Саша подошел к грузовикам, нашел в кузове галеты и банки с тушенкой – явно сухой паек. Он вытряхнул вещи из чьего-то вещмешка и уложил туда продукты. Есть хотелось безмерно, но не здесь же, не на разбитой батарее. Проутюженные вражескими танками тела бойцов, запекшаяся кровь и – особенно – смрадный запах не способствовали аппетиту.
Саша вернулся на берег, открыл консервы, распечатал пачку галет и поел. Зачерпнув пустой банкой воды из реки, напился.
Мысль, которая вдруг осенила его, была до того простой и ясной, что он поразился, почему при виде разбитой батареи она сразу не пришла ему в голову. «Ох и тупица же я! – обругал себя Саша. – Мозги на гражданке жиром заплыли! Ведь на пушках и машинах колеса есть, а в них – камеры. Самое подходящее плавсредство!»
Пришлось ему снова идти на батарею. Еще удивительно, как местные жители из близлежащих деревень не растащили все, что уцелело, хоть те же консервы. Или убоялись вида убитых?
В автомашине нашлись инструменты, коими Саша разбортировал колесо и вытащил камеру. Насосом накачал ее до звона. Это сейчас автолюбители избаловались, кроме запаски, домкрата и баллонного ключа никаких других инструментов с собой не возят. Многие не знают, как пробитое колесо поменять. Ну да он, Саша, не из таких…
Александр подкатил камеру к берегу, снял вещи и связал их в тугой узел. Бросил камеру в воду, улегся на нее спиной, а узелок с вещами и вещмешок с консервами на живот положил, где посуше.
Течение подхватило камеру с Сашей и понесло ее вниз. Руками он подгребал немного, стараясь не удаляться далеко от берега. На середине, где стремнина, течение сильнее, но и опасность быть обнаруженным выше.
Несмотря на то, что река равнинная, плыть получалось быстрее, чем идти. Приходилось только зорко смотреть на оба берега – не появятся ли немцы?
Часа через три Саша подгреб к берегу – обогреться. Ноги и пятая точка были в воде, и он замерз. Вода хоть и тепленькая – июль все-таки, но долго находиться в ней было невозможно.
На берегу он съел еще одну банку тушенки, вполне неплохой – умели же раньше делать, и, греясь на солнце, размышлял. Что он скажет за линией фронта, выйдя к своим? В правду не поверит никто. Поэтому надо придумать легенду и твердо ее придерживаться.
Саша вспомнил о красноармейской книжке убитого сержанта. Он достал ее, развернул. Бумага неважного качества, фотографии нет, но записи чернилами читаются хорошо, и оттиск печати четкий.
Итак, Савельев Александр Трофимович. Ты гляди, тезка! Год рождения – тысяча девятьсот десятый. Немного моложе его сержант был, но при случае сойти может. Сто седьмой стрелковый полк пятьдесят пятой дивизии, Западный особый военный округ.
Саша повторил дважды номер полка и дивизии, а также фамилию и инициалы сержанта. Теперь ему предстояло стать сержантом Савельевым. Хоть какая-то зацепка в этом мире.
Придя к такому решению, Саша сразу почувствовал себя увереннее. Теперь, перейдя линию фронта, он может найти хоть какое-то обоснование своему существованию. А то, что он с оккупированной территории вышел, – так в сорок первом, особенно в начале, не он один это делал. Выходили целыми подразделениями. И ему стыдиться нечего: в плен не сдавался, с врагом не сотрудничал. Даже свою лепту в борьбу с ним внес, пусть и малую пока.
Отдохнув и обогревшись, он продолжил плавание.
Воду Саша никогда не любил. На море был пару раз, плавать умел – по крайней мере, ту же Припять спокойно переплыть мог, но не любил. Однако в жизни ведь приходится делать далеко не все, что любишь, что тебе по душе.
Так, без приключений и неприятностей сплавлялся он до вечера. Что его удивляло и настораживало даже, так это отсутствие на реке какого-либо движения. Ни лодок с рыбаками, ни воинских катеров… С рыбаками понятно – им не до рыбалки, хотя рыбка свежая – хорошее подспорье к скудному столу. А военные? Для него к лучшему, но вообще – почему немцы не контролируют реку?
Обогревшись на берегу, Александр натянул свою одежду, еще слегка влажную от брызг и близости воды. Надувную камеру он спрятал в кустах, а сам слегка углубился в лесок. Найдя удобное место, улегся на сосновую хвою и уснул. И сны снились ему еще из прошлой, счастливой жизни. Он увидел во сне свою встречу с Антоном, застолье обильное с разносолами, беседу по душам с другом.
Проснулся Саша бодрым, с хорошим настроением. Вокруг щебетали птицы – в этом месте войны не было.
Он позавтракал тушенкой с галетами, выпил водички. Полежал немного, прикидывая, какое расстояние он покрыл за вчерашний день. Получалось – километров сорок. Ежели бы он шел пешком, ноги утром были бы чугунными. А вплавь – бодрость с утра и усталости никакой.
Саша собрался было раздеться и продолжить сплав, да поведение птиц насторожило его. Совсем рядом кружили и трещали сороки, подсказывая ему, что по лесу явно кто-то шел.
Оставив на месте вещмешок, Саша вытащил из кармана револьвер и, перебегая от дерева к дереву, стал осторожно приближаться к месту, над которым летали встревоженные птицы.
Сначала он услышал голоса, а, приблизившись, различил немецкую речь. Немцы! И довольно близко от него, в двухстах метрах от его ночлега.
На небольшой поляне стояло с десяток мотоциклов с колясками, на которых было небрежно брошено обмундирование. Сами же немцы загорали на берегу. Все они были сильными и рослыми, только вот кожа была бледная.
Пока Саша раздумывал, что предпринять, немцы с хохотом полезли в воду купаться.
Приехали они явно вчера, иначе сегодня он услышал бы тарахтение мотоциклетных моторов. Скорее всего, подразделение их следовало маршем, вот и свернули на ночевку. А утречком искупаться решили, смыть дорожную пыль. Чего-чего, а пыли на наших дорогах хватает, это вам не Франция или Польша.
Решение пришло мгновенно. Надо броском преодолеть двадцать метров до ближайшего мотоцикла и воспользоваться пулеметом. Ствол «МГ-34» как раз в сторону Припяти смотрит.
Немцы плещутся, толкают друг друга в воде, как будто и войны никакой нет, а они просто на отдыхе где-нибудь на Лазурном Берегу. Ну, будет вам сейчас отдых!
Саша вытянул шею, пытаясь разглядеть, заправлена ли в пулемет лента. Ошибка будет стоить жизни. С облегчением отметил – лента в пулемете есть. Он набрал в грудь воздуха, как перед прыжком в воду, и, пригнувшись, бросился к мотоциклу. Чем позже его заметят немцы, тем лучше.
С ходу запрыгнул в коляску, одним движением сбросив лежавшую на ней униформу, взвел затвор – ведь «МГ-34» стрелял с заднего шептала, довернул ствол на купающихся и нажал спуск. Пулемет загрохотал.
Саша водил стволом по купающимся немцам. Дистанция огня была всего метров тридцать, и он даже особо не целился.
Воздух огласился криками и стонами немцев – ничего не понимающих, падающих в окрасившуюся в красный цвет воду.
И вдруг пулемет замолк. Саша с ужасом увидел, что лента закончилась, затвор пулемета щелкнул вхолостую. Видно, немецкий пулеметчик уже стрелял в предыдущие дни, и лента была неполной.
Саша рвал из кармана револьвер, а он, как назло, зацепился спицей курка за подкладку.
Недобитые немцы, воспользовавшись заминкой, рванули из воды прямо к нему. Исход столкновения решали секунды.
Саша рванул револьвер, услышав треск разрываемой ткани кармана, и в это время с другой стороны поляны ударил очередями автомат. И не по мотоциклу, не по нему, Саше, а по немцам. Это было неожиданно, но незнакомый автоматчик позволил выиграть миг, спасший Саше жизнь. Он вскинул «наган» и почти в упор, самовзводом, выстрелил в единственного добежавшего почти до мотоцикла немца. Тот упал, ударившись головой о колесо мотоцикла.
Больше стрелять было не в кого. Саша выбрался из коляски и побежал к берегу, сжимая в руке револьвер. Течение реки медленно относило трупы немцев. «Раз, два, три, – начал считать Саша. – Четырнадцать! И на берегу четверо. Итого – восемнадцать».
Саша пересчитал мотоциклы. Их оказалось десять. На каждом ехали водитель и пулеметчик. Где же еще двое? Уйдут ведь, тревогу поднимут! И где же этот неизвестный, так вовремя поддержавший Сашу огнем, выручивший в трудной ситуации?
– Эй, выходи! – крикнул Саша, повернувшись к той стороне поляны, откуда раздавались автоматные очереди.
Из-за деревьев, прихрамывая, вышел командир Красной армии – без головного убора. На левой ноге, прямо поверх галифе – грязный бинт. В руке он сжимал пистолет-пулемет Дегтярева. Лицо исхудавшее, обросшее недельной щетиной, запавшие глаза лихорадочно блестели.
– Все, амбец немцам? – хрипло спросил он.
– Двоих не хватает, – с досадой ответил Саша.
– Хрен с ними, может – утонули.
– Мотоциклов десять, стало быть, немцев должно быть двадцать. Если двоих упустили, они вскоре подмогу приведут.
– Не приведут. Голые да без оружия… А деревни поблизости я не видел. Ты кто?
– Сержант Савельев, сто седьмой стрелковый полк, – четко представился Саша.
– А я из восемьдесят четвертого, политрук Шумилин, – командир показал левый рукав, на котором была нашита красная звезда. Большая, суконная – и как только Саша сразу внимания на нее не обратил?
– Сержант, сматываться отсюда быстрее надо, стрельбу немцы слышать могли, да и двоих ты не досчитался – тоже тревогу могут поднять. Только мотоциклы обыщи. Жрать охота, сил нет. Я уж три дня как крошки во рту не держал.
Саша обыскал коляски мотоциклов и собрал целую кучу снеди: копченая колбаса, вино в бутылках, белый хлеб в фольге, и множество консервных банок. Только с чем – неизвестно, все надписи на немецком.
Политрук едва не прослезился.
– Жалко жратву бросать, а все съесть не сможем.
Одной рукой он схватил колбасу, другой – хлеб и начал есть, жадно отрывая от еды большие куски.
– Да ты не торопись, политрук! Когда три дня не ел, сразу много нельзя, живот скрутит. И винцом запивай, чтобы не всухомятку!
– Знаю, удержаться не могу, – с набитым ртом невнятно промычал политрук. Прожевав, он сказал: – Вещмешок бы найти, кое-что с собой прихватим.
Только вещмешков у немцев не было, одни ранцы из телячьей кожи.
– Погоди-ка, есть вещмешок, с тушенкой, на берегу оставил, – вспомнил Саша. – Я отлучусь ненадолго, принесу.
Политрук поднял на него глаза.
– А не сбежишь?
– Дурак ты, хоть и политрук.
Саша взял кольцо колбасы и хлеб. Он шел по берегу, жевал и анализировал происшедшее. А ведь он ошибку совершил. Немцы были на берегу, а сороки верещали немного далее. Человек сюда шел, а он все внимание на немцев обратил. А если бы это был не политрук, а враг? «Навыки утратил, Саня!» – укорил он сам себя.
Забрав вещмешок с тушенкой, он вернулся назад. Политрук сидел в коляске, разложив перед собой еду, и пил вино из горлышка бутылки.
– Ну и вино у них вкусное! – поделился он с Сашей впечатлением.
Саша присел на сиденье мотоцикла.
– Времени у нас мало, политрук, думаю – четверть часа, не больше. Что с ногой? Идти сможешь?
– Сквозное пулевое. Болит, сволочь. Как пройдешь, ногу натрудишь, кровить начинает.
«Стало быть, политрук не ходок, скорее – обуза», – промелькнуло в голове у Саши.
Шумилин как будто прочитал его мысли.
– Ты что удумал? Один уйти хочешь?
– Если бы хотел, не вернулся бы, – усмехнулся Саша. – В мешке – тушенка.
– О! Здорово! То ни гроша, а то вдруг алтын! – пьяненько хихикнул политрук. На голодный желудок его развезло.
– Я сейчас бинты поищу, видел где-то, – поднялся Саша. – Перевязать тебя надо.
Индивидуальные перевязочные пакеты Саша видел в ранцах у немцев. Он принес несколько штук, сложил их на коляску мотоцикла.
– Скидывай галифе!
Политрук стянул брюки.
Осмотр раны Сашу не порадовал. Выходное отверстие гноилось, вокруг него – краснота. «Как бы гангрена не приключилась, – обеспокоился Саша, – ему бы сейчас врача и перевязку».
Он прошел по поляне, нашел листья подорожника. Ополоснув в воде, приложил их к ране и перевязал немецким бинтом.
– Ловко у тебя это получается, – похвалил его политрук.
– Это от бабушки. Пацаном еще был – то коленку собьешь, то занозу загонишь. Вот она подорожник и прикладывала.
Политрук попытался натянуть галифе.
– Стой! – остановил его Саша. – Надевай немецкую форму!
– Ты что?! Чтобы я, красный политрук, – и вражью форму надел?! Да ни за что!
– А теперь послушай меня. Ты со своей ногой далеко не уйдешь, рана гноиться начала. А до линии фронта, по моим прикидкам, больше двухсот километров. Сможешь ты их пройти?
Политрук отрицательно покачал головой.
– Потому я и предлагаю тебе переодеться в немецкое. Форму натянем, очки мотоциклетные, каски. Сколько сможем, проедем. Глядишь, и рана твоя подживет.
– Ты думаешь, кто-нибудь поверит, что мы немцы?
Политрук провел рукой по лицу, заросшему недельной щетиной. И в самом деле: немцы выбриты чисто, гладко, а у политрука не лицо, а рожа – как у оборванца. Но ведь должны же у немцев бритвенные принадлежности быть!
Саша перевернул ближайший к нему ранец, высыпал его содержимое на землю. Нашлась и бритва – опасная, и помазок, и кусочек мыльца.
– Садись, политрук, побрею!
Он развел в немецкой жестяной кружке мыльце, помазком нанес пену на лицо политрука, осторожно выбрил. Опасной бритвой он пользовался в первый раз, и с непривычки было неудобно.
Политрук с наслаждением провел рукой по лицу.
– Эх, сейчас бы подворотничок свежий! Да «Шипром» побрызгаться, – мечтательно произнес он.
Саша меж тем обошел поляну и собрал немецкое обмундирование.
– Вот, примерь на себя! – протянул он политруку чужую форму и сам стал раздеваться.
После примерки нескольких френчей он подобрал себе китель и галифе, потом принялся за сапоги. Сорок второй – ходовой размер – он нашел быстро. От одежды пахло прежним владельцем – потом, каким-то одеколоном и еще бог знает чем.
Политрук после некоторых колебаний тоже переоделся. Одежду – свою и политрука – Саша уложил в пустой ранец. Потом протянул политруку мотоциклетные очки и каску.
– Надевай!
Политрук с видимым отвращением натянул очки, нахлобучил шлем.
Саша с удовольствием осмотрел его.
– Ну вот, а ты не хотел! Вылитый фриц! Никто тебя остановить не посмеет, кроме разве что фельдполиции. Да еще и погоны на тебе не рядового.
– Да? А в каком я теперь звании?
– Не знаю, я их знаки различия не изучал. Ты должен это лучше меня знать.
– У нас в политотделе всякой дрянью не занимались.
– Ага, бить врага хотели – на чужой земле и малой кровью. Слышал не раз уже.
Политрук хотел ответить резкостью, но понял – время и ситуация не те.
Саша прошелся по поляне; открыв пробки бензобаков, выбрал мотоцикл, где бензина в баке плескалось побольше. Затолкал в багажник коляски ранец и вещмешок с тушенкой, в другой ранец уложил трофейные продукты и тоже бросил его в коляску. Туда же отправил и пару железных коробок с пулеметными лентами. Политруку протянул немецкий автомат.
– Не возьму, у меня свой есть! – возразил Шумилин.
– А как ты себя представляешь – в немецкой форме да с русским автоматом? Ты еще надпись сделай – «партизан» и на грудь ее прилепи.
– Сержант, не забывайтесь, я все же политрук!
– Мы сейчас на оккупированной земле. И ты, и я – просто бойцы Красной армии. Чтобы до тебя дошло – окруженцы! Так что командовать будешь у наших.
Политрук нехотя положил свой автомат на землю и повесил на шею ремень «МП-40».
Сашу разобрал смех. Совершенно натуральный немец! А ведь еще полчаса тому назад был политруком – с грязным бинтом на ноге и недельной щетиной на лице. Теперь щеки выбриты, глаза огнем горят, форма хоть и чужая, но не рваная… Сам Александр выглядел подобным же образом.
Осмотром он остался доволен. Конечно, языка немецкого они оба не знают, но внешне очень похожи на немцев.
– Садись в коляску, – скомандовал он политруку, – сойдешь за пулеметчика.
Политрук неловко залез в мотоциклетную коляску, долго в ней устраивался.
– Сержант, какого черта ты сюда всякого барахла натолкал? – недовольно выговаривал он Александру. – Сесть нормально невозможно, ноги не устроишь!