Виноградов несколько раз выручал Следкова, то и дело попадавшего в двусмысленные ситуации из-за своих «беспредельщиков». Дважды его советы и рекомендации, поначалу встреченные недоверчиво, позволяли избежать серьезных столкновений с мощными «ракетными бригадами», традиционно контролировавшими криминальную жизнь какого-то объекта или сферу нелегального бизнеса организованными преступными группами. И теперь ОМОН возвращал долг.
На площадке перед входом в ресторан никого не было. Отправив четырех бойцов к служебному выходу и двоих – к кухонной двери, Филиппов, поддернув молнию просторной, скрывающей лишнее, «аляски», вступил в залитый светом прямоугольник, образованный пронзительно-голубой вязью названия – «Ориент». Еще два чернокомбинезонных омоновца бесшумно проскользнули к стене.
Филиппов позвонил. Витражная створка двери сдвинулась, и в образовавшемся промежутке возник рельефный силуэт «качка» – двадцатитрехлетнего швейцара с живописной мускулатурой.
– Ну? – угрюмо вглядываясь в темноту, спросил он.
Вместо ответа Филиппов резко «выдернул» его на себя, сокрушительным ударом в шею сбил с ног и перебросил обмякшее тело одному из товарищей. Тот, молниеносно проверив карманы швейцара, вынул из заднего кармана его брюк газовый пистолет, продемонстрировал его подошедшему Следкову и спрятал за пояс – потом будет решено, нужно ли «показывать» его в отчетах или элегантной заграничной безделушке предстоит сгинуть в море негласных омоновских трофеев. В это время, заблокировав гардеробщика и по пути оглушив прикладом вышедшую на свою беду из туалета проститутку – не по злобе, а во избежание истерических криков. – основная группа бойцов продвинулась к залу.
Оркестр в ресторане играл отвратительно. Виноградов успел это заметить, прежде чем взорвался снопом искр под шнурованным сапогом электрораспределитель, и инструменты, взвизгнув, захлебнулись. Началось…
За «груздевским» столиком уже хрипел, вжимаемый лицом в блюдо с закусками чернявый живчик лет сорока, изумленно разглядывал стиснувшие запястья наручники «курьер» – крупнотелый рыхлый бородач. У оркестровой площадки сгрудились согнанные криками и тычками официанты, под дулами автоматов неестественно замерли посетители – за исключением трех-четырех, в основном спортивного вида парней, попытавшихся избежать встречи с омоновцами: они корчились на полу, и вид их, окровавленных, был ужасен. Один, пытавшийся проложить себе путь к выходу ножом, лежал, неестественно свернув голову набок, очевидно, ему переломили шейные позвонки. Из кухни донесся грохот падавшей металлической посуды и женский вскрик – скорее возмущенный, чем испуганный.
– Это – ва-ще! – Виноградов удрученно покачал головой, обошел стоявшего посреди зала Следкова и направился в администраторскую.
В течение ближайших полутора часов каждый занимался своим делом. Груздев и его коллеги по Управлению Грачновского «разматывали» группу наркоманов-межрегионалов. (Впоследствии по этому делу были осуждены девятнадцать человек, в том числе двое работников налоговой инспекции и один полковник милиции. Не удалось, правда, толково «вывести» человека Груздева, организовавшего встречу курьера и покупателя в нужном месте в нужное время – меньше чем через неделю его нашли убитым на собственной даче.) Опера из отделения милиции, на территории которого находится «Ориент», и из соответствующего райуправления, уважая «право первой ночи», терпеливо дожидались результатов бесед Виноградова с задержанными – после чего в большинстве случаев увозили их с собой: двое незаконно носивших холодное оружие, семь злостных хулиганов, несколько административно наказуемых правонарушителей и, наконец, погибший при «оказании сопротивления сотрудникам милиции, сопряжённого с угрозой их жизни и здоровью» ранее судимый и находившийся во всесоюзном розыске вор – в известной степени повлияли на показатели территориальных ОВД за сутки… А парни Следкова, соблюдая ими же самими установленную ещё на заре существования Отряда традицию, с чувством на совесть выполненного долга поужинали – обильно и вкусно. Разумеется, за счет заведения.
Виноградов, вежливо отклонивший предложение принять участие в трапезе, ссылаясь на крайнюю занятость, действительно успел переговорить по меньшей мере с двумя десятками людей – по две, пять, десять минут, в некоторых случаях, по обоюдному согласию, перенося беседу под честное слово в другое место и время. Слегка подташнивало от выпитого «под разговор» литрового кувшинчика крепчайшего кофе, одежда пропиталась табачным дымом.
– У тебя как, нормально? – спросил Следков на обратном пути.
– Да так… Посмотрим.
– К нам претензии есть?
– Нет, что ты. Спасибо – и тебе, и ребятам. Сочтемся.
– Уж, конечно.
– Знаешь… Вы были бы очень хороши в двух случаях – или при жесткой диктатуре, или в стране, настолько защищенной многовековыми демократическими традициями, что никакой ОМОН их расшатать не способен – ну, там, Англия или Швеция. А в наших условиях… Бес его знает, куда вас повернет.
– Умный ты мужик, Виноградов. Даже слишком. Не горюй, если что – нас с тобой на соседних фонарях повесят. Что те, что эти. Бывай здоров.
– Счастливо. Еще раз спасибо, ребята!
– Маразм крепчал, и танки наши быстры! – Виноградов, с нарочитым удовольствием потянулся, механически поправив ремень подмышечной кобуры. – Тебе-то что со всего этого, Игорек?
– Ни фига себе! Весь город гудит по поводу вчерашнего «беспредела» в «Ориенте», чистопородный транспортник Виноградов там центрового изображает… Да у нас в инспекции телефоны раскалились! – Игорь Владимирович Телков, аккуратно причесанный, в чистенькой форме с академическим значком, нервно щелкнул зажигалкой. – Я ж теперь морскую милицию курирую. И тебя, обалдуя, тоже, между прочим.
– Так мы, ваше благородие, потому к вам со всем нашим уважением… Подойдет жене? – и Виноградов достал из «дипломата» элегантную коробочку.
– «Черная магия»? Сколько?
– Для вас – госцена.
– Так не бывает. – Телков достал деньга, рассчитался. – Спасибо. Понимаешь…
– Понимаю, сам такой.
– Да я не об этом. Был бы кто другой на твоем месте… А ведь для меня ты на всю жизнь – Первый Учитель. Полтора года, помнишь – чего только не было!
– Не обижайся, но, видимо, хреново я тебя учил.
– Считаешь – сбежал с оперативной работы? Может, ты и прав, но, во-первых – без штабов еще никто не обходился, здесь тоже, поверь, не сахар, а во-вторых… В стране – бардак, зачем, во имя чего шкурой рисковать – за гроши притом? Именно теперь главная задача – выжить, сберечь себя, чтобы когда все утрясется…
– Слушай, а я удивлялся – почему тебя милиционеры Гаденышем тогда прозвали…
– Пошел ты! – побагровел было Телков, но сдержался. – Ладно, после второго инфаркта меня вспомнишь. Семью только твою жалко – ты ж Таньку с двумя детьми нищими на сторублевую пенсию оставишь: машины нет, дачи нет. Одно пальто кожаное и «понтов» на миллион.
– Всего доброго.
– Постой! Тебя ж не просто так вызывали. Напишешь объяснительную по вчерашнему, мне отдашь. И не выдрючивайся, ради бога! Грамотно напишешь – смогу замять… Последний раз.
– Хорошо. Ты извини меня – нервы.
– Ладно, проехали. И еще. Сегодня к шести надо подойти к начальнику кадров, Петрову, в двадцать шестой кабинет. Будут решать вопрос о твоей стажировке у немцев – помнишь, то, что с прошлого года прорабатывалось. На пару недель. Так что – затихни и не рыпайся.
– Игорек, не могу я к шести – встреча в пять.
– Опять по Квадратному разборки?
– Как сказать…
– Далеко?
– Да так…
– Попытайся все-таки успеть. Я предупрежу Петрова, что просишь перенести на полседьмого, но уж тогда не опаздывай – полковники ждать не любят. Мы с Петровым, кстати, тоже в Гамбург с вами едем, всего на Управу человек десять…
– Все, опаздываю, подробности потом расскажешь.
Виноградов расстелил вчерашнюю газету и аккуратно присел на скамейку, по-весеннему не слишком чистую. Расстегнул плащ, достал книгу и углубился в чтение, не забывая, впрочем, поглядывать то и дело в сторону замыкавшей неухоженную аллею ажурной калитки. Этот скромный, уютный скверик между Механическим институтом и Молодым театром по ряду причин отвечал самым жестким требованиям конспирации и периодически использовался Виноградовым для наиболее деликатных встреч. Слепило солнце, отражаясь от глянцевых страниц, умиротворенно тяжелел сытый желудок. Клонило в сон.
– «…Человеком нельзя питаться систематически. Человеком можно только время от времени закусывать». Что это ты читаешь, Виноградов?
– Через плечо заглядывать неприлично, Петрович. Мирных граждан пугать – тем более. А читаю я Конецкого Виктора Викторовича, своего любимого писателя. Слышал?
– Читал. Ничего пишет, смешно… А вообще – злой он какой-то.
– Смешно… Умно он пишет, умно! А умные – все злые. Но не злобные.
– Есть разница?
– Конечно. Злость – сила созидательная, а злобность…
– Давай к делу, времени мало. Я пока эту твою «шхеру» нашел… Кстати – неплохо. Не возражаешь, если я здесь тоже с людишками видеться буду?
– Стакан нальешь – ради бога. Шутка.
– Договорились. Груздев твой где?
– Не будет. Его намертво «припахали» – по той группе, что в «Ориенте» зацепили. Звонил сегодня с утра из аэропорта – рейс на Алма-Ату. Так что – выпал Груздев из расклада.
– Что ж поделаешь…
– Обидно. По «Спортспейсу» без него ни черта не сделаешь, тамаринские архивы все в Управлении по организованной… Он даже источников своих озадачить не успел.
– Брось. Контровского когда ухлопали? Во вторник. А сейчас – пятница. Это ж тебе не кино по телевизору: шесть серий в неделю – и преступление раскрыто.
– Он мне будет объяснять! Теоретик…
– Ты-то что-нибудь от трам-тарарама в «Ориенте» поимел?
– Головную боль в основном. Сегодня еще придется в Управление ехать – отписываться. А тут еще заграницей соблазняют…
– Я в курсе маленько.
– Тем более. Сам знаешь, может, послать все это…
– Решай сам.
– Ладно… В кабаке я тех девок установил. Официанта. Еще кое-кого выдернул… Контровский трижды ходил звонить – то ли Мише, то ли Грише, так и не дозвонился. Номер по памяти набирал – судя по всему, и до ресторана из гостиничного номера звонил, без толку. Кстати, Петрович, обязательно запиши себе – власть нашу, паразит, ругал.
– Это чем она ему не угодила?
– Говорит – в Совдепии, дескать, как большевики телефон с телеграфом захватили – так и не чинят.
– Пошел ты… Неужели серьезно – больше ничего?
– Абсолютно. Володин почти не пил – осторожный, черт, особенно за рулем. Да и Контровский не из болтливых – тамаринская школа.
– Я только что в прокуратуру звонил – Ишков дело заканчивает. Свидетели, вещдоки – все путем. Мотив…
– Сухарев – человек серьезный. – Виноградов длинно, как умеют выпускники только самой знаменитой в стране высшей мореходки, выругался. – Гори оно огнем! Сегодня в пять тут в одном месте перетолкую – и хватит. Себе дороже.
– Жаль. А я тут кое-что нарыл.
– Ну?
– Так если тебе незачем…
– Кончай выпендриваться.
– Первое. Ту самую историю с амурными похождениями Контровского можешь вычеркнуть – долго объяснять, но там пусто.
– Верю.
– Придется. Второе. Партия «стволов», аналогичных примененному Перегоненко, была изъята нашими чекистами две недели назад в Закавказье, на базе боевиков.
– Чьих боевиков?
– Читай справку, – на колени к Виноградову легла компьютерная распечатка. – Номер в серии совпадает.
– Ого! Как я понимаю, отдать ее ты мне не можешь?
– Правильно понимаешь… И третье. Вчера на зоне убиты двое «горцев». Судя по всему – тамаринский «беспредел»… С ними такое сотворили! Ломами, арматурой. Особо не скрывали, даже кипеж подняли, чтоб «цинк» на волю побыстрее ушел.
– В городе уже знают?
– Поживем – увидим.
– Если поживем… – Виноградов встал, отряхнул полу плаща. – Спасибо, озадачил.
Они пожали друг другу руки.
– Знаешь, Петрович, не обижайся, но… Классные сыщики и серьезные «авторитеты» пользуются обычно довольно приличным русским языком, а все эти «блатные» словечки… Ну не идет тебе!
– С кем поведешься… Впрочем – учту. Ни пуха!
– К черту.
В отличие от «Ориента» скромная, не имеющая даже названия – только горторговский номер, – шашлычная не относилась к туристским достопримечательностям. Обшарпанное неказистое здание в изрядно замусоренном переулке, давленая стеклотара и окурки перед входом. Случайный посетитель, проголодавшийся и соблазнённый запахом жарящегося мяса, получал, отстояв немалую очередь, в меру жирный шашлык, компот в мутном стакане, вялый салат и нечто, обозначенное на ценнике гордым именем «лаваш». Торопливо съев купленное за одним из шести столов, усеянных хлебными крошками, остатками лука и россыпями соли, клиент торопливо покидал заведение, унося тяжесть в желудке и глубокое неудовлетворение в душе родным общепитом. И только очень внимательный наблюдатель мог заметить двух-трёх молодых крепышей с орлиными профилями и вороной шевелюрой, постоянно находившихся кто на улице, кто – у самого входа, кто – на расшатанном табурете рядом со стойкой. Неброско одетые, периодически сменяющие друг друга, они под плотными, свободного покроя куртками скрывали помимо тренированных мускулов портативные радиостанции и боевые «стволы». Причем кобур для пистолетов не полагалось – в кармане рядом с оружием лежало заявление без даты на имя начальника ближайшего отделения милиции с просьбой принять случайную, только что подобранную находку. Фокус старый и не слишком действенный, но…
Посвященные же – как правило, это были мужчины с ярко выраженной кавказской внешностью, немолодые, в великолепно сшитых костюмах и безукоризненных галстуках – уверенно толкали небрежно крашенную дверь с трафаретной надписью «Щитовая», проходили, натыкаясь в полутемных поворотах на одного-двух «подсобников», оснащенных не хуже коллег на улице, через коридор – и оказывались в совсем другом мире, в мире, где аскетизм горного аула сочетался с пышностью восточного сераля, где гостеприимство и бескорыстие ценились наравне с беспощадностью и вероломством, где не прощалась трусость и честь ценилась выше жизни.
За скромным фасадом третьесортной шашлычной скрывалась штаб-квартира «горцев» – мощнейшей в городе преступной организации, единственной не боявшейся столкновений с ОМОНом, терявшей из-за этого людей и сферы влияния, – но не шедшей на компромиссы с Властью. Издревле воевавший с Российской империей, побежденный, но не покоренный ею, маленький кавказский народ был поставлен вне закона не царскими сатрапами, а человеколюбивой советской властью. Муки и смерть тысяч женщин и детей, вывезенных с родной земли, через десятилетия выплеснулись на улицы тихих северных городов ответным разгулом бандитизма, поножовщины, отчаянных драк. Не признававшие законов государства, горцы не желали подчиняться и законам чужого им российского преступного мира. В конце концов установилось некое подобие шаткого равновесия – городской рэкет потеснился, чужаки приступили к медленному перевариванию захваченного куска «пирога», а в милиции города появилось несколько новых сотрудников, переведенных из южных регионов страны и знакомых со спецификой оперативной работы в среде «горской мафии».
Собственно, то, что пути Виноградова и горцев пересеклись, чистая случайность. Торговых точек, созданных выходцами с Кавказа, на Морвокзале не было, а поборами с проституток джигиты не занимались, считая это ниже мужского достоинства, поэтому «окно в Европу» в сферу их интересов не попадало. Просто месяца три назад, возвращаясь с работы, Виноградов увидел у метро троицу изрядно пьяных пэтэушников, осатанело пинавших ногами чернявого пузанчика лет двенадцати. Особого мужества и даже применения силы вмешательство Владимира Александровича не потребовало, более того, по совести говоря, в конфликте оказались виноваты обе стороны – поэтому он, сдав в пикет на станции одного из хулиганов и окровавленного подростка и оставив короткий рапорт с указанием звания и должности, поспешил домой. А через день Виноградов уже удостоился чести беседовать с отцом спасенной им, так сказать, жертвы – одним из старейшин горской общины города. Встреча, начавшаяся с доставания из «дипломата» пачек купюр, кидания на стол ключей от новеньких «жигулей», закончилась простым рукопожатием и клятвой в вечном долге и братской дружбе. Сейчас у Виноградова возникла необходимость убедиться в крепости клятвы.