— Если ты прав… Он достаточно долго нас ждет, Джат. Ты подумал об этом? Четыре месяца… Никто не может сказать, во что превратится Гнилец через четыре месяца.
— Меньше, — поспешил сказать Маан, — Когда он проходил процедуры, его кровь постоянно гоняли на анализ. Если бы Гниль была в нем, это сразу заметили бы. Сам знаешь, тест на реакцию Лунарэ — обязательная часть любого анализа. Нет, он заболел позже, уже после того как отчаялся и переехал сюда умирать. Возможно, вскоре после этого. Так что выходит месяца три с небольшим.
— Три… — пробормотал Геалах, — Это тоже много, приятель. Мы не знаем, с какой скоростью течет у него болезнь. Он может быть в конце нулевой стадии. А может и в начале третьей, пожалуй.
— Да, я тоже так прикинул. Но я надеюсь, что мы поймаем его в крайнем случае в середине второй. Гнильцы редко прогрессируют с такой скоростью чтоб схватить третью за неполные четыре месяца.
— Я знаю это не хуже тебя. А еще я знаю, что полгода назад Хольд брал «тройку», которая развилась за четыре недели.
— Я думаю, он врет.
— А я видел лица тех людей, которые при этом присутствовали. И — отдельно — части тел людей, которые при этом присутствовали, но оказались недостаточно проворны.
— Постой… — Маан отвлекся и тотчас об этом пожалел, ударившись правым коленом о какой-то выступ, — Ты о том случае в седьмом блоке?
— Седьмой?.. Кажется. Я не помню. Хольд тогда работал в пятом отделе. Потом его к нам…
— Там еще был ребенок?
— А, да. Там был ребенок. Точнее, уже и не очень-то ребенок. Гнилец. Четырнадцать ему было, что ли.
— Хольд что-то рассказывал мне о том случае, но я плохо помню. Третья стадия за четыре недели, говоришь?
Кажется, Геалах кивнул. В полумраке сложно было различить.
— Да. Глупейшее дело. Знаешь, кто позвонил? Учительница. Из школы. Сказала, парня не было на уроках уже три недели.
— Во времена моего детства среди учителей не было принято доносить в Контроль, если ты пропустил несколько занятий.
— Она связывалась с родителями, те сказали, что ребенок болеет. Но почему-то не смогли предоставить медицинскую выписку. То забывали, то не было времени… Ей показалось это подозрительным. Три недели — это достаточно много… О, дьявол.
— Опять крыса?
— Нет, то, что от нее осталось после того как она поела… В общем, она позвонила нам. Мы с тобой были заняты, да и у ребят дел хватало, и дежурный послал Хольда.
— Хольд ненавидит детей.
— Да, у него их трое. Но это был не тот случай, от которого можно было отказаться, сам понимаешь. Он и поехал. Приезжает по месту, находит квартиру. Открывает мать, причем вид у нее, как выразился сам Хольд, как у утопленницы. Серая какая-то, испуганная, голос дрожит. Где ребенок? Дома. Болеет. Говорить с ним не надо, он после болезни очень слаб, можете напугать… Ну, кто кого напугал в итоге — и так ясно. А запах в квартире — как на заброшенной бойне. Знаешь, как кровью застаревшей… Тут еще отец выходит, тоже на тень похож, начинают чуть ли не выпихивать Хольда за дверь. Тот и насторожился.
— Обычно Хольд настораживается после того, как ему на голову падает рояль, — сказал Маан, — Он начинает понимать, что что-то тут не так.
Геалах рассмеялся.
— Ну, не греши на здоровяка… Он-то сразу понял, чем пахнет. Под каким-то предлогом зашел в прихожую, а там… Понятно, самого Гнильца почуял. Причем смутно, но вроде как второй стадии. «Вон из квартиры!» — заорал и пистолет выхватил.
— Могу представить, что там началось.
— Лучше не представляй.
— Он мог вызвать отряд Кулаков. Ради такого Мунн выделил бы бригаду, уж конечно.
— Что ты… В квартире Гнилец то ли второй, то ли третьей стадии, и куча людей… Кого тут вызывать? По инструкции он обязан был действовать незамедлительно.
«Незамедлительно,» — зачем-то мысленно повторил про себя Маан. Слово было знакомым, почему-то успокаивающим. Оно часто встречалось ему в письменном виде. «Незамедлительно произвести осмотр и, в случае обнаружения…». «Незамедлительно доставить в расположение штаб-квартиры…»
— Родители на нем повисли, как обезумевшие. Хольд, конечно, кулаком быка уложить горазд, но там, говорит, его чуть не разорвали. Сумасшедшие какие-то. Ну, он их стряхнул… Кажется, кому-то руку сломал. Вломился в комнату, откуда Гнильцом несло. И понял, что никакого второй стадии тут нету, а есть очень красивая и полная третья… Да… Просто фон размазанный был. У детей так бывает.
— Верно, — подтвердил Маан, — Я брал девчонку на первой, запах был как у «нулевки». А ей лет десять было.
— Не перебивай. Или пусть он сам тебе рассказывает.
— Извини. Продолжай, Гэйн.
— Вломился Хольд в комнату… А там он. Зажался в угол и смотрит. Выглядел как… Хольд говорил, как человеко-паук. То есть тело человека, но из живота у него начало расти что-то большое, с кучей лап и глазами. То ли человек, то ли тварь. Конечности у него атрофировались по большей части, Гниль почти всю мышечную массу подчистила для своих нужд, ходить он почти не мог. Зато эта штука вполне могла. Хольд говорил, она двигалась, передвигаясь на длинных тонких лапах, а человеческое тело болталось за ней, по полу волочилось. Как змеиная шкура, не сброшенная до конца. Только шкура, наверно, все ж ничего не чувствует, а мальчишка тот все, все чувствовал… Только говорить уже не мог. Хольд в него, значит, две пули сразу… Он парень не робкого десятка, но такую тварь увидишь — не сдержишься. Попал, но только подстегнул этого Гнильца. Тот как рванется… Сквозь стену, обдирая лапы и остатки тела, что волочились. Кирпичи врассыпную… Пробил насквозь, как из пушки. Даже оторвал себе несколько лап. Ну и началось.
— Не хотел бы я оказаться на месте Хольда.
— О. Поверь, в тот момент он сам на своем месте не рад был. Бросился за Гнильцом в пролом. Только тот гибкий, как насекомое, а Хольд здоровяк каких поискать. Но кое-как пролез, выбив еще несколько кирпичей. Оказались в коридоре. Гнилец помчался со всех лап, Хольд за ним. А коридоры там узкие… Ну и попались им по пути двое. Муж с женой. Возвращались к себе домой, вроде. Узкие коридоры. Гнилец просто не стал останавливаться — прошел сквозь них. Как был.
Геалах замолчал и Маан подумал, что рассказ на этом окончен. Но тот заговорил:
— Женщина сразу погибла, он ее на две части… Мужчине руку отсекло. По пути в госпиталь умер. Я думаю, он это не специально. Гнилец, в смысле. Просто проклятый ублюдок торопился спасти свой смердящий зад. Только и всего.
— Рад, что ему это не удалось.
— Уровнем ниже жил жандарм. Какой-то парень лет двадцати. Услышав переполох, схватил револьвер и выскочил. Думал, грабеж или что-то вроде того… Потом увидел Гнильца, бегущего прямо на него. Хольд говорит, поседел начисто. Да оно и понятно… Но — выучка все же! — выстрелить успел. Попал аккурат в ту пакость, что из пацана выросла. Не убил, но оглушил. Она только ему пару пальцев на руке оттяпать успела. А тут и Хольд подоспел.
Подниматься было тяжело. Каждая ступенька казалась бетонным блоком, который кладут на хребет, и Маан чувствовал, как тяжело и гулко бьется сердце от непривычной нагрузки. Его лицо уже было мокро от пота, но благодаря отсутствию освещения Геалах вряд ли мог это заметить. Впрочем, он уже, конечно, заметил. Просто не подает виду. Старый добрый Гэйн. Он знает, что предложение остановиться и немного передохнуть прозвучит оскорбительно для Маана, и не подает виду.
— Добил, значит? — спросил Маан, стараясь говорить без отдышки. Это было тяжело.
— Конечно. Говорит, непросто было. Гнилец, та его часть, что человеком когда-то была, еще в сознании оставалась… Четырнадцать лет мальчишке. Хольд говорит, у него глаза открыты были, и он все понимал, — Геалах почему-то понизил голос, — Вот так… Взгляд человеческий, как у нас с тобой. Но только он уже понимал все…
— Взгляд… Я видел Гнильца с четырьмя глазами. У него тоже был вполне человеческий взгляд. Вот только все остальное было уже не вполне человеческим.
— Хольд, конечно, выстрелил. Говорит, весь барабан расстрелял, пока эта тварь дергаться не перестала.
— Не удивлен.
— Мунн, конечно, от ярости побелел, ну ты это слышал… Это как раз из-за того случая. Но Хольду благодарность вынес. Жандарма того списать пришлось. Вроде крыша у него после того случая совсем никуда стала. Да и можно понять.
— А родители… этого…
— Вот с ними интереснее всего. Они же все видели и понимали. Оно понятно, ребенок, родная кровь и все такое… — Геалах с отвращением спихнул в лестничный пролет какой-то перегораживающий дорогу хлам, — Но когда этот ребенок тебя самого, того и гляди, заживо сожрет… Началось все незаметно, как и бывает.
— Пятно?
— Ага. Метка Гнили. Думали, ссадина. Ну и как по учебнику. Гноиться начала, разрастаться. Хотели врачу показать, но поздно — Гниль с такой скоростью его тело ела, что даже самому последнему идиоту вскоре стало все понятно. Особенно когда та дрянь из него расти начала. Кто-то из лаборатории потом говорил, что человеческое тело для того Гнильца было как бурдюк. Ну, запас еды в дорогу или вроде того. Оно просто тянуло из него последние соки, перекачиваясь в новую форму.
— Не оно, — поправил Маан, — Он. Человек.
— Да, но к тому моменту выглядел он как «оно». Хотя я прекрасно понимаю, что там не было никакого чудовища, которое подчинило себе человеческое тело, а был только он сам, просто в своей новой форме.
— Глупо спрашивать, но о чем тогда думали его родители?..
— Будто не знаешь, о чем обычно думают в таких случаях. Что это пройдет, ребенка можно вылечить, не отдавая в окровавленные руки инспекторов Контроля, а что у него лапы в разные стороны торчат и сам похож на проклятое чудовище из теле-постановки — так внутри он все равно остался прежним, добрым и…
— Прямо по Кафке. Знакомо. Их деклассировали?
— Само собой. Любой человек, знающий о случае заражения Гнилью, но не сообщивший об этом, считается сознательным пособником и подлежит деклассированию вне зависимости от обстоятельств и родства с больным. А у них отягчающий случай. Впрочем, не думаю, что они долго продержатся на рудниках, вид у них был как у мертвецов. Такие долго не живут, особенно на тамошнем пайке. Хольд говорил, что…
Маан поднял палец к губам, Геалах понял этот жест без лишних слов. Он кивнул в ответ, и вновь достал пистолет.
— Мы на нужном уровне. Он должен быть рядом. Что-то чувствуешь?
Геалах на несколько секунд прикрыл глаза — привычка, въевшаяся за долгие годы работы в Контроле. Маан знал, что и сам безотчетно так поступает в тех случаях, когда надо сосредоточиться и уловить зыбкий запах чужого присутствия… Запах не физический, а другой, незримо скользящий сквозь стены и перекрытия. Который не дано почуять даже лучшей из ищеек.
— Нет, — сказал Геалах, открывая глаза, — Пока не ощущаю.
— И я. Нужен контакт.
— Тогда проведем его. Показывай, куда.
Маан был здесь впервые, но он видел план здания, поэтому, оказавшись в переплетении слабо освещенных коридоров, где пахло застаревшей ржавчиной, почти не колебался в выборе направления.
Дверей было много, они тянулись бесконечными рядами, одинаковые как близнецы, отличающиеся лишь номером и количеством грязи на поверхности. Некоторые были приоткрыты, но Маан даже не пытался заглянуть туда. Отчасти потому, что и без того прекрасно знал, что может там увидеть. К тому же сейчас все это не играло никакой роли, единственное, о чем он думал — о том, что в глубине этого ветхого здания, сжатый со всех сторон трухлявыми каменными стенами, может обитать Гнилец. Отвратительная тварь, когда-то походившая на человека, но уже, быть может, сбросившая маскировку. И ждущая своего часа.
Одна из дверей распахнулась, в проеме Маан увидел чье-то бледное от страха лицо.
— Контроль! — прошипел он. Дверь тут же захлопнулась.
По крайней мере, не вызовут жандармов, увидев двух вооруженных людей. Когда работает Контроль — ему не мешают. Хоть к этому привыкли, хвала Господу…
— Тут, — сказал Маан одними губами, останавливаясь возле одной из дверей.
Внешне она ничем не отличалась от соседних, обычная дверь. Ни пятен крови на мутном пластике, ни иных следов того, что за ней притаилось чудовище.
Маан подумал о том, что чудовища может и не быть. А может быть лишь умирающий слабый человек, доживающий последние дни в тишине и одиночестве. Который вызвал подозрение лишь тем, что отказался от бессмысленной борьбы за собственную жизнь. Мысль была неприятна, но долго в сознании не задерживалась — когда наступало время работать, Маан умел оставить лишь необходимое, смахнув отвлекающее и сбивающее с толку. Инспектор — сложный и хитрый механизм, который должен функционировать по заданной программе, и любой мешающий фактор, какова бы ни была его природа, может все испортить, нарушить отлаженную работу. Это было недопустимо.
Маан замечал это и в других инспекторах — когда дело доходило до настоящей работы, все они менялись. Вот и Геалах… Недавно с удовольствием болтал, готов был шутить, ухмылялся, как обычно, в рыжеватые усы, теперь же стал неподвижен, оцепенел как статуя, а лицо сделалось напряженным, словно бы даже незнакомым.
Маан опять сосредоточился. Расстояние небольшое, он должен почувствовать…
Сперва ничего не было — он чувствовал лишь здешние несвежие запахи, но это был его нос. Запах Гнильца ощущался иным образом. Потом наступил краткий момент прострации — та секунда, когда собственное тело перестает ощущаться, теряет свое местоположение в физическом мире, делается невидимым и невесомым. И за ним…
Маан ощутил короткий щелчок разряда где-то в затылке, и вслед за этим — знакомое до спазма в животе покалывание. Холодное, будто металлическое. До отвращение близкое. И вздохнул.
— Он.
— Да, — сказал Геалах, — Я тоже. «Тройка».
— Скорее, «двойка».
— Нет, я точно почувствовал. Верная «тройка».
Маан не стал спорить. Геалах был моложе, а значит, его чутье хоть и не значительно, но превосходило его собственное. Если Геалах говорит «тройка» — значит, так оно и есть.
— Отлично. Полный дом людей.
— Да, это скверно. Если сейчас же объявить эвакуацию…
— Забудь. Мы не знаем, какие у него органы чувств. Он может ощутить общую панику даже через стену. Нельзя чтобы он понял.
— Если он еще способен что-то понимать. Третья стадия… Он мог превратиться в безмозглого слизняка, не помнящего даже собственное имя.
— Брось, Гэйн. Он не человек и его способность мыслить не влияет на его способность выпотрошить нас за пару секунд. Он может быть безумен, как и все Гнильцы, но при этом достаточно силен.
— Не исключаю этого, — Геалах достал войс-аппарат, — Я сообщу Мунну. Пусть присылает Кулаков. Лучше даже две партии — чтоб отрезать этому грязному ублюдку пути к отступлению.
— Стой, — Маан перехватил его руку, — Нельзя.
— Что?
— Дом. Дом старый, ветхий, с множеством щелей, проходов и лазов. Он же дырявый как муравейник. Сам видишь.
— Думаешь?..
— Да, черт возьми. Сбежит. Стоит кому-нибудь из Кулаков выдать себя хоть как-то — и эта тварь может начать спасаться бегством. Для человека этот дом еще может быть клеткой, но для Гнильца… Он проложит себе путь. Нельзя рисковать.
Они говорили едва слышным шепотом, короткими фразами, точно берегли дыхание.
Это было больше привычкой, чем необходимостью, Маан помнил, что при всех причудливых трансформациях Гнильцы очень часто приобретают очень чуткий слух, так что таиться, находясь в шаге от логова твари, так же бесполезно, как пытаться незаметно пробраться на автомобиле к медвежьей берлоге.
— Надо работать, — сказал он вслух, — Вдвоем. Сейчас.
Геалах несколько секунд молчал, о чем-то думая, потом согласился:
— Ты прав. Работаем. Вышибаем дверь, а там по ситуации.
— Угу. Начали.
Сердце, еще недавно торопливо и беспокойно стучащее, загнанное быстрой ходьбой по лестнице, вдруг сделало несколько размеренных ударов и затихло. Маан ощутил, как обожгло фаланги пальцев адреналиновой изморозью.