И они перевели разговор на другую тему. В этих местах болтовню о золоте никто чересчур всерьез не воспринимает. Каждый словечко вставит, у каждого есть свой план, но из десяти тысяч людей только один отправится в путь, потому что не так это просто, как собраться поохотиться за кроликами. Нет здесь ни одного мужчины, который хоть единожды мысленно не отправился за золотом. Сотни и сотни рудников, где добывают разные металлы, были застолблены и вырыты людьми, которые искали золото, а взяли, что подвернулось. Некоторые рудники, где ни золота, ни серебра не оказалось, принесли своим хозяевам барыши куда большие, чем многие золотые россыпи.
Ни у кого из нас мысли не рождаются только для того, чтобы в одной голове и остаться, ни одна оригинальная идея не рождалась для того, чтобы остаться невысказанной. Любая новая идея — продукт кристаллизации тысячи разных идей, появившихся у людей. Вдруг один из них находит нужное слово или подходящее выражение для новой идеи. И как только слово отыскивается, сотни людей припоминают, что подобная мысль им уже давно приходила в голову. Когда человек разрабатывает план, когда мысль его созрела и он готов что-то предпринять, можно не сомневаться, что у многих людей из его окружения те же планы — или похожие.
Нечто в этом роде произошло и тут.
Куртин решил еще на ночь остаться в «Кливленде» и только на другой день перебраться в «Осо-негро». Когда Доббс вернулся туда, он застал в ночлежке еще трех американцев. Остальные постели были в эту ночь не заняты. Один из вновь прибывших был человеком пожилым, с начавшими седеть волосами.
Когда Доббс появился в комнате, все трое умолкли. Но некоторое время спустя разговорились вновь. Старик лежал на кровати, один из молодых лежал поверх одеяла, не раздеваясь, а третий сидел на своей. Доббс начал раздеваться.
Сначала он не понимал, о чем они ведут речь. А потом вдруг сообразил: старик рассказывает о том, как в молодости искал золото. Оба парня приехали сюда, чтобы найти золото; в Штатах они наслышались разных небылиц о том, что в Мексике золото валяется под ногами.
— Золото — вещь проклятая, — говорил старик Говард. — Оно корежит характер. Сколько бы у тебя его ни было, сколько бы ты его ни нашел, пусть даже столько, что и унести не в силах, всегда думаешь, как бы собрать еще побольше. И ради того, чтобы прибавить, перестаешь различать, где ты прав, а где нет. Собираешься в путь и говоришь себе, что тридцати тысячи долларов с тебя хватит. Если ничего подходящего не находишь, снизишь потолок до двадцати, потом до десяти, заявляешь даже, что тебя вполне и пять тысяч устроили бы, лишь бы заполучить их, хоть и тяжелым трудом. Зато если найдешь, то никакие тридцать тысяч, которые ты себе за предел положил, тебя не устроят, и ты все завышаешь и завышаешь ставку: сперва до пятидесяти, потом до ста и двухсот тысяч. А там и начинаются неприятности. Тебя начинает мотать туда-сюда, пока всю душу не вытрясет.
— Со мной такого не случится, — сказал один из парней. — Со мной — нет, готов поклясться. Десять тысяч и точка. И точка, даже если этого добра там останется на полмиллиона. Десять тысяч — ровно столько, сколько мне нужно.
— Кто сам не бывал в деле, — по привычке рассудительно продолжал Говард, — тот не поверит. От игорного стола отойти легко, а вот поди отойди от кучи золота. Никто не отойдет! Я копал на Аляске и находил его, я копал в Британской Колумбии, в Австралии, в Монтане, в Колорадо. И, бывало, сколачивал деньжищу. Ну да, а теперь сижу с вами в «Осо-негро» на нуле. Последние пятьдесят тысяч просадил на нефть. И теперь вынужден клянчить у старых приятелей, прямо на улице. Может, придется собрать свои старые кости и еще раз отправиться за золотишком. Только нет у меня капитала, чтобы развернуться. Вообще оно всегда так: лучше всего идти в одиночку. Но тогда ты должен уметь справляться с одиночеством. Пойдешь вдвоем или втроем, всегда кого-то смерть подкараулит. Соберется нас с дюжину, на каждого мало выпадет, а насчет смертей и ссор — только держись. Пока в мешках пусто, все мы братья-молодцы. А когда мешочки начнут наполняться, молодцы в подлецов превращаются.
И старик принялся рассказывать' разные истории о золотоискателях, которые случайными гостями «Осо-негро» и ей подобных ночлежек выслушиваются с куда более острым вожделением, нежели самые бесстыдные любовные похождения.
Когда один из старых золотоискателей начинал рассказывать, он мог продолжать всю ночь, и никто не уснет или крикнет: «Тише вы там!» Такое требование умолкнуть оказалось бы тщетным в любом случае, шла ли речь об историях золотоискателей, о воровских или любовных похождениях. Требовать тишины всякому позволено. Но если он повторял это чересчур часто или, чего доброго, чересчур настойчиво, рисковал получить на орехи, потому что у рассказчика здесь по крайней мере ничуть не меньше прав, чем у того, кому хотелось спать. Любой человек вправе выговариваться ночи напролет, если у него такая потребность. А если другому это не по душе, он имеет право подыскать себе местечко поспокойнее. Если кто не умеет спать под грохот канонады, под шум вагонных колес, под шипенье автомобильных шин, в хаосе и суматохе, под топот и шарканье ног людей приходящих и уходящих, смеющихся, поющих, болтающих, ругающихся — кто не уснет без задних ног в этих условиях, пусть не путешествует, путь не поселяется в гостиницах, а тем более в ночлежках.
— Слышали вы историю о шахте «Зеленая вода» в Нью-Мехико? — спросил Говард. — Наверняка нет. Зато я знаком с Гарри Тилтоном, а он был там, и от него-то я ее и знаю. Отправилась, значит, компания человек в пятнадцать счастье искать. Шли они не наобум. Давным-давно ходили слухи, что где-то в долине есть богатейший золотой рудник, который в старину открыли мексиканцы. Они там добывали золото, а потом на их место явились испанцы — после того, конечно, как подвергли их страшным пыткам: вырвали языки, мозжили черепа, ну и вообще по-всякому проявляли свою христианскую любовь к ближнему, пока в конце концов бедолаги не выдали им местонахождение шахты.
Совсем неподалеку от шахты в окантовке из гранитных глыб плескалось крохотное озеро. Вода в нем была зеленой, как смарагд. Поэтому шахту и прозвали «Зеленая вода» — Ла мина дель аква верде. Богатейшая шахта! Золото в ней залегало толстенными жилами. Бери, не намучаешься!
Однако мексиканцы прокляли шахту, так по крайней мере утверждали испанцы, потому что с той поры все, имевшие отношение к шахте, отдали богу душу. Кого ядовитая змея укусила, кто от лихорадки умер, а кто от ужаснейших кожных заболеваний или болезней, причины которых никто установить был не в силах. А в один прекрасный день шахта исчезла. И не осталось ни одного человека, указавшего бы, где она находилась.
Ну, раз не приходили больше ни сообщения с шахты, ни золото оттуда, испанцы снарядили экспедицию. И хотя шахта была точно обозначена на картах и дорога к ней не заросла, обнаружить ее никому не удавалось. А ведь как будто найти ее проще простого. Там, значит, есть три крутые горные вершины, причем все они как бы выстроились в затылок одна к другой, по прямой. И если ты идешь по травке той самой дороги, увидишь еще четвертую горную вершину, вид у нее какой-то чудной, и к тем трем она стоит под углом — ты совсем рядом с шахтой и пройти стороной не пройдешь. Но хотя искали несколько месяцев напролет, не нашли ни шахты, ни горного озера. Было это в 1762 году. Но из памяти всех тех, кто интересовался золотоносными шахтами, богатейшую «Зеленую воду» время не вычеркнуло.
Когда американцы аннексировали Нью-Мехико, нашлось немало желающих отыскать эту шахту. И многие из них не вернулись. А те, что вернулись, свихнулись с ума от напрасных поисков и от галлюцинаций, которые преследовали их во время блужданий по скалистому ущелью.
А еще позже, в середине восьмидесятых годов, мне кажется, это было в 1886 году, несколько человек опять решили попытать счастья, как раз те самые пятнадцать. У них были при себе списки со старых донесений и копии старых испанских карт.
Четыре горные вершины — чего уж проще! Но сколько раз они ни брали за направление движения этот ориентир, с какой точностью ни следовали по избранному маршруту, шахты не было и в помине. Они разделились на «колонны» по три человека в каждой, чтобы идти по дугам больших окружностей. Запасы пищи истощались, но мужчины не падали духом.
Уже вечерело, когда одна из колонн собралась подкрепиться. Костер горел, но кофе никак не вскипал, потому что слишком сильный ветер охлаждал кофейник. Один из старателей решил переложить костерок пониже. Начал копать, и когда дошел до глубины фута в полтора, наткнулся на кость. Он отбросил кость в сторону, не разглядывая ее, и перенес горящие сучья в яму, позаботившись сперва и о канавках для тяги.
Когда колонна сидела за ужином, один из них случайно взял кость в руку и принялся что-то рисовать ею на песке. А тут его сосед и скажи: «Дай-ка я взгляну на эту кость». И немного погодя сказал: «Да ведь это плечевая кость человека. Откуда она у тебя?»
Тот, что выкопал ямку для костра, объяснил, что наткнулся на нее в песке, когда копал.
— Тогда и весь скелет здесь лежит, а то откуда там взяться одной этой кости? — раздумчиво проговорил другой.
Тем временем совсем стемнело. Они укутались в свои одеяла и легли спать.
На другое утро тот, что нашел плечевой сустав — назову его Биллом, потому что не знаю, как его звали, — так вот, этот самый Билл и говорит:
— Там, где была эта кость, лежит и весь скелет. А ночью мне в голову пришла одна мысль… Откуда бы этому скелету тут взяться, вот что меня интересует.
— Очень просто. Убили тут кого-то. Или умер кто с голоду, — сказал один из троих.
— Это, конечно, возможно, — ответил Билл. — А что, если шахту засыпало песком во время песчаной бури, или завалило камнями в камнепад, или землетрясение тут было, или еще что-то — короче, накрыло ее. Из испанцев никто не вернулся; надо думать, их тоже засыпало. Где-то поблизости от шахты.
Они принялись копать и в самом деле нашли все остальные кости скелета. Начали копать вокруг и нашли второй. А потом и третий. Раскопали разный горный инструмент и наткнулись наконец на слитки золота, засыпанные породой.
— Теперь мы знаем, где была шахта. А дальше что? — спросил Билл.
— Позовем остальных, — ответил другой.
— Я давно понял, что ты осел, — сказал третий, — но не догадывался, что ты еще и олух царя небесного. Держать язык за зубами — вот что надо! Через несколько дней вернемся в город вместе со всеми. А через пару недель вернемся сюда втроем и раскопаем шахту.
На том все трое и порешили. Подобрав несколько самородков, они спрятали их, чтобы купить на них в городе хорошее снаряжение. А там, где копали, все снова засыпали землей и тщательно разровняли. Но прежде чем они успели все закончить, появилась другая колонна. Вновь пришедшие с недоверием поглядели на кучки свежевырытой земли, и один из них поинтересовался:
— Эй, парни, вы никак нечистую игру затеяли? Хотите но допустить нас к святому причастию?
Те трое божились, что ничего не нашли и что о крапленых картах и думать не думали. Началась перебранка. И тут появились еще две колонны, будто слова первой троицы по воздуху донесло и до них. Первая колонна и вторая, та, что ее огорошила, были уже близки к тому, чтобы сговориться и заключить союз, по которому три колонны остались бы с носом, но тут почти одновременно две из них и появились.
Теперь вторая колонна отказалась от почти состоявшегося сговора и обвинила первую в измене. Одного из золотоискателей послали за последней группой. И когда та подоспела, стали держать совет. Сошлись на том, чтобы повесить всех троих из первой колонны — за намеренное сокрытие найденного.
И повесили их. Никто возражать не стал: как-никак отпадали три пая, которые теперь полагалось разделить между оставшимися.
Взялись за кирки и лопаты и вскоре шахту раскрыли. Это действительно был источник неиссякаемый. Но некоторое время спустя начались такие трудности с продовольствием, что пятерых пришлось послать за продуктами.
Гарри Тилтон, от которого я узнал эту историю, сказал, что тем, что приходится на его долю — на тот день — доволен и хочет уйти вместе с той пятеркой, что отправлялась за съестными припасами. Гарри взял свою долю и ушел. В банке ему за это золото выдали двадцать восемь тысяч долларов. Он себе на эти деньги купил ферму, где и осел навсегда.
Пятеро, которых послали за продовольствием, купили вьючных лошадей, самый лучший инструмент, вдоволь съестного, застолбили участок.
Вернувшись к шахте, они нашли лагерь сожженным, а товарищей своих убитыми или, точнее говоря, пораженными стрелами индейцев. Но к золоту те не прикоснулись. Судя по следам, во время их отсутствия в городе здесь произошел кровопролитнейший бой. Пока они закупали продовольствие, здесь лилась кровь… Похоронив мертвых товарищей, пятеро вновь приступили к работе в шахте.
Ко прошли какие-то три или четыре дня, и индейцы появились вновь. Их было больше шестидесяти человек. Не раздумывая долго, они бросились в атаку и убили всех пятерых. Правда, одного они убили не до смерти, а только покалечили. Когда сознание вернулось к нему, он пополз. Полз дни, недели. Он сам не помнил, как долго полз. Его нашел, подобрал и привез в свой дом какой-то фермер. И тот рассказал ему обо всем, что пережил. Но умер от ран, так и не успев объяснить точно, где все это произошло.
Фермеры из тех мест, где умер этот человек, собрались в путь, на поиски золотой шахты. Много недель искали, но не нашли ее. Гарри Тилтон, обосновавшийся в одном из северных штатов, ничего о происшедших здесь событиях не узнал. Да он и не думал о прошлом, жил в свое удовольствие на ферме и считал, что все его товарищи, вместе с которыми он искал золото, стали богатыми и благополучными людьми, которые заполучили достаточно золота и ушли на Запад. Сам по себе он был человеком молчаливым. В присутствии других он как-то упоминал, что деньги свои заработал на золотых приисках. Но в этом не было ничего удивительного. И поскольку он ничего не приукрашивал, а, если уж речь заходила о временах, когда он искал золото, говорил очень просто и без затей, то об этой богатой шахте вскорости совсем забыли.
Однако впоследствии стали все чаще поговаривать, будто Тилтон сколотил свои деньги за какие-то несколько дней. Он этого не отрицал. Из чего люди и сделали вывод, что то место, где он нашел золото, должно быть невероятно богатым. Бесчисленные искатели счастья упрашивали его нарисовать план, по которому можно было бы найти шахту. Что он в конце концов и сделал. Но ведь с тех самых пор минуло не меньше тридцати лет, и на память свою он уже полагался не во всем. Я был в одной из групп, которые вышли в путь с его картой в руках.
Мы нашли все те места, что обозначил Тилтон. Только самой шахты не нашли. Может, ее снова завалило камнепадом, или засыпало после землетрясения, или индейцы замели все следы, да так ловко, что ничего не углядишь. Они не желали, чтобы на их землях появлялись посторонние; а к такой шахте потянулись бы сотни людей, и началась бы тут такая суматоха, что жизнь, к которой они привыкли, полетела бы кувырком.
— Да, если бы найти такую шахту, — подытоживал Говард, — никаких забот не знать. Но кто-то, может быть, всю жизнь искать будет, а ничего не найдет. Это уж как водится. Но если ты занялся подходящим делом и тебе повезло, значит — ты вышел на свою «золотую шахту». Я, к примеру, хоть и состарился уже, всегда рад стараться, если речь зайдет о золотишке. Но тут, как и в любом другом деле, нужен капитал.
История, которую рассказал Говард, ничем не отпугивала и ничем не воодушевляла. Обычная золотоискательская история, безусловно правдивая, но звучащая, как сказка. Надо сказать все истории, в которых повествуется о быстром обогащении, звучат сказочно. Чтобы победить, нужно рискнуть. Кто хочет иметь золото, должен добыть его. И в ту ночь Доббс решил, что пойдет искать золото, даже если у него в кармане будет всего-навсего перочинный нож.