Подняв руку, он сдвинул в сторону деревянную панель в тыльной стенке кабины.
— Всё в порядке, — сказал он. — До поворота осталось миль пять… Ты слышал эту свинью, командир?
— Ещё бы, — донёсся голос из-за панели. — Ты классно сработал, Шорти. Говорил, как настоящий белый.
Водитель хмыкнул.
— Чёрт возьми, я ведь отсидел с ними двадцать лет… Всё чисто. Снимаемся с места. — Он задвинул панель и включил двигатель. Фургон, дёрнувшись, двинулся вперёд, и ночь вздрогнула от рёва его двигателя, пока он не набрал скорость в пятьдесят миль в час.
Через десять минут он стал притормаживать. Шорти переждал, пока огни встречной машины не исчезли вдали, проехал ещё несколько сот футов и свернул направо, на дорогу, усыпанную гравием. Из-под огромных колёс его машины летела щебёнка, осыпая шрапнелью стволы сосен, обрамлявших дорогу. Теперь Шорти оставил только подфарники и осторожно полз вперёд со скоростью не больше десяти миль в час.
Отдалившись от основной автотрассы на пару миль, фургон свернул на прогалину, по краям которой высились посадки кукурузы, и двинулся дальше по просёлочной дороге. В рассветных сумерках показались очертания двух строений. Когда фургон подъехал поближе, одно из них превратилось в сельский дом с покосившимися ступенями у входа. Оттуда дважды блеснул фонарик и Шорти в ответ подмигнул подфарниками. Через несколько секунд рядом с кабиной показался чёрный человек.
— Амбар открыт, — сказал он. По голосу чувствовалось, что он уже далеко не молод. — Въезжайте, и мы сразу же закроем его.
Шорти осторожно ввёл фургон в длинный амбар с высокими стропилами. Створки ворот сразу же закрылись, едва только задние колёса миновали порог. В амбаре висел густой запах пыли и зерна. В дальнем конце его на перевёрнутом ведре стояла керосиновая лампа, от которой шёл слабый свет. Стойла были завешены грязными потниками и с перекладин свисала кожаная упряжь. Вдоль дощатых стен, напоминая остатки разбитой армии, валялся фермерский инвентарь.
Шорти подошёл к задней стенке фургона, откинул стержни запоров и распахнул створки дверей, за которыми крылось нагромождение потрёпанных матрасов, покосившихся остовов кроватей, шатких стульев и некрашеных комодов. Он выволок из кузова груду матрасов и сдвинул комод в сторону.
Тут же из тёмного зева объёмистого кузова показалась группа чернокожих мужчин в темно-зелёных джинсах и чёрных свитерах. Они один за другим попрыгали на земляной пол амбара. У каждого из-за широкого кожаного пояса торчала рукоятка револьвера. Шорти, выделявшийся в этой компании своей грязной пропотевшей рубашкой, ухмыльнулся, убедившись, что его груз благополучно прибыл на место. Всего тут оказалось одиннадцать человек, и все дисциплинированно выстроились в шеренгу.
Последним на свет показался высокий худой человек, фигура которого напоминала спринтера, долго морившего себя голоданием. Узкое лицо с желтоватой кожей было украшено небольшой ухоженной остроконечной бородкой. На нём лежала печать сосредоточенной серьёзности, хотя как-то чувствовалось, что владельцу его недостаёт уверенности в себе и морщинки на лбу свидетельствовали, что он сомневается, как обрести его. Щетинистые волосы росли густой копной. С шеи на серебряной цепочке свисал медальон с изображением Франца Фаннона.
Едва только коснувшись земли, он стремительно стал отдавать приказ за приказом… Джерри, развернуть антенну на крыше. Дай мне знать, как только установишь связь со всеми шестью группами. Маггс, подкрути эту лампу. Билл, займись кухней и приготовь что-нибудь поесть. Пит, Бо, Фишбейт, Лотар, занять посты по обе стороны от дома, примерно в пятистах ярдах на дороге. Джейк и Фред, проверить оружие и боеприпасы. Шорти и Говард — со мной.
Командир Смит отошёл в дальний конец амбара, где на перевёрнутом ведре стояла лампа. Он присел на корточки рядом с Шорти, водителем, и Говардом, чьи странные голубые глаза поблёскивали, как сапфиры на чёрном бархате.
— День мы тут будем в безопасности, — сказал Смит. У него был высокий скрипучий голос с хрипотцой. — А джи-мены пусть пока козлами побегают по горам. Они поймут, что мы проскочили по дороге, не раньше завтрашнего дня.
— Я в этом не уверен, командир, — сказал Шорти. — Тот коп сказал, что получено сообщение — мол, мы покинули горы. — Он выражал своё несогласие с подчёркнутым уважением, которое чувствовалось и когда он обращался к человеку, названному Говардом. — Вы его слышали, майор Андервуд?
Темнолицый человек с двумя бирюзовыми точками глаз кивнул.
— Да, но они ещё в этом не убедились. И не подняли тревогу. В таком случае, они перекрыли бы постами все дороги и полицейский обыскал бы фургон. Но орёл успел перелететь на новое гнездовье.
— Верно, Говард, — сказал Смит. — Нас тут оставят в покое, наверно, на сутки… Теперь — что относительно братьев из 82‑й?
— Ты уже сам знаешь, Данни, — ответил Андервуд. — Он сидел, сложив руки на коленях и не отрывал от них глаз в неверном свете лампы. — Было сообщение, что в Нью-Джерси, где мы вывесили свой лозунг, произошла какая-то стычка. Но радиокомментаторы упорно твердили, что, как им рассказывали во всех домах, в рядах парашютистов оставалось много чёрных лиц.
— Почему? — Смит впился взглядом в Андервуда. — Ты же человек из Пентагона. И ты сказал, что на нашу сторону перейдёт не меньше половины.
— Я ошибался. — В его голосе не было горечи, а только сожаление о неоправдавшихся надеждах. Голубые глаза потухли, словно уйдя в тёмные глубины воды. — Не так просто заставить взрослого человека нарушить воинскую дисциплину. — В языке майора Андервуда не осталось и следа тех идиом, которые были в ходу в чёрных гетто времён его юности.
— Ну да, — согласился Шорти. В неверном свете фонаря он со своей светлой кожей напоминал, скорее, уроженца Аппалачей, чем негроида. На костлявой руке была татуировка женщины с огромной грудью. — Когда я плавал на том корыте, то прыгнул бы за борт, прикажи мне шкипер. Если ты хочешь, чтобы они вышли из той команды и играли по нашим правилам, то приказать им надо чётко, ясно и громко, командир.
— «Гамал»? — спросил Смит. Он резко вскинул голову, переводя взгляд с одного собеседника на другого. Майор Андервуд и Шорти оба кивнули.
Смит оцепенел, как пророк, внезапно поражённый какой-то мыслью. Чёрные глаза блеснули, и под желтоватой кожей лица напряглись мышцы. Он словно бы впал в транс, который длился не меньше минуты. Затем он запустил руку в карман брюк и извлёк нечто, напоминающее бумажник. Он оказался картой, обёрнутой в материю и плотный пластик. Смит аккуратно, по сгибам, развернул её и разложил на мягкой унавоженной земле так, чтобы на неё падал свет. Это оказалась картой Соединённых Штатов.
— Гамал, — молитвенно выдохнул он это слово. — Да снизойдёт он на нас. — В голосе его послышалась ностальгия, но тут же в нём снова появились жёсткие нотки. — На них обрушится Гамал и мы захватим тысячу домов этой белой слизи, и десять тысяч, и ещё сто тысяч! — Его пронзительный голос исступлённого пророка поднялся до крика.
Смит замолчал. Рука, устремлённая в сторону карты, сжалась в кулак.
— Длинная Шея и Кроличья Еорка. Брод Бидуэлла, и Встающее Солнце, и Яблочный Ручей. — Высоким речитативом он перечислял названия, с давних времён оставшиеся в памяти. — Тут должны лежать земли чёрных, и стоять мельницы чёрных, и будут плавать корабли чёрных, и править свои чёрные сенаторы, и чёрные красавицы будут стоять на балконах, и ещё… да, чёрт побери, чёрная армия! — Его трясло, как в лихорадке и глаза возбуждённо пылали. Он хлопнул Шорти по спине. — Молись, парень, чтобы ты обрёл чёрную шкуру. Чтобы в тебе не осталось ни капли вонючей крови белых. Мы будем думать, как чёрные, говорить, как чёрные и действовать, как чёрные! — Полный необузданного веселья, он повернулся к Андервуду. — И, Говард, мы будем любить чёрных — никого, кроме наших больших чёрных женщин, груди которых, как луны в ночи… У нас будут чёрные доктора, и больницы для чёрных, и свои чёрные учёные в прекрасных университетах только для чёрных. Ну, ребята!
Он поднялся во весь рост, чёрным колоссом возвысившись над собеседниками. Слабый свет лампы падал на его восторженное лицо, бросал блики на упряжь, свисающую с перекладин стойл и со стропил. Смит сжал кулаки, словно пытаясь навечно удержать видение торжества чёрного дела.
— Да, Данни. Мы понимаем, — мягко сказал Андервуд. Он тоже выпрямился, но его голова едва достигала Смиту до плеча. — Что касается «Гамала», то вопрос стоит не о «если». Речь идёт о «когда».
Командир сверху вниз посмотрел на своего подчинённого, как бы пытаясь в его голубых глазах увидеть потаённую истину. Смит постепенно расслабился. Он разжал кулаки, плечи опустились, и он отшвырнул карту пинком ноги, обутой в высокий военный ботинок.
— Ты думаешь, мы готовы, Говард? — спросил он.
— Почти, — ответил Андервуд. — Но не совсем. Смотри. — Он потянул Смита за рукав, заставив того снова опуститься на утоптанный земляной пол. Трое мужчин опять склонились над картой. Андервуд показал на красные точки, которые, как сыпь, клубились вокруг крупных городов. — Взять Детройт, — сказал Андервуд, показывая его на карте. — Наш отряд готов. Стоит тебе только сказать «Гамал», и семьсот человек встанут в строй. У них есть оружие, все планы разработаны. Пятьдесят домов намечены в Гросс-Пойнтс и ещё двенадцать в Блумфилд Хиллс. Все крупные дома белых в Детройте. — Андервуд повёл пальцем направо. — То же самое в Филли. Джимми Фит был готов уже неделю назад. У него под ружьём тысяча человек, все прошли основательную подготовку. Чёрт, у него такие крутые ребята, что не уступят морской пехоте, да и многие из них прошли её школу. На примете у них порядка двухсот домов в Мейн Лайне, Вайнвуде, Гаверфорде, Рэдноре, Стаффорде, Дейлесфорде. Кроме того, к нам присоединятся сторонники и с другой стороны. В ту секунду, когда порог переступят члены Ч. Ф., рядом с ними окажутся не меньше пары сот шофёров, горничных и садовников.
У Андервуда был спокойный, тихий и размеренный голос, когда он показывал на карте расположение фешенебельных белых пригородов от нью-йоркского Гринвича и Вестпорта в Коннектикуте до Беверли Хиллс в Лос-Анджелесе. Смит всё это уже слышал, но он испытывал искреннее удовольствие, когда майор в очередной раз всё объяснял и растолковывал. Как настоящий штабист-оперативник, он ничего не упускал из виду — численность личного состава, топографию, вооружение, тыловое обеспечение, шансы на успех. Смит слушал его с неподдельным интересом, но порой впадал в восторженную рассеянность и тогда взгляд его устремлялся куда-то в пространство. Другой на месте Андервуда испытывал бы ревность к тем озарениям, которые посещали Смита. Но маленький майор был реалистом. Он понимал, какую силу придаёт способность мечтать, какой харизмой обладает человек, хоть раз увидевший сияние Грааля — он больше не может ухаживать за лошадьми. Только этот высоченный сын чёрных гетто, этот чёрный Робеспьер революции, Дэниел Смит, обладает способностью воспламенять сердца чернокожих и вести их за собой во имя дела, названного в честь Малькольма Икса. Но Смит умел и слушать. Одна ошибка в расчётах — и на «Гамале» можно ставить крест.
— Ты должен уяснить некоторые факты, Данни, — сказал Андервуд. — Мы готовы, но в той же мере настороже и Ал Николет. В наших руках шесть домов — но в каких из них группой захвата командуют люди Николета и Стила?
— Только не в доме Кроуфорда, — гневно сказал Смит. — Теперь там Чили Амброс, мой человек. Он разоружил Бена, когда тот отказался от Плана Б.
— Но есть ещё остальные пять. — Андервуд был преисполнен терпения. — И ты знаешь, что, самое малое, в четырёх из них события развиваются по планам Стила и Николета.
— Они купились на приманку белых! — взорвался Смит. Он поднял палец, словно собираясь выступить с пророчеством. — Николет и Стил болтают о справедливости, что только так они могут перенять часть власти у белых… Всё враньё… У них просто не хватает мужества драться и умирать ради свободы и независимости чёрных.
— Но они одержали верх на совете и тебе придётся отступить, — продолжал настаивать Андервуд.
— Я никогда не отступлю! — Во взгляде Смита было неприкрытое коварство. — Пусть и не надеются.
— Я так и знал. — Андервуд было задумался, не сводя глаз со своего начальника. Расчётливость никогда не была свойственна Смиту. Самой характерной его чертой было яростное упрямство. — Послушай, Данни. Вот как я представляю положение дел. Если ты сейчас дашь сигнал к началу «Гамала», то окончательно и бесповоротно погубишь его.
— Почему?
— Первым делом потому, что там дети. Я не могу втолковать тебе, но сейчас эти ребятишки стали чем-то вроде стяга. Нравится он или нет, но люди отдают ему честь. Ты слышал, какие речи идут по радио. Все в голос рыдают, пусть слёзы и крокодиловы. Пока в соответствии с замыслами Стила и Николета мы держим эти дома в своих руках — пусть даже больше ничего не делаем — дети представляют для нас большую ценность. Никто из командиров на пойдёт на такую глупость, не будет рисковать, что из-за его действий может погибнуть мальчик или девочка. Но едва только мы начнём «Гамал», то дадим понять, что вступаем в открытый бой и что, ведя огонь, мы захватываем тысячи и тысячи домов. То есть предварительно мы должны освободить малышей. Выпустить их и пусть себе идут. Мы не можем убивать детей. — На этот раз Смит внимательно слушал его. Андервуд продолжал: — И ты не можешь оповестить о начале «Гамала», пока Альфред Николет находится у руководства. У него нити всех связей и контактов. Чёрт побери, да он хоть сейчас может заявиться в Белый Дом. Стоит только нам объявить о «Гамале», и Николет от нас просто живого места не оставит. Он в состоянии выступить по телевизору и не постесняется сообщить федералам, где расположена первая тысяча домов. Как и у нас, они все у него на карте. И первым делом надо заткнуть рот Николету.
— Заткнуть рот? — повторил Смит, и глаза его вспыхнули. — Стереть с лица земли подонка!
Андервуд отрицательно покачал головой.
— Чёрный убивает чёрного — не так надо начинать «Гамал». Чуть погодя нам понадобится каждый умный человек, которого мы сможем найти. Мы не имеем права пролить хоть каплю крови наших чёрных братьев. Ни за что и никогда. — Он помолчал, внимательно глядя на Смита. — Нет. Но есть и другой путь. Ты можешь послать Шорти. Со своей белой физиономией Шорти пройдёт куда угодно и никто не будет задавать ему лишних вопросов. Пусть Шорти, прихватив с собой пять толковых ребят, отправится в Филадельфию, где скрывается Николет и, застав его врасплох, арестует. А когда Шорти вернётся и скажет, что Николет сидит под замком — вот тогда ты и призовёшь к «Гамалу».
Андервуд понимал, что Смит не позволит себе никаких решительных действий, если рядом не будет Шорти. Смит относился к нему, как к своему талисману. Да Шорти и сам по себе был исключительно полезен — белокожий, толковый и сообразительный, смелый до безрассудства, он прекрасно разбирался в любых двигателях и механизмах и интуитивно чувствовал приближение опасности. И Шорти не хуже Смита понимал, кто в данный момент представляет для них основную опасность — Рейли.
Скрестив на груди руки, Смит уставился на мерцающий огонёк лампы. Из того угла, где шёл осмотр и чистка оружия, доносились негромкие разговоры. Где-то за стенами амбара крикнула ночная птица. Смит резко повернулся к Шорти.
— Ну как? Справишься?
— Конечно. — Шорти потёр замасленные руки и пурпурная красавица на предплечье дёрнулась. — Мне нужен лишь адрес в Филли, по которому найти Николета — и ещё немного жратвы и колёса. Без них не обойтись.
— Доставь эту старую развалину в Гринсборо, — сказал Смит. — И сразу же вылетай. Успеешь вернуться завтра к утру?
— Завтра к утру? — повторил Шорти. — К рассвету точно буду.
— Дай ему на пропитание, Говард, — приказал Смит.
Говард отсчитал в протянутую руку Шорти шесть десятидолларовых купюр. В затянутые паутиной окна сарая уже начали пробиваться первые сполохи рассвета, и Адервуд, прикрутив фитиль лампы, задул её. Шорти, подрагивая от утренней свежести, залез в кабину своего фургона и вытащил кожаную куртку. Он открыл боковую дверь амбара, и в помещение хлынула волна свежего бодрящего утреннего воздуха. Пологие низины нежились в лёгкой туманной дымке. Шорти, сухой и жилистый, повернулся к Смиту.