Губы у него были не такие, как у Боба, более мягкие и горячие, а сам поцелуй вышел нежным и очень осторожным, словно просящим, и продлился совсем немного, хотя для Билла пролетела целая вечность. Он утонул, захлебнулся в нем, и не было никакой возможности выплыть.
Он сам отпрянул, пробормотал что-то о неотложных делах и позорно бежал. Том даже не попытался его остановить. Он и сам, кажется, был растерян не меньше.
Билл метался из угла в угол, как загнанный зверь, а мысли в голове все крутились, сбиваясь в плотный комок, мешая думать.
Его трясло, и он не мог понять, то ли так промерз по дороге домой, то ли в его квартире было недостаточно тепло. Ему было ужасно холодно. Парень надел теплую кофту, уселся в кресло и накрылся пледом.
Билл больше не хотел видеть Тома и одновременно жаждал повторения поцелуя. Да, Трюмпер добился своего, меньше всего Каулитц сейчас думал о Бобе. Вот только цена была не слишком приемлемой. Он оказался одним из тех, кого осуждал всю жизнь. Одним из тех, кто влюбляется в первого попавшегося. Одним из тех, кто, не перестрадав еще предыдущие отношения, окунается в другие.
Он любил Боба, действительно любил, в этом и сомневаться не стоило. Он жил им, просыпался ради него, вставал с кровати ради него, учился ради него. Он бы умер за него!
Том появился в его жизни слишком внезапно и слишком вовремя. В нем всего было «слишком», в этом чертовом Трюмпере. В нем было все то, чего он старался избегать, Том был затычкой в каждой бочке, Билла же это бесило, у него была целая куча поклонников и поклонниц, Билл своих посылал сразу, он постоянно прогуливал занятия, в то время как Билл был примерным студентом.
Да, в конце концов, Том совершенно не умел любить! В отличие от Боба, который постоянно делал небольшие подарки, целовал его с утра…
Билл тихонько застонал, прикрывая глаза. Мыслей было слишком много и одновременно ни одной связной. Они метались в голове, расталкивая друг друга, мешая сосредоточиться.
Предал свои принципы. Предал свои убеждения. Предал себя. Предал чертового Боба. Все предал! Все, во что верил и чем жил. Он не понимал, в какой момент посмотрел на Тома не так, как нужно. Когда тот притащил его в приют для животных? Когда тот дал ему подержать свою крысу? Когда приперсяк нему, бесцеремонно отодвинув? Когда в первый раз увидел? Когда все пошло наперекосяк?!
В душе нарастало отвращение к себе самому. К тому, что хотелось снова почувствовать губы Тома на своих. К тому, что нестерпимым было желание снова оказаться у Трюмпера – там гораздо теплее. К тому, что, черт возьми, хотелось большего, чем просто какой-то поцелуй. Мысли о Томе сводили с ума своей противоречивостью. Позвонить и сказать, чтобы больше никогда не появлялся. Одеться и вернуться к нему. Сказать, чтобы не подходил больше. Обнять и целоваться долго, упоенно. Сообщить, что переезжает куда подальше. Предложить съехаться.
От последней мысли Билл рассмеялся вслух. Хохот был истеричным, на грани слез.
Каулитц никогда не курил дома, но сейчас было слишком лень тащиться на балкон, в холодный полузимний вечер, и он подтащил сумку к себе, не вставая с кресла, и вытащил пачку сигарет. Закурил, чувствуя, как першит в горле: не так уж часто он позволял себе подымить.
Плохо. Все слишком плохо. Он подставил себя. Предал. Сам.
- Я влюбился в Трюмпера, - сказал он сам себе и нервно рассмеялся. – Я влюбился в Трюмпера, черт возьми.
От повисшего в помещении сигаретного дыма слезились глаза. Билл устало потер виски.
Незаметно наступила ночь, и Каулитц задремал прямо в кресле, одетый, в неудобной позе. Во сне ему непременно нужно было догнать кого-то. И каждый раз, когда он почти настигал незнакомца, тот снова оказывался далеко. И парень снова бежал за незнакомцем, орал ему что-то вслед, умолял остановиться, но тот становился только дальше.
Звонок в дверь показался настоящим спасением. Билл, наконец, вынырнул из вязкого, удушающего сна, поморщился от того, что конечности затекли от неудобной позы и поплелся открывать дверь. Он даже не удивился, увидев Тома на пороге, и не стал возмущаться, когда тот подвинул его, проходя в квартиру. Он только постарался не смотреть на Трюмпера, потому что если бы только взглянул, Том сразу бы все понял. Глупо врать себе самому: Билл влюбился и теперь ненавидел себя за это.
- У тебя полчаса на сборы! – крикнул Том из кухни. Каулитц кивнул, забыв, что Том его не видит, и побрел в ванную, приводить себя в порядок.
Теплая вода чуть привела его в чувство, а отражение в зеркале почти порадовало. Билл провел ладонью по запотевающей поверхности и сообщил сам себе:
- Все будет хорошо. Это просто надо пережить.
Почему-то ему казалось, что пережить Трюмпера будет непросто. Тот был совсем не таким, как все остальные. Тот был… Уютным, а еще он очень хорошо смотрелся в квартире Билла.
- Ты не утонул? – проорал Трюмпер, заставляя Билла вздрогнуть.
- Нет, - крикнул он в ответ, поспешно натягивая трусы. – Я почти готов, мне осталось только одеться, - сообщил он Тому, выходя из ванной. Тот заинтересованно скользнул по нему взглядом, задержался на татуировке и отвернулся.
- У тебя еще десять минут.
На улице было по-зимнему холодно, но чертов снег все никак не торопился укутать землю. Билл зябко поежился, в очередной раз проклиная себя за то, что все еще не купил зимнее пальто.
Они долго гуляли молча, просто шли рядом, каждый думал о своем. Джек так и эдак предлагал Биллу побегать, но тот не реагировал. Идти рядом с Томом было и хорошо, и немного тревожно одновременно. Слишком многого хотелось, а можно было только лишь идти рядом.
Том первым нарушил тишину.
- Билл, про вчерашнее… Извини. Ты офигенный, правда, но я не думаю, что подобное должно повториться. То есть… Черт, я с удовольствием попробовал бы, но ты же, если что, будешь снова, как с Бобом…
- Чего? – вытаращился на него Билл. Он не мог поверить в то, что услышал. Том упрекал его в том, что он слишком быстро забыл Бобби? Каулитц делал это и без него. Раздражение, которое копилось в нем весь вечер и утро, стремилось выплеснуться наружу. Отвращение к себе и к Трюмперу снова затопило его, и он ответил: - Ты правда думаешь, что я смог бы с тобой встречаться? С человеком, который в принципе незнаком с таким чувством, как любовь? – он окинул Тома презрительным взглядом и быстро зашагал вперед. Судя по тому, что Трюмпер не стал его догонять, у него получилось задеть его. Ну, или Тому на самом деле было наплевать.
- Открой глаза, Билл! – крикнул Том ему вдогонку. – Ты умеешь любить еще меньше, чем я! Ты не любил Боба, ты любил свое чувство к нему! На деле ты только себя и любишь, Билл! Я именно это хотел тебе показать! Придурок!
Билл фыркнул и пошел отводить Джека. И без того ужасное настроение стало еще хуже. Так он и думал – не надо было связываться с Томом. Такие фрики, как он вечно все портят.
Дома было накурено. Билл не заметил этого утром, зато сейчас запах ударил в нос, заставляя поморщиться. На столе стояли недоеденные тосты. Билл рассеянно взял один и откусил.
Том сказал, что он не любит никого, кроме себя. Это не было правдой даже на четверть. Том просто так и не понял его.
Билл, не раздеваясь, завалился на кровать. Сил размышлять не было. Он слишком устал за последние дни. Слишком многое поменялось.
Он уснул, и все то время, что спал, в голове крутились слова Тома о том, что он любит только себя. Только себя. Свое чувство к Бобу. Себя и чувство. Он проснулся еще более уставшим и разбитым, долго медитировал над чашкой с кофе, смотрел в окно, на автомате подмечая, что снег так и не выпал. Любит только себя.
В сущности, Том, наверное, не так уж и не прав.
- Не так уж и не прав, - повторил Каулитц вслух, отпивая остывший кофе. – Что за дерьмо я себе сварил? – пробурчал он, отставляя чашку. – Не так уж и не прав.
Билл задумался. Все указывало на то, что Том не просто «не так уж и не прав», а вполне себе целиком прав. От очередного осознания своего ничтожества у Билла перехватило дыхание. Он привык чувствовать себя человеком, полностью растворившимся в своем чувстве, но, как оказалось, чувства-то и не было.
- Я ненавижу тебя, Трюмпер, - прорычал Билл, прислонившись лбом к стеклу. – Терпеть тебя не могу!
Каулитц теперь не знал – какой он. Если еще вчера он был уверен в том, что он мерзкий предатель из-за того, что перестал думать о Бобе и влюбился в Тома, то теперь он и в последнем не был уверен. Может, он и в самом деле просто хочет найти себе замену Бобби для того, чтобы снова – как там сказал Трюмпер? – «любить свою любовь»?
Усталость вновь навалилась на него, и Билл завалился на диван, бездумно щелкая пультом. Ничего, что могло бы отвлечь. Любил свою любовь. Каулитц остановил свой выбор на каком-то ток-шоу, где спорили наиболее активно, перевернулся на спину и вперил взгляд в потолок.
«Ты же своей чертовой любовью кого угодно раздавишь!»
Биллу было удобно, хорошо так. Окружать заботой, не замечая проблем. Потому что самому было уютно. Потому что проблем не было у него. Боб не раз говорил ему о том, что хотел бы проводить больше времени вне дома, с друзьями. Билл не понимал, зачем, если им и так хорошо.
Воспоминания о том, где он был неправ и как выражался его эгоизм затопили. Билл застонал, закрывая лицо руками, словно это помогло бы. Теперь было невыносимо стыдно за свое поведение. Он действительно давил Бобби, и тот шел ему навстречу, пока… Пока любил его. Всему приходит конец.
- Паршиво, - вслух прокомментировал Билл и подумал, что сходит с ума: трепется сам с собой в пустой квартире.
Если бы не Том, он продолжал бы жить в своем спокойном мирке, где он был героем, а все вокруг – обыкновенными эгоистами. С одной стороны Каулитц был признателен парню за то, что тот открыл ему глаза, с другой… Ему не хотелось понимать это. Если бы можно было вернуть время назад, он бы… Он бы что?
Билл задумался, все так же сосредоточенно глядя в потолок. Отказался бы узнать о себе такое? Послал бы Тома? Продолжал бы страдать в одиночестве? Сошел бы с ума от горя?
Каулитц усмехнулся, закрывая глаза. В любом случае, с Томом было лучше, чем без него. И его страшно не хватало сейчас.
Утром он вздрогнул, когда зазвонил телефон. Он слишком долго молчал, и Билл взял его настороженно, словно опасаясь, что тот укусит. Больше всего он боялся того, что это Том звонит. Этого же и желал.
Но нет. Это была мать. Она сообщила, что хотела первой поздравить его с Рождеством, а потому позвонила так рано. Билл с досадой вспомнил о том, что праздник уже сегодня, а он со своими мексиканскими страстями совершенно забыл о нем. Он сдержанно поблагодарил мать, пожелал ей счастливого Рождества и удачных праздников и повесил трубку.
В квартире, кажется, было еще тише, чем обычно. И более одиноко. Билл потянулся, зевнул и поплелся в ванную. Это было первое Рождество, на которое он остался один. Первое Рождество, в которое его разбудил телефонный звонок, а не прикосновения родного человека.
Находиться дома не было никакого желания. Несмотря на совершенно непраздничное настроение, Билл натянул новые джинсы и футболку, и на голову надел Рождественский колпак. Взглянув на себе в зеркало, усмехнулся: ну чисто траурный Санта. Без бороды только.
Он брел по улице, в сотый раз проклиная себя за то, что так и не купил себе зимнее пальто. Люди, попадавшиеся ему по дороге поздравляли с праздником, улыбались ему. Билл натягивал на лицо приветливую улыбку и тоже поздравлял их. Атмосфера всеобщего праздника никак не желала передаваться ему.
Каулитц зашел в бар, выпил стопку текиллы. Приветливый бармен подарил ему брелок с ангелом, и Билл рассеянно спрятал его в карман. Чего-то хотелось, но он никак не мог понять, чего. Не сидеть в баре. Не шляться по улицам. И уж точно не идти к Тому, напрашиваться в гости. Хотелось чего-то другого.
Он понял, чего, когда увидел детей, носящихся друг за другом и что-то возмущенно вопящих. Билл вполне искренне улыбнулся им и заторопился на остановку. У него было очень много дел.
Он потратил практически все деньги в магазине недалеко от остановки, но не жалел ни об одном потраченном центе. К детскому приюту Билл пришел совершенно счастливый, увешанный подарками, как елка.
Дети сразу облепили его, и он радостно улыбался, доставая подарки. Ребята выглядели удивленными, но довольными. Сегодня их было меньше, чем в тот раз, что он приезжал сюда с Томом, поэтому в мешке даже осталось несколько игрушек.
Приветливая воспитательница предложила ему попить с ними чаю, и Билл согласился, чувствуя, как медленно отпускают его переживания последних дней, как он успокаивается в этом теплом доме, полном детей.
Чаепитие превратилось в своеобразный спектакль. Дети по очереди что-то рассказывали Биллу, а он все старался незаметно вытянуть ноги под маленьким столом, и дети замечали это, и хохотали над ним, а Билл ужасно смущался и бормотал что-то в оправдание.
Ближе к вечеру, когда уже стемнело, и пора было ехать домой, в дверь снова постучали. Дети, до этого сонно и медленно моргавшие, засуетились так, что у Билла в глазах зарябило.
Каулитц под шумок натянул пальто и собирался уже уйти, когда услышал знакомый голос:
- Тебя-то я и искал!
Том сгреб его в объятья, сильно стискивая и прижимая к себе. Билл пискнул и попытался вырваться.
- Врешь, не уйдешь, - фыркнул ему на ухо Том.
- У меня сейчас глаза вылезут, - пожаловался Билл, все-таки отстраняясь. Он не знал, что делать и как себя вести, и поэтому просто выскользнул за дверь.
Двор был укутан снегом. Каулитц глубоко вдохнул зимний воздух и улыбнулся. Снег пошел. Он так его ждал.