Даже Доран утих и, затаив дыхание, разглядывал терракотовую фигуру. Лика всмотрелась в отпечатки пальцев на керамике. Руки Миая Эйи… Художник мёртв уже несколько веков — а отпечатки вот они, остались. И пожалуй, переживут не одно поколение посетителей музея. Эта скульптура помнит, кто её создал. Может быть, именно поэтому барнардцы не высекают статуй из камня?
— Вам нравится? — тихо спросил Лаи, подойдя к ней сзади. Лика повернулась.
— А вам? — ответила она вопросом на вопрос.
— Для меня это больше, чем «нравиться».
Она знала, почему он в этот раз не прошёлся на тему неправильных доспехов и исторической недостоверности легенды о Науите.
— Вас это удивляет?
Лика покачала головой в помятом цветочном венке.
— Ничуть. Это только естественно.
Неспешно разглядывая остальные статуи, они двинулись к выходу в следующий зал. Коннолли исследовал экспонаты с чем-то средним между любопытством и разочарованностью. Он отдал должное технике исполнения, но тематика и стиль барнардской скульптуры его не особенно привлекали. Тем не менее он поинтересовался, когда жил Миай Эйи.
— Около тысячи лет назад, — сказал Лаи, и Патрик слегка обалдел от этих данных.
— Тысяча ваших лет? — прикинул он. — Почти тысяча двести наших… Донателло ещё не родился!
— Но Фидий уже умер, — с усмешкой возразил Лаи. Коннолли оглянулся.
— Не очень похоже на Фидия.
— И почему это земляне не могут без сравнений? — кольнул его Лаи. — Идём лучше картины смотреть.
Подозвав крутившегося в стороне Дорана, он повёл своих спутников в зал живописи. Сидевшая у входа смотрительница молча проводила их любопытным взглядом. Тоненькая, жилистая, с шапкой седых кудряшек, она бы ничем не отличалась от земных смотрительниц музеев, если бы не безумное платье в бело-синюю шахматную клетку, топорщившее оборки во все стороны. Лика почувствовала, что вряд ли привыкнет к здешней манере одеваться.
Ещё более неожиданным для неё было то, что Доран задержался возле смотрительницы, наклонился к ней и что-то сказал ей в чрезвычайно жизнерадостном тоне. Старая дама в ответ рассмеялась и ущипнула его за щёку. Оба, по-видимому, остались довольны. С сияющими глазами Доран поспешил догнать остальных.
Всё-таки у барнардцев крайне своеобразные представления о допустимом стиле общения, подумала Лика. И неужели смотрительница не заметила, что щеночек насосался отнюдь не молока? Хоть бы не вздумал выкинуть что-нибудь совсем уж безбашенное…
Её так отвлекли эти размышления, что она не сразу сумела переключиться на картины. Барнардская живопись во многом походила на земную, и только искусствоведческое образование Лики заставляло подмечать отличия, скрытые от неискушённого зрителя. Пейзажи и натюрморты отсутствовали — казалось, барнардских художников в качестве натуры интересовал только человек: станковая живопись и портреты составляли основное содержание экспозиции. Абстрактное искусство не было незнакомо барнардцам, но оно странным образом перемешивалось с фигуративной живописью, как будто нарушая все хронологические и тематические принципы организации музеев. И только когда Лика и Коннолли из любопытства перетрогали все светящиеся квадратики сенсорных автокомментаторов, обнаружилось, что имена под абстрактными полотнами и под стопроцентно реалистическими портретами одни и те же. Хронология также оказалась вполне последовательной. Путём несложных вычислений они определили, что абстрактную живопись на Барнарде открыли на три-четыре века раньше, чем на Земле, но, видимо, здесь её не расценивали как вызов традиционному искусству.
В области портрета барнардцы достигли своеобразного совершенства. У них было хорошее представление о перспективе, но они никогда не играли перспективой ради того, чтобы поразить зрителя, как это нередко бывало у земных художников. Композиция портретов была скупа и сдержанна; большей частью они представляли фигуры в полный рост или по колено, причём социальный статус изображённых людей уяснить было крайне трудно. Более или менее опознавались только военные — с непокрытыми головами и в форме, отдалённо похожей на древние образцы военной формы Земли. Впрочем, в основе барнардской социальной иерархии вообще лежали какие-то совсем иные принципы, малопонятные землянам. По манере эту живопись, пожалуй, можно было сравнить с земными портретами XVIII века, но краски были намного ярче. Живость лиц и точность схваченных выражений приковывали внимание Лики, однако цветовая гамма мешала её восприятию. Для неё эти цвета были слишком резкими. Превосходная пластика, подумала она, глядя на портрет мужчины в алой шапочке, но для чего эти мазки зелени на висках? Так ведь не бывает…
Она невольно оглянулась на Лаи — человек на портрете немного походил на него. Он стоял, повернув голову так, что на него падал свет от лампы сбоку. Выступающий из-под шапочки угол сбритых волос был нежно-зелёного оттенка, такого, какой можно увидеть на листьях южной мяты.
Выходит, чувство цвета у барнардских художников было развито лучше, чем она могла предположить. В юности Лика занималась живописью; она отошла за стенд, скрывший её от глаз Лаи, который не подозревал, что предметом её профессионального интереса вместо картин сделался он сам. Притаившись за стендом, Лика внимательно исследовала контраст между мятным цветом выбритого виска и тёмно-каштановыми волосами длинного локона. А ведь этот контраст не лишён привлекательности, вдруг подумала она.
Неизвестно, к каким бы ещё выводам её привело созерцание Лаи в профиль, но тут появился Коннолли. Услышав топот его сапог по гулким плиткам пола, Лаи обернулся.
— Ну как? — весело спросил он.
— Ты только не обижайся, Вик, но, между нами говоря, — Коннолли склонился и поглядел на него с хитрой ужимкой, — что это за музей? Ни одной голой ба…
Он осёкся, увидев Лику, выступившую из-за стенда.
— Ню, я хотел сказать, — поспешно завершил он. Лика едва не поперхнулась. Лаи, как истый барнардец, даже не пытался сдерживать смех, но смеялся он сердечно и совершенно необидно.
— Пора мне писать монографию о культурных шоках, — сказал он, отсмеявшись. — Со мной в молодости было ещё забавнее. Когда я студентом прилетел на свою первую стажировку на Землю. Представление о земной культуре я, конечно, составил по живописи и журнальным фото. Так я в первые дни после прилёта всё вертел головой — ждал увидеть на улицах голых землян.
Коннолли его признание совершенно обезоружило.
— Ну ты даёшь, Вик! Неужели ты правда был таким наивным?
— Представь себе, да. И я не исключение — многие барнардцы, особенно провинциалы, воображают то же самое.
— Лет двести пятьдесят назад у вас был бы шанс увидеть нечто подобное, — сказала Лика. — На рубеже двадцатого — двадцать первого веков существовали довольно многочисленные нудистские движения. Были даже пробеги голых велосипедистов. Примерно в 2060-е годы это запретили.
— Из каких соображений? — с любопытством спросил Лаи.
— Как нарушение принципа равноправия полов. Поправка к Антидискриминационному Кодексу ООН.
— Лика у нас эрудит, — сказал Коннолли. — Я про такое и не слышал. Где ты это выкопала?
— Случайно, в одном старом журнале.
— А как это связано с равноправием? — Лаи, как всегда, испытывал потребность вникать во все детали.
— Очень просто. У нас не одобряется публичное напоминание о биологической разнице между мужчиной и женщиной. А когда люди не одеты…
Ни с того ни с сего Лика обнаружила, что барнардец не слушает её. Взгляд его тёмных влажных глаз был устремлён куда-то в сторону.
— Йее-иу… — тихо выдохнул он, и даже не зная его родного языка, можно было распознать в его голосе изумление. Лика проследила за направлением его взгляда, и всё, что она собиралась рассказывать о нудизме и Антидискриминационном Кодексе, вышибло у неё из головы.
По музейному залу катилась инвалидная коляска. Восседавший в ней человек держал спину прямо и красиво, как всякий барнардец; но такого старого барнардца Лика не видела даже в кино. Его обтянутая жёлтой пергаментной кожей голова казалась головой мумии, хотя с макушки всё же свисала жиденькая седая прядь (барнардцы не лысеют). Глаз почти не было видно под сухими приспущенными веками. На нём была синяя парадная офицерская форма; высохшую мочку уха оттягивала тяжёлая золотая серьга с драгоценными камнями, морщинистые руки в перстнях сложены на коленях, прикрытых шалью, и по тому, как была подоткнута шаль, было понятно, что у него нет обеих ног. За коляской, на шаг или два позади, следовала девушка в форме Республиканской Женской Гвардии Таиххэ — в коротеньком белом платье, обшитом голубой и золотой тесьмой, в белых сапожках, с голубой лентой на туго завитых кудрях. Коляска, конечно, была роботизирована, но всё же девушка внимательно следила за её ходом, время от времени направляя её лёгким касанием руки. Группа двигалась медленно и торжественно, и было что-то гипнотизирующее в шорохе колёс по узорному полу и в размеренном шаге девушки.
— Вик?.. — Коннолли вопросительно дотронулся до рукава Лаи. Тот был так поглощён открывшимся зрелищем, что ответил не сразу.
— Ветеран… — прошептал он, не отводя глаз. — Ветеран Ночного Щита… Ошибки быть не может — видишь серьгу? Не думал, что кто-то из них ещё жив…
Возникший из ниоткуда Доран застыл на месте, глядя на старика в коляске. Лаи коротко сжал локоть племянника и шепнул ему что-то. Доран приоткрыл рот от восхищения.
— Ночная Атака была последней межконтинентальной войной, — шёпотом сказал Лаи. — Фаар нанёс ракетный удар по Таиххэ… Но это было ещё до рождения моего деда.
— Сколько же ему может быть лет? — потрясённо спросила Лика, кивнув в сторону офицера.
— Наверное, восемьдесят. Ночная Атака случилась шестьдесят два года назад…
Лика испытывала волнение и вместе с тем неловкость. На Земле даже в древние времена, когда не многим удавалось дожить до восьмидесяти, в этом не видели ничего феноменального. А в XXIV веке смерть в девяносто лет считалась безвременной. Правда, год на Барнарде немного длиннее, чем на Земле, но всё же… Ещё больше смущала её коляска. Земляне пользовались колясками только в случае тяжёлых поражений двигательной системы; старик же, судя по его позе, был вполне здоров, несмотря на дряхлость — на Земле ему бы просто поставили протезы из биополимеров. Столь откровенное проявление немощи в глазах земной культуры вызывало в лучшем случае жалость, в худшем — было сродни непристойности. Но этот человек нёс свою немощь с такой гордостью, как будто она сама по себе была его боевым орденом.
— Вик! А девчонка ему кто — наверное, правнучка?
— Не исключено. Но скорее всего, она просто получила право сопровождать его — в награду за какую-то заслугу.
Ветеран в коляске и девушка были уже в нескольких шагах от них. Лаи повернулся к ним лицом и почтительно скрестил руки — одну поверх другой — на узле шейного платка, как было принято здесь по штатскому этикету. Доран по мере возможности постарался принять ту же позу, хотя платка на нём не было. Лика не знала, что ей делать, и машинально просто вытянула руки по швам, и вконец сбитый с толку Коннолли последовал её примеру, а не Лаи.
Коляска поравнялась с ними. Девушка бросила взгляд на неподвижных наблюдателей — взгляд до странного приветливый, тёплый. Офицер медленно повернул в их сторону иссохшую, но всё ещё прямо державшуюся над синим расшитым воротником мундира голову и тоже посмотрел на них.
На увядшем морщинистом лице, больше похожем на лоскут покоробившейся кожи, вдруг раскрылись неожиданно живые и яркие чёрные глаза. Это было и жутко, и красиво — как если бы куча гнилых прошлогодних листьев вдруг заворчала и обернулась пятнистым леопардом. Улыбаясь одними глазами — у него давно уже почти не осталось лицевых мышц, — престарелый воин поднял руку и двумя пальцами коснулся своего седого локона чести.
Следовавшая за коляской девушка вскинула руку в приветствии Женской Гвардии, отставив локоть под прямым углом. На мгновение задержавшись перед безмолвно стоящими археологами, неразделимая в своей скульптурности группа двинулась дальше.
— Вот это да… — Коннолли выглядел притихшим. — Это они… нам?
— А то кому же, — сказал порозовевший и взбудораженный Лаи. С Дорана слетел весь хмель; глаза его горели восторгом, как у дошкольника. Смысл слов Коннолли был понятен только Лике. На Земле военные не салютовали штатским. Разве только правительственным боссам на больших парадах. Но уж никак не трём археологам и одному подвыпившему студенту, случайно встреченным в музее.
11. ИНДЕЕЦ С ПЛАКАТОМ
Марс, экспедиция D-12. 8 ноября 2309 года по земному календарю (9 сентября 189 года по марсианскому)
Мэлори пробежал глазами файл с лабораторным отчётом, открыл другой, взглянул на оба и потянулся к термосу. Отчёты были составлены Лаи, это было видно за километр, даже если не глядеть на юзер-паспорт. Он излагал сведения настолько скрупулёзно и подробно, насколько вообще не было принято в экспедиции. Да ещё и на роскошном, старомодном английском классической научной литературы, со всеми этими «немаловероятно» и «представляется возможным, что». И не надоело ему умничать, подумал Мэлори. Он более внимательно проглядел отчёт, убедился, что исправлять там нечего, и ограничился тем, что старательно истребил дурацкое слово «немаловероятно». Затем закрыл файл и откинулся на спинку кресла.
Однако и самомнение у этого Лаи, подумал он. Если бы такой отчёт составил Лагранж, это бы ещё куда ни шло; но не эта же фитюлька! И ладно бы он был хоть масай или монгол, но барнардец? Барнардец — это кто-то, кто сурьмит глаза и носит складной меч в сапоге. Из-за меча и вышел скандал в той давней экспедиции, которой руководила ныне покойная Зухра Ле Пен. Один такой отказался сдавать меч в камеру хранения. А этому зачем-то приспичило переземлянить землян. Думает произвести положительное впечатление. Не понимает, что эффект выходит обратный. И бреется два раза в день, фу-ты ну-ты. В археологической, минуточку, экспедиции. Мало того, что гель расходует за четверых, так ещё и от его лосьона не продохнуть.
Дуя на чай, Мэлори развернул третий файл. Это был не отчёт, а письмо от Лаи. Он сообщал, что обнаружил ошибку в стратиграфической схеме раскопа N9, и спрашивал разрешения исправить. Делать ему больше нечего, подумал Мэлори. Если уж так необходимо исправить, исправил бы сам. Молча. Незачем лезть с поучениями. Одним движением стила он отправил письмо в корзину и включил мониторинг медиа-зала. Система сигнализировала, что в зале находятся Эрика Йонсдоттир и Джеффри Флендерс. Остальные археологи были в лаборатории.
Мэлори пялился в экран. Аватара Эрики на схеме замигала и исчезла. Так, вышла. Остался Флендерс. То, что нужно. Следует поторопиться, пока не зашёл кто-нибудь ещё.
Выключив компьютер (энергию он экономил добросовестно), Мэлори запер кабинет и быстрыми шагами направился в сторону медиа-зала. Только бы Флендерс в самом деле оказался один. Существовала вероятность, что Эрика не ушла, а просто отключилась от сети (хотя кому понадобится работать без входа?). Прямое видеонаблюдение на марсианских станциях не допускалось. Мэлори с ностальгией подумал о временах, когда использование скрытых камер ещё не ограничивалось «Конвенцией о здоровой психологической среде». Впрочем, у него хватало психического здоровья понимать, насколько опасность стрессовой атмосферы в замкнутом пространстве перевешивает риски от недостатка присмотра. Не зря в 2049 г. запретили реалити-шоу.
Он приоткрыл дверь медиа-зала, не увидел Эрики и просунулся внутрь. За дальним компьютером он разглядел туго оплетённую афрокосичками голову Джеффри Флендерса, удовлетворённо кивнул сам себе и просочился в медиа-зал, аккуратно закрыв за собой дверь.
Что бы там ни говорил Лаи, ходить бесшумно у Мэлори не получалось. Флендерс немедленно обернулся на звук шагов. Мэлори остановился возле него и положил руку на спинку кресла.
— Картографируем? — вполголоса произнёс он. — Ну-ну…
Флендерс замер, настороженный его интонацией. То, что Мэлори был не в духе, угадывалось дистанционно. Перепадов настроения шеф скрывать не умел и не считал нужным. На экране зависла неоконченная трёхмерная карта раскопок в квадрате «сигма-семнадцать». Флендерс исполнительно улыбнулся и показал взглядом на карту, как бы спрашивая позволения продолжить работу.
— Интересная картина получается, — невпопад проговорил Мэлори, не глядя на карту. Флендерс кивнул со сдержанным облегчением: начало разговора, как-никак, было нормальным.
— Да, чрезвычайно интересная. Во-первых, захоронения носят упорядоченный характер — теперь это видно отчётливо. Во-вторых, они все находятся в слое довольно узкого периода. Если бы мы только знали точную скорость отложения почв на Марсе в ту эпоху…
— Не в этом дело, — сказал Мэлори. — Джеффри, мне бы хотелось вас спросить… — он склонился к Флендерсу. — Что вы думаете о Лаи?