— Дай нам переговорить с глазу на глаз, — сказал Говард.
— Да будет тебе, Говард, — возразил Доббс. — Я считаю, надо дать ему шанс доказать, что он не шпион и не задумал ничего такого, что обернется против нас.
И обратился непосредственно к незнакомцу:
— В твою шкуру мы не влезем, не увидим, сволочь ты или у тебя все чисто за кормой. Все верно, мы тут несколько месяцев промучились, честно промучились, ты уж поверь. И само собой — если мы с тобой объединимся, мы при случае неприятностей не оберемся. Потому что тебя не знаем. Во что это нам станет? А просто все наши муки и лишения — насмарку! Но я тебе клянусь, мы отыщем тебя, даже если ты спрячешься где-то у залива Гудзона. Мы отыщем тебя, и тогда пощады не жди. Валяй, выкладывай, чего ты хочешь, что собираешься предпринять?
Незнакомец выпил свой кофе, после чего сказал:
— Я с вами честен с самого начала. Я сказал вам, что здесь есть золото и что я решил его поворошить.
— А дальше что? — спросил Куртин.
— Дальше ничего, — ответил незнакомец.
— Хорошо. Очень даже хорошо, — заметил Говард. — А как быть, если мы уже собрали золотишко? Рассчитываешь, что мы с тобой поделимся? Знал бы ты, каких трудов нам это стоило! Ладно, пускай я проболтался. Да, мы кое-что имеем и намерены вскорости эти места оставить.
Незнакомец ответил не задумываясь:
— С этого бы и начинали. Ладно: вы со мной по-честному, и я с вами по-честному. Поглядим, на чем мы сойдемся. Скажу вам прямо: у меня есть права на эти места. Погодите, не кипятитесь. У меня, конечно, нет бумаги с печатью, нет ни лицензии, ничего такого. Мое право основывается на том, что мне известно больше вашего. А это куда важнее, чем любая проштампованная и подписанная лицензия. Вы ничего не нашли. Может, пару зерен. Оставьте их, ради бога, себе.
— Даю голову на отсечение, мы так и поступим: что имеем, оставим себе, — сказал Куртин.
— Дело вот в чем, — медленно, со значением начал незнакомец. — Того, что я задумал, мне одному не осилить. Мне нужны люди; вот я и подумал, что вы подойдете лучше других. Вы не меньше моего заинтересованы в том, чтобы эта история как можно дольше оставалась в тайне. У вас есть инструмент, а у меня нет. Я мог бы, конечно, продать мои сведения одной из компаний. Только вряд ли я получу от них хотя бы долларов сто. Тамошние хозяева пожелают сперва увидеть все собственными глазами. Показать что-то я смогу лишь на месте… К тому же у меня есть веские причины не поднимать шума, не то сюда соберутся разные людишки с их так называемыми правами. Вот что я вам предлагаю. Что у вас есть, у вас и останется. А с того, что начнет прибывать с сегодняшнего дня благодаря тому, что вы будете работать со мной по моим планам, мне положено две пятых доли, а каждому из вас — по одной пятой.
Троица переглянулась и рассмеялась. Потом Говард сказал:
— Юлить и изворачиваться мы и сами умеем, милый друг, и разных историй можем рассказать немало. Ну, что вы надумали? — обратился он к приятелям.
Доббс сказал:
— Смотря с какой стороны подойти. Мы свои дела вроде как закончили, пора собираться. Но если останемся на пару дней, тоже ничего не потеряем.
— Я тоже думаю, что ничего не потеряем. Если и впрямь есть что-то, отчего не попытаться, раз мы все равно здесь, — сказал Куртин.
— А я не согласен, — проговорил Говард. — Все это охотничьи байки, а меня уже тошнит от красот дикой природы. Хочу опять почувствовать мягкую постель под задницей. С меня хватит. Но если вы останетесь тут, мне, конечно, тоже придется остаться. В одиночку мне двухнедельного перехода через лес и пустыню не выдержать.
— Послушай, старина, — сказал Куртин, — особой охоты поработать сверхурочно у меня тоже нет. Меня кое-кто ждет. Прихватим еще неделю. Если байки, которые прочирикал нам этот птенчик, хоть как-то подтвердятся — что ж, тогда посмотрим, стоит ли игра свеч. А если за неделю ничего из земли не выбьем, я пойду с тобой, старина. Все с этим согласны?
Все согласились, и незнакомец начал было излагать свой план.
— Как тебя вообще-то зовут, парень? — перебил его Говард.
— Лакод, — ответил тот. — Роберт Лакод, из Аризоны.
— Не родственник ли Лакодов из Лос-Анджелеса? Мебельщиков? — спросил Говард.
— Да, по линии деда. Но я с ними не знаюсь. Они враги кашей семьи по гроб жизни, и если мы когда-нибудь узнаем, что им суждено попасть в рай, мы подожжем с полдюжины церквей, лишь бы оказаться в аду, а не с ними вместе. Но я не беспокоюсь, в рай им не попасть. Этим брачным аферистам.
— Тогда тебе самому придется чертовски постараться, чтобы вознестись в рай, — рассмеялся Доббс, — потому что по твоему теперешнему виду не скажешь, что ваши дорожки разойдутся.
— А вдруг? — возразил Куртин. — Если я не путаю, там наверху есть разные парилки; пусть своевременно подаст заявление, чтобы его не сунули в тот же котел, где будут тушиться почтенные члены его досточтимого семейства. Это, наверное, можно устроить, есть же у Вельзевула сердце — недаром он такой веселый и всегда в хорошем настроении.
Говард встал и пошел поглядеть, где ослы, не далеко ли ушли. Поднялся на каменистую террасу на скале, чтобы обзор был пошире.
— Эй! — громко закричал он.
— Что случилось? — в один голос ответили Доббс и Куртин. — Ослы ушли?
— Быстрее все сюда! Живо, черт вас побери!
Оба вскочили и побежали к нему. Лакод поспешил за ними вслед.
— Что это такое, вон там, что приближается к нашей горе? — воскликнул старик. — У вас глаза моложе моих!
— Это солдаты. Либо конная земельная полиция, — сказал Доббс. И тут же встрепенулся: — Ах ты, негодяй, подлая твоя душа! — Он повернулся к Лакоду. — Вот ты, выходит, из каких. Недолго тебе пришлось притворяться!
Резким движением выхватил револьвер и направил на Лакода. Но Говард, стоящий у него за спиной, заставил его опустить руку.
— Ты не прав, — сказал Лакод, побледневший при импульсивном движении Доббса. — У меня ни с солдатами, ни с полицией дела нет.
— Послушай, крошка, — обратился Говард к Лакоду. — Не заставляй нас расхлебывать твой супчик. Если они тебя ловят — сматывайся, да поживее. Пусть они тебя увидят, отвлеки их от этого места, нам здесь полиция ни к чему. Марш, спускайся отсюда и выходи на дорогу, не то мы загоним тебя им прямо в пасть. Нам с ними никак видеться нельзя!
Куртин вскарабкался еще повыше, долго и внимательно глядел на происходящее внизу.
— Не торопитесь, парни, — сказал он. — По-моему, это не солдаты. И никакая не полиция. Одеты они кто во что горазд и вооружены чем попало. Если я не ошибаюсь, у одного из них дьявольски длинная пукалка, ей, видать, лет сто. Теперь я знаю, кто они такие. Это бандиты!
— Черт! — ругнулся Говард. — Из огня да в полымя. Бандиты для нас вдесятеро опаснее, чем конная полиция штата. Речь идет о жизни и смерти. Полиция нас арестовала бы, и, так как мы ничего особенного не натворили, только мыли без лицензии, мы бы с ними договорились. А от бандитов пощады не жди.
И вдруг, будто вспомнив о чем-то, в свою очередь, накинулся на Лакода:
— Ну, сынок, выкладывай всю правду. Ты, значит, навлек бандитов на наши головы! Бандитский шпион! Выходит, я не ошибся…
— Нет у меня с бандитами ничего общего, — сказал Лакод. — Дайте-ка и мне поглядеть.
Вскарабкался наверх, к Куртину, некоторое время напряженно вглядывался в даль, потом сказал:
— Это бандиты. И я даже знаю, откуда они взялись. Слышал на асиенде сеньора Гомеса. У него была газета с их описанием. Я углядел среди них одного в сомбреро с золотистой лентой — о нем упоминалось в газете. Смельчак, даже шляпы своей не сменил! А скорее всего и не знает, что его шляпа попала в газету. Газет они не видят, читать не умеют. Из всех бандитов я меньше всего хотел бы встретиться именно с этим.
И пока все четверо наблюдали с высоты за движением бандитов, ожидая, свернут ли они на тропку, которая скорее всего выведет их к горе, Лакод рассказал, что он прочел в газетах об этих бандитах и что успели ему рассказать о них работники на асиенде. Пусть большинство индейцев вообще газет не читает, слухи о подобных событиях разбегаются по этой широкой открытой стране со скоростью несущегося по прерии огня.
12
На маленькой железнодорожной станции, где ночной поезд останавливается на две минуты, чтобы оставить и взять почту и принять или высадить двух-трех пассажиров, в вагоны село примерно двадцать — двадцать пять мужчин. Было семь или восемь часов, темень — выколи глаз.
Никогда прежде не случалось, чтобы на этой маленькой станции в поезд подсаживалось столько пассажиров, но ни дежурный по станции, ни персонал поезда на это особого внимания не обратили. Может, эти мужчины собрались на базар, или работали на рудниках, а теперь вот бастуют, или едут искать работу в других краях.
Все они были метисами, все в высоких соломенных шляпах с широкими полями, в брюках, рубашках, в сапогах или сандалиях на босу ногу. Ночь стояла холодная, и все они кутались в одеяла. После наступления темноты на маленьких станциях билеты не продаются, они и сели в поезд без билетов. На станции было темным-темно, лишь дежурный по станции стоял у столба с тусклым фонарем да проводники бегали с фонариками вдоль состава. Поэтому никто лиц садившихся в вагоны не разглядел; к тому же они укутались по нос в свои одеяла, что здесь принято и ничьего любопытства не вызывает. Все собрались в первом вагоне второго класса, который идет сразу за почтовым. В этом вагоне второго класса сидела, как обычно, дюжина солдат во главе с офицером. Все с винтовками, заряженными боевыми патронами, — охраняли поезд от бандитских наскоков.
Большинство мужчин остались в первом вагоне второго класса, но, когда поезд тронулся, некоторые из них перешли во второй вагон второго класса — чтобы найти места получше, наверное. В обоих вагонах второго класса почти все места заняли крестьяне, мелкие ремесленники и индейцы, которые везли свои товары на продажу в ближайший крупный город. За вагонами второго класса следовал вагон первого класса, в нем тоже почти не было свободных мест, а уже за ним, в хвосте, шел пульмановский спальный вагон.
Поезд быстро набрал скорость. До ближайшей станции минут двадцать или чуть больше. Когда поезд пошел на всех парах и железнодорожные чины собрались было продавать новым пассажирам билеты, эти мужчины закрыли выходы из вагонов.
Одновременно, не говоря ни слова и ни о чем не предупреждая, они выхватили из-под своих одеял ружья и револьверы и открыли огонь. В первую очередь по солдатам, зажавшим свои ружья между коленями или прислонившим их к стеклам вагона, раскрывшим буквари, чтобы научиться читать, жевавшим свой скудный ужин или клевавшим носами.
Стрельба продолжалась секунд десять, и вот уже все солдаты валяются на полу в лужах крови, большинство убиты наповал, а остальные в агонии, при последнем издыхании. Железнодорожники тоже убиты либо лежат, смертельно раненные, на полу и на скамейках. Ранено не меньше двадцати пассажиров, раны ужасны. Младенцы, умершие на груди матерей… Женщины на полу, вздымая руки, молят о снисхождении, милости, поднимают на руки плачущих детей, желая вызвать в бандитах сочувствие, предлагают им в обмен на жизнь свой жалкий скарб… Но бандиты стреляли и стреляли, пока не кончились патроны.
А потом принялись за грабеж и хватали все, что представляло для них хоть какую-то ценность. Группа бандитов перешла в вагон первого класса и принялась грабить тут. Правда, обошлись без стрельбы. Часы и кошельки, кольца и серьги, ожерелья и браслеты — добыча оказалась богатой. А если кому-то из бандитов казалось, что он получил мало, достаточно было ударить господина револьвером или прикладом ружья, как он тотчас же вспоминал о нескольких золотых монетах в левом кармане брюк или кольце с бриллиантом в чемодане.
Включили свет в спальном вагоне, подняли людей с постели, согнали в конец вагона и отняли все, что были в силах унести.
А поезд все мчался сквозь ночь. Может быть, машинист не услышал звуков выстрелов, или же он слышал их и теперь нарочно разгонял поезд, чтобы бандиты не успели соскочить на ходу до следующей станции.
Но бандиты снова перегруппировались в голову поезда, для чего им пришлось пройти через оба вагона второго класса, где при их появлении паника среди пассажиров приняла формы неописуемые. Но мародерам не было до них сейчас никакого дела. Через платформу пробрались к багажному вагону, где вскрывали чемоданы, либо выбрасывали их, чтобы подобрать вдоль пути впоследствии. Убив смотрителя из багажного вагона, на ходу перелезли в почтовый вагон, где пристрелили обоих сопровождающих и перерыли все мешки с почтой.
Тем временем машинист то ли сообразил, что случилось что-то неладное, то ли увидел нескольких бандитов, перебиравшихся из почтового вагона на тендер. Станция еще далеко, до нее не дотянуть. Он рванул рычаг, и поезд чуть не встал на дыбы, так резко остановился.
Кочегар сразу спрыгнул и попытался скрыться в лесной чаще по другую сторону железнодорожного полотна. Но так и остался лежать на рельсах — в спину ему попало с полдюжины пуль. Прежде чем успел спрыгнуть сам машинист, на паровоз поднялись четверо бандитов, которые схватили его за руки, но убивать не стали. В товарном вагоне бандиты обнаружили бочки с керосином и газолином, которые предназначались для городских магазинов. Облив керосином вагоны, плескали в открытые окна газолин, а потом бросили в вагоны горящие спички. Языки пламени взметнулись к темному ночному небу как после взрыва.
Кричащие, ревущие, стонущие, гонимые безумным страхом, запертые в вагонах пассажиры пытались выброситься в окна. Они сбивались перед окнами, и если кому даже и удавалось выскочить, то, падая с высоты на полотно, они увечились, ломали кости, а одежда на них загоралась от пылавшей обшивки вагонов.
Тот, кто был тяжело ранен и в панике не находил руки, которая бы его подсадила, сгорал в страшных муках.
Впереди, на паровозе, стояли двое бандитов, которые, направив револьверы на машиниста, приказали ему отцепить паровоз и вместе со всеми бандитами, уместившимися на тендере, ехать вперед, пока они не прикажут остановиться.
Паровоз тронулся с места, оставив позади горящий поезд и людей, которых освещали всполохи пламени из вагонов; и при этом жутком, призрачном свете они, обезумевшие от страха, боли и горя, размахивали руками, кричали, плакали и молились или пытались в последний раз спасти оставшихся в море огня. Вся эта резня продлилась не более семи минут, и до станции, к которой направлялся поезд, было по-прежнему еще далеко. И тут один из бандитов приказал машинисту остановиться. Паровоз встал, все бандиты спрыгнули. Последний выстрелил в машиниста и ногами столкнул с паровоза. И последовал за своими дружками.
Некоторое время спустя машинист паровоза пришел в себя. Собрав остатки сил, вскарабкался на насыпь и подтянулся потом на паровоз. Несмотря на боли, несмотря на то, что в любой момент мог потерять сознание, он повел паровоз. И довел до самой станции. Ее начальник, удивленный видом одинокого паровоза и отсутствием состава, о прохождении которого ему давно сообщили, первым делом подбежал к паровозу и увидел истекающего кровью машиниста.
Начальник станции немедленно дал телеграммы в обе стороны. Станции ответили сразу, ему пообещали прислать вспомогательный поезд. На запасных путях станции стоял товарняк, который пропускал пассажирский поезд. Теперь от него отцепили два пустых вагона, подогнали паровоз товарняка — и первый вспомогательный состав был готов.
Но кто его поведет и кто будет сопровождать? Бандиты наверняка еще орудуют вдоль полотна, подбирают выброшенное на ходу добро. Они, конечно, нападут на состав, лишь бы сохранить награбленное. Может быть, они где-то разобрали пути или заблокировали движение.
Начальник станции сказал:
— Будет лучше, если мы дождемся прихода большого вспомогательного, в нем наверняка прибудут солдаты…
Но машинист товарняка не дал ему договорить.
— Состав поведу я. Там дети и женщины погибают, там лежат мои товарищи, некоторым из них мы могли бы еще помочь. Я поведу состав! А ты, кочегар, что скажешь?