«Очень странно», подумал Педерсен. За несколько минут до того, как пасть жертвой неизвестного убийцы, Спрэг передал шесть номеров. Все принадлежат известным личностям. И все не работают. Учитывая задание, над которым работал Спрэг и его подоплёку, события обретали мрачный оборот. С точки зрения теории вероятности шанс на случайное совпадение практически был равен нулю. И что теперь? Педерсен задумался.
— Хорошо, Дон, — сказал он. — Начинаем широкий розыск во всех точках — где они находятся и что собой представляют, словом, всё, что мы можем выяснить об этих местах и их владельцах или обитателях. Я хочу, чтобы через час у меня на столе были предварительные результаты. Брось на это дело столько человек, сколько нужно.
— Ясно.
Положив трубку, Педерсен повернулся к интеркому.
— Билл, как можно скорее доставь сюда Вильямса, Каплана и Маккейба… Предупреди наши отделения во всех этих шести районах, в соответствии с кодами. Пусть они будут в готовности… но первым делом притащи мне чашку кофе.
— Да, сэр.
Педерсен расстегнул воротник, распустил галстук, и аккуратно закатал до локтей рукава рубашки. За то время, что Педерсен возглавлял Бюро, Спрэг стал первым погибшим специальным агентом. Он передёрнулся от этой мысли. Убийство было связано с чувством вины, за которую отвечал не только убийца, но и друзья жертвы. Костлявый палец осуждения был направлен в сторону семьи жертвы, его дома, его друзей и начальства, словно его непредвиденная смерть обрекала их на неизбывное чувство вины.
Спрэг был холостяк, но его неожиданная гибель была прямым упрёком в адрес Бюро и особенно — Педерсена, который лично давал задание агенту. В мыслях Педерсен вернулся к тому длинному разговору со специальным агентом Делмаром Спрэгом. Встреча длилась четыре часа, и Педерсен не мог припомнить такого напряжённого и изнурительного диалога с подчинённым с тех пор, как занял пост директора.
В конце концов, он принял точку зрения Спрэга. Да, тот был азартным игроком, он рисковал — но не бездумно, он всё рассчитывал. И вот теперь Спрэг лежит на металлическом столе в морге. Не придётся ли Бюро расплачиваться по его ставкам?
Он снова нажал кнопку интеркома.
— Кстати, Билл. Ещё одно. Выясни, вернулся ли Генеральный Прокурор. Он должен был быть на месте ещё прошлым вечером. Но где бы он ни был, приготовь мне его номер телефона.
Директор Педерсен вздохнул. День будет долгим и трудным. Где же наконец кофе?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Он неторопливо застегнул доверху синюю пижаму — она была свежевыглажена и после стирки слегка похрустывала от крахмала. Сбросив кожаные шлёпанцы, он отбросил простыню и лёгкое летнее одеяло. Сара, горничная, всегда застилала постель с безукоризненной точностью, словно по линейке. Он положил себе ещё одну подушку, устроив удобное гнёздышко для чтения перед сном и включил настольную лампу. Десять минут над книгой Т. X. Уайта «Король отныне и навсегда» — и спать. Он подумал, что стоило бы отключить кондиционер. Нет. При всей его нелюбви к отфильтрованному дистиллированному воздуху, лучше не иметь дело с той духотой, что царила за пределами Белого Дома.
Если повезёт, к полуночи он уснёт — только бы удалось укротить стадо мыслей, которые галопировали у него в мозгу. Он знал все эти симптомы: возбуждение при встрече с новой идеей, участившийся пульс, предвкушение приключения, нетерпеливое желание начать действовать, необходимость переговорить с друзьями, с толпой чиновников, с нацией — словом, со всеми. Он понимал, что желание стремительно приниматься за дело могло подвести, так что обычно он притормаживал и позволял благоразумию взять верх. Но тем временем он наслаждался кипением страстей. На этом этапе он представлял себе развитие событий в виде ярких живых картин, словно они проплывали перед камерой, движимые силой эмоций. Фил Рэндалл вообще был эмоциональным человеком.
Несколько минут назад он в последний раз переговорил с Джоем, и тот в своём обычном добродушно-насмешливом тоне предупредил его.
— Конечно, я согласен, — сказал Джой. — Но будь осторожен, Фил. Почему бы не отложить всё это на пару недель? Ты и так уже забрёл в непроходимые дебри. Так что смени аллюр, не опережай города. Будь любезен, переходи на лёгкую рысь.
Конечно, ему придётся сбросить темп. Он должен. Он Президент, и в этой роли, оценивая каждое предложение, ему приходится учитывать сотни факторов. Да, он знал, что Джой, как и он, чуток к каждой новой идее. Вместе они более, чем удачно, дополняли друг друга; люди средних лет, они обладали неоценимым опытом, присущим их связке. Их жёнам крепко доставалось; в таких ситуациях они содрогались, как деревья на штормовом ветру. Первой обычно не выдерживала Хелен Рэндалл, которая, как всегда, осторожно и неохотно принимала новации. Но этим утром, собираясь с Кэти на Западное побережье, она призналась, что чувствует себя как бы обновлённой, словно опять стала молодой женщиной. Заново родилась, сказала она.
Что ж, пожалуй, в самом деле, придётся на некоторое время законсервировать идею. Тем не менее, он не мог не признать, что такой подход имеет смысл: доверенные лица Президента, его, так сказать, личные посланники доведут до сведения небольших, но влиятельных групп его слова и чувства и таким образом практически всей нации станет ясно, что он владеет новым эмоциональным оружием, представляющим не что иное, как подлинную революцию в отношениях, которая вознесёт Америку.
Ладно, Филипп Гарланд Рэндалл, пусть ты и обладаешь высокопарным трёхсложным именем, но твой бурный энтузиазм присущ, скорее, выпускнику колледжа — так что давай успокаиваться. Займись книгой, погрузись в неё. Гони мысли, которые пляшут у тебя в голове. Он опустил глаза на страницу с загнутым уголком и попытался с головой уйти в туманную страну приключений Мерлина, драконов и рыцарей Круглого Стола. Фантастический мир времён короля Артура должен успокоить его. То что надо для последних минут воскресного дня 8 июля, завершающего длинный уик-энд, который он не сможет забыть.
На ночном столике сгрудились пять телефонов, и один из них замурлыкал — так тихо, что во сне он бы его и не услышал. Несколько секунд он делал вид, что не обращает на него внимания, но телефон не успокаивался. Он с обречённым видом снял трубку.
— Это Гертруда, мистер Президент. — Его любимая ночная дежурная на пульте связи; голос у неё был тих и мягок, как шёпот лёгких волн, набегающих на песок. — Звонит Генеральный Прокурор. Я сказала ему, что вы отдыхаете, но он настаивает на разговоре с вами.
— Прошу вас, Гертруда. — Он сделал усилие, чтобы не раздражаться. После одиннадцати вечера, когда не оставалось никого из сотрудников протокольного отдела, ведавшего порядком встреч, Гертруда оставалась его единственной защитницей. В это время она неизменно оберегала его, безошибочно чувствуя ту незримую линию, что отделяла просто важные дела от критических ситуаций. — Попросите его подождать до утра. Я буду ждать его звонка ровно в восемь часов.
— Да, сэр.
Но телефон тут же звякнул снова. На этот раз он сразу же схватил трубку.
— Гертруда! Я же сказал — нет!
— Прощу прощения, мистер Президент, но он отказывается отключаться. Он говорит, дело столь неотложное, что вы уволите его, если он не успеет связаться с вами.
Ах, эта Гертруда! На самом деле миром руководят батальоны вот таких вежливых настойчивых операторов, секретарш и референтов. Тем не менее, ей он мог довериться. Лишь дважды она настояла, чтобы он принял участие в этих нежелательных ночных разговорах, и оба раза интуиция её не подвела.
— Хорошо. Давайте его.
— Приношу свои извинения, мистер Президент. — Генеральный Прокурор Френк Гэррити был напорист и лаконичен, хотя понимал, что Президент явно не расположен к разговору. — Мне очень неудобно, сэр, но дело не терпит отлагательств. Необходимо, чтобы мы с Джесси Педерсеном незамедлительно встретились с вами.
— Встретиться? Почему бы не обговорить всё прямо по телефону и встретиться утром, если в том возникнет необходимость?
— Кое-что вы должны увидеть лично, — сказал Гэррити. — И я знаю, вы потребуете уточнений, которые мы можем представить только при встрече с глазу на глаз. Откровенно говоря, сэр, речь идёт о прямой угрозе национальной безопасности. Даже час-другой могут иметь значение.
Президент Рэндалл задумался. Френк Гэррити редко позволял себе непродуманные действия. Он мог быть несколько зануден, но он был уверенным и скрупулёзным молодым человеком, который не торопился бить во все колокола и по сути он с куда меньшей охотой, чем все остальные члены кабинета, посягал на свободное время Президента. Если Гэррити говорит об угрозе национальной безопасности, то так оно и есть. Рэндалл заинтересовался. Какая неотложная ситуация потребовала полуночной встречи?
— Хорошо, Фрэнк. Поднимайтесь в совещательный зал.
Президент Рэндалл положил книгу на ночной столик, откинул одеяло, снова сунул ноги в шлёпанцы и снял с крючка в гардеробе халат. Что за чертовщина заставила бегать по ночам Министерство юстиции и ФБР? Ни Фрэнку Гэрриту, ни Джесси Педерсену не свойственно пороть горячку. И тот и другой люди осмотрительные и аккуратные — и более того: им даже не хватает воображения и чувства юмора. Из двух этих качеств больше всего его раздражало именно последнее. Необходимость принимать решение всегда приводила их в уныние. Он старался расшевелить эту неповоротливую федеральную бюрократию, постоянно понукая и подкалывая её, но она продолжала оставаться такой же серой и скучной. Ну, ладно… Мысленно представив себе посетителей, он решил переодеться. Неохотно расставшись с халатом и пижамой, он оделся, как привык ходить дома: лёгкая махровая спортивная рубашка и тёмно-синие брюки. Но в знак протеста шлёпанцы у него были на босу ногу.
Он миновал массивную дверь красного дерева и обратился к дежурному агенту Секретной Службы, сидевшему в длинном коридоре; на втором этаже западного крыла Белого Дома располагалась семейная гостиная.
— Сейчас поднимутся Генеральный Прокурор Гэррити и директор ФБР Педерсен, — сказал он. — Зная последнего, я думаю, что он попросит кофе. Мы будем в совещательном зале.
Через девять минут три человека встретились в помещении с зелёными обоями и ковром травянистого цвета; комната была украшена большой люстрой и служила местом президентских встреч с тех времён, когда более ста лет назад Эндрью Джонсон совещался тут с членами своего кабинета. Рэндалл, обращавший внимание не только на стратегические проблемы, но и на мелочи, оставил в стороне кабинетный стол с ножками в виде львиных лап и стоящие рядом с ним удобные кресла. Он усадил гостей на старую софу, оставленный тут предмет мебели викторианских времён, при создании которого совершенно не учитывались возможности и потребности человеческого позвоночника. Гости, которым предлагалось располагаться на этом диване, редко выдерживали дольше, чем необходимо. Сам Рэндалл устроился в старом кресле-качалке с плетёной спинкой, реликвии, оставленной кураторами Белого Дома как живое напоминание о декоре девятнадцатого века. Рэндалл сидел лицом к двум высоким окнам. На расстоянии, за фонтанами Президентского парка и Овалом, он видел освещённый купол Мемориала Джефферсона.
Нити невидимых связей между тремя людьми сразу же стали вибрировать от того напряжения, которое каждый испытывал в присутствии остальных собеседников. Со своей стороны, Рэндалл относился к двум высшим руководителями правоохранительных ведомств, как к неизбежным препятствиям на пути того курса, который он собирался проводить. Они олицетворяли те его связи со старыми политиками, которые он старался разорвать. В их присутствии он чувствовал себя слегка скованным; не было и следа подъёма духа, что он испытал после встреч с теми людьми, которых пригласила в Белый Дом его дочь Кэти. Педерсен, который, выпрямившись, в неудобной позе смущённо сидел на софе, чувствовал себя подавленным рядом с двумя символами верховной власти; оба они превышали его и по статусу и по имеющимся у них правам, но, как ни странно, он был выше их по знанию фактов. Он был профессионалом, вынужденным подчиняться паре любителей.
Что же до Фрэнка Гэррити, который держал на коленях кожаную папку, он был раздосадован, что Педерсен позволил запятнать Бюро гибелью своего сотрудника, и это несчастное убийство в какой-то мере бросает тень на всё Министерство юстиции, на его владения… Отношение Гэррита к своему Президенту было достаточно двойственным. Теоретически он должен был бы восхищаться разнообразными интересами Рэндалла, его стремлением к полной откровенности в общении с самыми разными людьми и его энергией и энтузиазмом, но Гэррити инстинктивно побаивался осложнений, которые могли повлечь за собой эти свойства характера. Этот загорелый, лёгкий в движениях, сорокасемилетний Президент с непозволительным легкомыслием обращался со страной, забыв о тех настроениях, которые владели нацией ещё несколько месяцев назад. Новые политики могут быть великолепны в принципе, но на деле многие американцы начинают ощущать беспокойство. Одним словом, Генеральный Прокурор Гэррити не испытывал доверия к своему Президенту.
Ночной буфетчик осторожно поставил серебряный кофейный сервиз на длинный кабинетный стол и испарился.
— Это для вас, Джесси, — сказал Рэндалл. — Мне не надо. Итак, я предполагаю, что вы, два гончих пса, вынюхали какой-то след, из-за которого мне так и не удастся поспать.
Гэррити с трудом сдержался. Ещё не узнав, в чём суть проблемы, Президент уже старается умалить её значение. Гэррити отрицательно покачал головой, когда Президент предложил ему кофе. Директор ФБР подошёл к столу и налил единственную чашку для себя, после чего вернулся к софе и сел, придерживая на колене блюдце и чашку.
— О’кей, — сказал Рэндалл. — Выкладывайте свои плохие новости.
— Мы чертовски обеспокоены, — сказал Френк Гэррити, роняя слова, как тяжёлые валуны. Он был самым младшим по возрасту в составе Кабинета, но поведение его было свойственно, скорее, самому старому из его членов — неизменно немногословный, старательный работник с ирландским акцентом уроженца Бостона и с розовым лицом. — Я думаю, Джесси должен изложить вам всю историю с самого начала.
Неловко звякнув ложечкой, Джесси поставил чашку с кофе на ковёр и, уперев локти в колени, наклонился вперёд. Он никогда не мог чувствовать себя легко и раскованно в ходе редких встреч с высшей исполнительной властью.
— Почему бы вам не распустить галстук, Джесси? — предложил Рэндалл. — Похоже, он вас душит.
Педерсен расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, но галстук оставил в прежнем положении; он был осмотрителен, как гость, которому хозяин предложил не стесняться и есть ножку цыплёнка при помощи рук.
— Мистер Президент, — начал он, — сегодня рано утром в Нью-Йорке был убит один из наших лучших специальных агентов, негр. Ему дважды выстрелили в спину и, скорее всего, он умер на месте. Этому агенту — его звали Делмар Спрэг — было поручено секретное задание. Он внедрился в организацию городских партизан, известную как «Чёрные Двадцать Первого Февраля», получившую своё название в память того дня, когда на Малькольма Икс было совершено покушение.
— Я знаю подоплёку «Чёрного Февраля», — нетерпеливо прервал его Рэндалл. — Но что вы имеете в виду под словом «внедрился»? Вы хотите сказать, что он шпионил за Ч. Ф?
— Да, сэр, он сообщал об их планах и намерениях.
— Но это же нарушение моих приказов! — вспыхнул Рэндалл, переводя взгляд с Педерсена на Гэррити. — Вы же знаете, что в марте я встречался с чёрными лидерами. Я дал слово, что федеральные власти не будут вести слежку за организациями чёрных. За единственным исключением — если и когда у нас будут весомые данные об их подрывной деятельности. И то лишь по моему прямому указанию. А таких распоряжений я не давал.
— Я это знаю, — сказал Педерсен. Его худые щёки с сероватой кожей порозовели. — С марта мы отозвали всех наших агентов, мистер Президент, но тут в высшей степени нестандартная ситуация…
— Но я дал слово, — продолжал настаивать Рэндалл.