можете, впрочем, написать в горпрокуратуру…
Виноградов стонал и плакал — про себя, разумеется, не выпуская позор наружу: гады, как классно обгребли! А он-то думал…
— Можем идти?
— Разумеется! О! Как раз ровно трое суток… — ответил за следователя Тарасевич, с радостным удивлением посмотрев на часы. — Надо же, как удачно.
— А вещи? Изъятые при обыске? Удостоверение? — От злости Виноградов почти пришел в себя. — Сюда меня на машине привезли…
— Тихо-тихо! Не нервничай, — придержал подзащитного за рукав Кошель и обратился к уже стоящему в дверях следователю: — Действительно… Как бы с документами решить вопрос, с вещами…
— Все вопросы — вот, к оперативнику. Он пропуск выпишет и вообще… Договоритесь, когда надо будет подъехать, если есть какие-то проблемы. Всего доброго! — Следователь эффектно покинул поле выигранного боя. — Слышь, не при адвокате… Ты думаешь — ты умный, да? Всех обставил — и отскочил? Не-ет… Это только начало! Мы тебя и без прокуратуры… — Тарасевич не угрожал. Он просто обрисовывал реальные перспективы дальнейшей милицейской судьбы Виноградова.
5
…и повинен есть, и суд себе ям и пию…
Утром Виноградова разбудил телефон.
Он привычно вынырнул из-под огромного теплого одеяла, свесил на пол босые ноги — и вдруг замер, не в силах сделать больше ни одного движения… Отголосок пережитого страха противно заныл в груди.
Телефон продолжал надрываться.
Владимир Александрович посмотрел на темный циферблат в углу: скоро двенадцать. Жена уже отвела детей. Может быть, она — с работы? Вряд ли…
Телефон замолк, и Виноградов внезапно понял, что это теперь всегда будет с ним — ощущение кого-то третьего «на проводе», боязнь неурочных визитов, жизнь без долгосрочных планов…
Началась новая серия звонков, и, пересилив себя, он снял трубку:
— Слушаю.
— Доброе утро. Извините. Эю Владимир Александрович?
Голос был незнакомый — пожилой, интеллигентный.
Не страшный.
— Да.
— Вас беспокоит… Моя фамилия Гессен, Анатолий Михайлович. Я адвокат господина Степаненко.
— Очень приятно! Только вы знаете — у меня телефон очень плохо работает… Помехи! Почти ничего не слышу…
— Я в курсе, Владимир Александрович! Поэтому и хотел спросить — не найдется ли лишних полчаса? Где угодно, когда угодно…
— Конечно, конечно! Господин Степаненко говорил о нас, — Виноградов импровизировал на ходу, страхуясь от любопытных ушей и заодно примериваясь к партнеру. — Это ведь вы интересовались книжкой Фрайберга по игло-рефлексотерапии?
— Да-да, совершенно верно! — моментально подыграл Гессен. — Я понимаю, что, может быть, несколько несвоевременно…
— Что ж поделаешь… Недоразумение — я надеюсь, что…
— Ради Бога! Ни слова об уголовном деле! Я, знаете, очень строг в вопросах адвокатской этики…
— Разумеется! Я вам дам книжку почитать, договоримся, когда вернете, — и все! У меня, знаете, своих проблем хватает.
— Прекрасно! Итак, где мы встретимся?
Анатолий Михайлович с сожалением заглянул в пустую рюмку и отставил ее:
— Хороший коньяк.
— Можно заказать еще.
— Нет, не стоит. Я за рулем…
Адвокат Гессен был худощавым и рослым, с некрасивым, но породистым лицом немецкого барона. Слегка грассирующая речь, хорошие манеры — он был вполне уместен в этом шикарном кафе в центре города. Виноградов выглядел заметно бледнее.
— Значит, по поводу Степаненко…
— Тут можете не беспокоиться. Завтра его выпустят.
— А оружие?
— Лично при нем не было ничего. А то, что нашли в машине, — ребята взяли на себя. Мастер, чистая душа, — ни сном ни духом.
— Насчет «прослушки»?
— Все не так просто… Вы закон об оперативно-розыскной деятельности читали? Читали… Вот если бы вы язык распустили, да мой клиент на себя наговорил, да еще бы кто-нибудь — тогда да, эти стенограммы — вещдоки убойной силы. А так — воздух, ерунда! Они чего-нибудь стоят, только если «обставлены» по всем правилам процессуального кодекса… А на это время нужно. А его у ваших бывших коллег нет!
— Почему — бывших?
— Ах, простите! — расхохотался Гессен. — Нет, серьезно… Они ведь хотели нахрапом, как и в случае с вами — авось что выйдет. У господина Степаненко прицепились якобы к оружию, у капитана Виноградова — к якобы хищениям валюты… И думали «раскрутить» под шумок.
— Когда я встречусь с Мастером?
— А нужно?
— Я думаю — да. Мои обязательства выполнены, хорошо бы получить кое-что…
— Собственно, финал истории с тем… изделием известен уже из газет.
— Ну, если вы в курсе нашей с Мастером договоренности…
— Только в общих чертах.
— Он должен мне не за результат. Он должен оплатить сам процесс.
Гессен пожал плечами:
— Сколько? Я уполномочен рассчитаться.
— Да то-то и оно… Если относительно первого, как вы выразились, изделия, все ясно, то вот что касается второго…
— Простите? — поползли вверх брови адвоката.
Один знакомый пилот рассказывал когда-то Виноградову, что в авиации есть такое понятие: «скорость принятия решения». Это когда надо решать — поднимать разогнавшийся самолет в воздух или оставить его на земле. Стремительное развитие событий вплотную подогнало в этот миг стрелку невидимого прибора к критической отметке. Надо было выбирать.
— А вы не в курсе?
— Я — ладно, а вот относительно вас…
— Послушайте!
Виноградов понял, что адвокат не на шутку встревожен.
— Знаете… Пожалуй, вам действительно лучше решить все вопросы с хозяином. А то я что-то…
— Хорошо. Только вот… — капитан придвинулся почти вплотную: — Запомните — у меня нет хозяев. У меня бывают только партнеры. Ясно?
Секунду помешкав — надевать капюшон или нет? — Виноградов вышел из здания аэровокзала. Темнело. Ветра почти не чувствовалось, и мелкий холодный дождь беспрепятственно перетекал из низких свинцовых туч, растворяясь в черных щербинах асфальта. Крохотные стайки курильщиков жались под навесами у входа и выхода из залов ожидания, то и дело расступаясь, чтобы освободить проход для прибывших очередным автобусом пассажиров…
Пора было сматываться домой; собственно говоря, вся эта затея с поездкой в аэропорт с самого начала представлялась бессмысленной и никчемной, без плана и конкретной цели…
Виноградов любил говорить, что в городе всего пять миллионов жителей. Половину знает он, вторая половина — его, а с остальными они просто имеют общих друзей. Это было настолько похоже на правду, что жена даже иногда сердилась: просто невозможно оставить мужа без присмотра в людном месте, вернешься — а он уже с кем-то лясы точит, очередного приятеля встретил!
Но и в этом отношении сегодня не складывалось: да, мелькнуло в толпе несколько знакомых лиц, поздоровался даже с парой человек, но все — не то, не те… Виноградов и сам не знал, что и кого ищет, зачем вообще тащился сюда через весь город, с тремя пересадками, пил вонючий буфетный кофе, слонялся между переполненными рядами кресел под грохот заходящих на посадку самолетов…
Можно не сомневаться — за эти два дня перерыта гора бумаг, опрошены все, кто возможно, облазан каждый закуток огромного аэропортовского хозяйства. Бригада отличных профессионалов — чекисты, сыскари из Главка, местная «воздушная» милиция…
И все равно ничего не нашли — даже тогда, когда еще было что искать… А сейчас — «поезд ушел»? Или его вообще не было? И почему неглупый мужик «Николай Николаевич» посчитал, что одинокому, усталому и всюду опоздавшему, коррумпированному и злому капитану удастся то, что не смогла сделать этакая махина?
— Стой! Руки за голову! Буду стрелять!
Повинуясь команде, Виноградов мгновенно замер, вскидывая вверх полусогнутые руки, — времени рассуждать не было.
— Гы-а! Саныч! Ты че — не узнал?
Капитан почувствовал приятельский толчок в спину и обернулся: исторгая добротный запах перегара ему в лицо, радостно скалилась круглая веснушчатая рожа с небольшим рубцом от давнего шрама на щеке.
— Ш-шут-точки… — процедил Виноградов, опуская руки. Очень захотелось, продолжая движение, вогнать кулак прямо в подставленную челюсть.
— Саныч, ты че? — растерянно заморгал мордатый, уловив, видно, что-то в глазах капитана. — Ты че? Я ж так просто… Ну, извини?
— Пошел ты! Инвалидом сделаешь, — Виноградов длинно выдохнул, успокаивая заколотившееся сердце, и пожал протянутую руку: — Здорово!
— Здравствуй, Саныч! — Собеседник был искренне смущен. — Извини! Я ж не знал, что ты такой дерганый стал.
— Задергаешься тут… Ладно, ерунда!
— Пойдем — «по соточке», а? Ты как — время есть?
— Вообще-то…
— Ты ищешь кого? Встречаешь? Провожаешь?
— Как сказать… Вот сейчас — тебя встретил.
— Дело! Так как насчет?..
— Пошли! Зарасти оно все…
Нельзя сказать, чтобы Виноградов и Виктор Гребнев по прозвищу Виконт были близкими приятелями. Скорее наоборот.
Виконт служил на Морском вокзале милиционером и достался, если так можно выразиться, Владимиру Александровичу по наследству — от предыдущего начальника отделения. Шесть дней до первого гребневского запоя они жили душа в душу… К чести Виноградова надо отметить — почти год он увлеченно играл в педагогику, покрывая многочисленные «залеты» подчиненного, познакомился с родителями и женой, даже заставил закодироваться — по большому блату, недорого и конфиденциально. Бесполезно… С огромным облегчением подписал Виноградов аттестацию и рапорт на перевод — терпеть дольше алкоголика и мелкого вымогателя на своем объекте не было ни сил, ни времени, а отдел охраны аэропорта как раз нуждался в младших инспекторах уголовного розыска. Не слишком принципиально, конечно, но тогда как раз шла «раскрутка» по убийству Квадрата, уже заведена была бордовая папка с первыми документами пресловутого дела «Крот», оформлялись загранпаспорта… Расстались без слез, по-деловому — изредка перезванивались потом, встречались случайно то в коридорах Управления, то на общих стрельбах…
Они прошли вдоль сетчатого забора, отделяющего шоссе от летного поля, небрежно махнув удостоверениями, миновали тучного вохровца, читавшего при тусклом свете запыленной лампочки какую-то затрепанную дребедень. Пересекли заставленный контейнерами и фанерными кубами немыслимых размеров двор.
— Сейчас, сейчас! — успокоил Гребнев спутника, отодвигая тяжелый засов. Со скрежетом отворились металлические ворота, и они оказались под куполом ангара.
— Сюда! — Виноградов нырнул вслед за Виконтом в темноту узкого прохода между штабелями, перехватил ручку придержанной хозяином двери и оказался, против ожидания, в другом ангаре, длинном, тускло отсвечивающем ребристым металлом стен… Потянулся извилистый, почти не освещенный коридор.
— Слышь… Здесь сам черт ногу сломит!
— Не-а! — обернулся довольный Гребнев. — Это только кто чужой, а мы привыкшие…
Наконец они добрались до цели.
— Прошу присаживаться!
«Кабинет» Виконта представлял собой крохотную фанерную выгородку без крыши, прилепившуюся в дальнем конце очередного чревообразного склада. Из обстановки имелось: строенное самолетное кресло в аварийном состоянии, измазанный засохшей краской гибрид столярного верстака и канцелярской тумбочки, телефонный аппарат и плакат с Арнольдом в роли Терминатора. Подняв голову, Виноградов увидел над собой переплетение металлических лестниц, труб, тросов.
— Ну как?
— В общем-то…
— Зато безопасно! — Хозяин уже разлил из початой бутылки. — Закусить, правда, нечем, но… За встречу!
— И за покойничка… за генерала! — на всякий случай «выстрелил» капитан. — В курсе? Ах да, тут же у вас такой шмон был… Что им надо-то было, а?
Гребнев отставил пустой стакан:
— Ну, наконец-то! Второй день жду… — Он вдруг расплылся в хмельной самодовольной улыбке: — А я сразу понял, что это ты! Ходит, понимаешь, по аэропорту, смотрит, вынюхивает… Сразу позвать меня не мог?
— Ага — сразу! Чтоб потом еще одни похороны по «Секундам» показали?
— Тоже верно… Ты, Саныч, всегда был — голова! Это хорошо, что ты теперь с нами работаешь… Привез?
Виноградов безошибочно понял, что речь идет о деньгах… С такими исходными данными импровизировать было уже значительно проще:
— Я что, Виконт, кассир? Мелко ты меня…
— Да нет… Но хотя генерал, земля ему пухом, лично рассчитывался — и ничего, — пожал плечами Гребнев.
— У меня все по-другому будет поставлено. Но об этом позже… Давай пока — излагай!
— А что излагать? — Где-то в глубине сознания, окутанного спиртовыми парами, шевельнулась настороженность. Виноградов понял, что нельзя ни на секунду терять темп.
— Что было после телефонного звонка?
Если бы собеседник сейчас спросил «Какого?», капитан оказался бы в весьма затруднительном положении… по счастью, этого не произошло.
— Ну, я когда ту хреновину нашел, хозяину позвонил сразу же…
— Знаю! Я рядом с ним стоял. Слышал. — Перед глазами Виноградова возник кабинет в Большом доме, диктофон, голос генерала и другой голос, — теперь он был уверен, что обладатель этого баритона сидит сейчас напротив. — Ты должен был приехать…