– Не переживайте, голубчик. Вы ничего не украли, никого не убили, никому не солгали, ничего не убоялись, не предали и не нарушили воинский устав. Я приказал вам следовать за собой, и вы должны были подчиниться старшему по званию. Надеюсь, это избавит вас от скорбных размышлений.
Сманов поступал благородно. И, по всей видимости, рисковал кое-чем. Я его благородства принять не мог:
– Максим Андреевич, я привык сам отвечать…
– Помолчите, лейтенант! – перебил он меня. – Помолчите и послушайте. Вы запачкались, и трибунал верно осудил вас. Ошибки в вашем деле я не вижу. Взрослеть надобно, а вы почли за честь поддаться на пустое ребячество! Бретер – свинья, но вы от той свиньи не сумели удержаться на расстоянии… Что я вам предлагаю? Просто спастись от дисбата? Ничуть не бывало; я предлагаю вам службой некрасивой и опасной искупить вину. Я предлагаю вам шанс очистить мундир от налипшей на него грязи. Вы понимаете меня?
Кровь бросилась мне в лицо. Оказывается, вот как мой избавитель ко мне относится! Тем не менее, я почел за благо подавить вспышку гнева и просто ответил: «Да».
– Превосходно. Ежели хотите достойно послужить, не нужно вам фордыбачиться. Запомните, что я сказал, лейтенант, а когда потребуется, все в точности перескажите тому, кто станет допытываться. Выражение «в точности» означает: не отходя от предложенной версии ни на шаг.
Видя мою досаду, майор несколько смягчился и добавил:
– Тут у нас, голубчик, один день похож на другой, неделя на неделю, а месяц на месяц. Видимое разнообразие вносит только тот факт, что время от времени кого-нибудь убивают. Мы стоим на передней линии защиты Империи, дальше – никого. Поэтому над всеми уставами у нас витает дух законов более высоких и важных. Привыкнете, я надеюсь.
В ответ я лишь молча кивнул.
Сманов закурил, протянул курево мне, но я энергично помотал головой: нет, мол, не балуюсь. Он задумался. Движения его, даже незначительные, наделены были тяжкой вескостью. Майор все делал чуть-чуть неуклюже, но не позволял себе ни единого лишнего жеста. Докурив, он осведомился, чего ради я не кормлен вот уже тридцать восемь… с половиной часов. Я объяснил. Сманов нахмурился:
– Как обычно. Драться умеем, хоть с кем! А в быту порядок навести – ни в какую.
Что ж, он был прав. Империя не знает, что такое роскошь и сибаритство… А заодно и что такое простой комфорт. У нас хорошо получается великое, зато малое никак не выходит.
– Потерпите, лейтенант. Подкормиться и отоспаться – дам. Дела для вас начнутся с завтрашнего утра… Вот, знакомься, Саша, это мой новый зампобой, Сергей Вязьмитинов. Не смотри, что хмур и суров, резвости ему не занимать…
Белобрысый пилот, улыбаясь, пожал мне руку. Только тут я заметил: веснушки покрывают его физиономию пылающим ковром, и лишь редкие островки белой кожи проступают на пламенном фоне.
– На «ты»?
Страсть как не люблю амикошонство. Но мне с этими людьми еще служить и служить, еще обобьем бока друг о друга…
– На «ты».
– Один совет, хороший, но бесплатный. Все прививки лучше сделать сегодня. Сначала – прививки, а потом все остальное. Пока поверь на слово, что так будет лучше, а потом сам разберешься. И второй совет, еще лучше, хотя и в ту же цену: не пей сырой воды.
– А руки? Перед едой? Как? Мыть?
– Обязательно! Я серьезно. Здешняя вода кого хочешь уложит в гроб. Хоть штурмовика, хоть осназовца.
Много ты, брат, понимаешь в осназовцах! Это, знаешь ли, особенный народ.
Но говорить я этого, разумеется, не стал.
– Ладно.
Сманов спросил, как мне нравится лохань, которая в данный момент переносит нас на богатую и счастливую Землю Барятинского. Я поделился своим восторгом. Он как будто поддакнул мне, но очень скоро оказалось, что я рассказываю ему тактико-технические характеристики «Макарова», потом мы плавно перешли на другую патрульную технику, самую малость побродили на отмелях тактики, коснулись штатного расписания заставы стандартного типа, другого стандартного типа, третьего, и, кстати, что понимать под типом нестандартным… и какие изъяны у штатной наблюдательной техники… и, заодно, насчет штатного стрелкового оружия… Перемежая вопросы шуточками, Сманов скорым изгоном проэкзаменовал меня. Оценивает, значит, приобретение… Майор так и не озвучил, какой мне поставлен балл, и лишь четырьмя словами поставил точку в разговоре:
– Добро. Можете подремать, лейтенант.
Глава 2
Медный всадник
Межсезонье 2117 года. Планета Терра-6, наместничество Российской империи. Сергей Вязьмитинов, 23 года.
Офицеры и солдаты 26-й погранзаставы с исключительной житейской мудростью делили князьцов на пять разрядов. Это, во-первых, князьцы свойские – чуть ли не подданные Его Величества, присылавшие, в случае надобности, свои отряды под наш флаг; самые большие расхождения с ними могли случиться по поводу санитарно-гигиенических норм. Во-вторых, князьцы ясачные, платившие Его Величеству дань-ясак и давно свыкшиеся с нашими порядками. В-третьих, князьцы мирные, то есть не совавшиеся к нам с вооруженными затеями. Ну, разве что иногда и в частном порядке… Правда, среди них выделялся подразряд князьцов замиренных: этим пришлось доказывать выгоду мирного сосуществования с помощью ракет и осназа. Прочие мирные князьцы многому научились на их примере… В-четвертых, князьцы немирные – редкие пакостники и забияки. Им еще предстоит многое понять по части пределов имперского миролюбия. Наконец, в-пятых, князьцы злодейские, главные зачинщики войн. Эти мечтали завоевать всю Ойкумену и почему-то всегда норовили начать претворение мечты в реальность с городка Елизаветин Посад. А он всего в трех сотнях километров от нашей заставы. Небольшой уездный город осаждали одиннадцать раз и дважды брали штурмом. Впрочем, оный городишко – не наша забота, его прикрывала соседняя бригада. У нас хватало собственных нарывов. Поселки Счастливый Геолог, Синюха, Троицкое и Авангард раза по четыре горели, и там, прямо на улицах, бывало очень серьезно.
– …А теперь, Серега, помолчи. Ша. Завязываем с анекдотами.
Мы шли по лесной тропинке. Природа – совершенно невозможная. Где это видано, чтобы лиственница стояла, вдоль и поперек опутанная лианами? Пусть это и черная лиственница, в доску местная, и ни в какую не желающая переносить земной климат…
– Извини, придется попахать рылом землю.
Я послушно лег и двинулся дальше по-пластунски. Тихо-тихо.
– Э, Серега, ты где? Ты где вообще?
– Поверни физиогномию левее… так… и чуть ниже…
– Эта серая кочка… О, шевелится… Ты?
– Я.
– Да ты… что ты себе позволяешь? Штучки осназовские?
– Никакие не штучки. Так, ерунда.
Саня, то есть поручик пограничной стражи Александр Игнатьев, фыркнул и пополз дальше.
– А ты почему вопросов не задаешь?
– Пока все понятно.
Он опять фыркнул. Я вовсе не хотел представить из себя этакого осназовца-супербойца, просто нас так учили – соображать самим.
Наконец мой ведущий остановился.
– Сюда.
Я ложусь рядом и, едва отрывая голову от земли, слежу за его рукой. Передо мной обрывистый овраг, поросший лесом. Наверху – гряда валунов, за которой мы и прячемся, внизу – мелководная речка на кипящем галечном подносе. Самое глубокое место там, всего вернее, будет мне по пояс. В худшем случае, по грудь. Но устоять, скорее всего, трудно, с таким течением справиться – это тебе не фунт изюму… Дальше, за речкой, тянутся лысые пологие холмы, там и сям утыканные реденьким кустарником. Рощица в три с половиной дерева и опять холмы…
Если я правильно помню карту, а я ее, конечно, помню правильно, то речка Петляка представляет собой государственную границу Российской империи, и через овраг идет контрольно-следовая полоса.
– Саня, где у них снайпер-то? Вон в той рощице?
На мой взгляд, это было единственное скопление зелени, где кто-то имел шанс спрятаться.
– Соображаешь, – ответил Игнатьев с уважением. – Только я не знаю, есть ли он там сегодня, а если есть, то где именно поставлен.
– То есть?
– То и есть. В любой ложбинке. Они там мастера…
– Понял.
– Отлично. Займемся ликбезом. Наша застава прикрывает участок границы, общий с тремя «великими державами». Справа – километров пять, до Вертун-горы, – мирные деревни даяков, растят себе кокосы, да бататы, да ямс, разводят свиней… Князец их свойский, совсем безвредный, не будь нас, он бы давно пропал… имени его запомнить не могу. Сил моих нет такое запоминать. У него там скит Преображенский, а из подданных каждый третий – православный. Правда, каждый второй из каждого третьего еще местным секретным истуканчикам кланяется. Говорят: «На всякий случай. От Большого Белого Бога не убудет». Был тут у нас отец Василий Владимирский, скитоначальник, ругался на лукавый приход свой так, что стены краснели… От даяков пакости давно никакой не было. Слева – команданте Юкио Кобаяси, серьезный человек. У него там республика с наследственным сегуном якудза во главе… В сто тринадцатом от Рождества Христова Кобаяси попробовал на зуб поселок Авангард и с тех пор не суется: половина его самураев осталась на нашей стороне. Сейчас у него четыре глайдера, семь бронеамфибий и два танка, причем один даже исправный. Армия – штыков на пятьсот. Кобаяси тоже давно не совался, но люди его иногда пакостят. Да и чем рогатый не шутит, может, сегун копит силы для прорыва… Однако все это сущие птенчики по сравнению с парнем, который у нас по центру.
– Черный мститель испанских морей?
Игнатьев внимательно посмотрел на меня.
– Об этом здесь не шутят.
– Так серьезно?
– Привыкай.
Из-за скалы появился наряд с заставы: трое солдат в облегченной форме, широкополых шляпах и с оружием. Они шли на расстоянии пятнадцати метров друг от друга и отчего-то пошатывались, как пьяные. Все трое брели, спотыкаясь и раскачиваясь, то и дело меняя темп ходьбы, то и дело заворачивая в сторону и через пять-шесть шагов возвращаясь на тропу. Смысл этих выкрутасов дошел до меня не сразу. Теоретически я знал, что к чему, но когда видишь людей, всерьез делающих на практике презабавные фортели, которые ты сам «проходил» на полигоне под Брянском, узнавание происходит с трудом.
– Уклоняются от снайперского огня? «Танцуют»?
Игнатьев молча кивнул. Для него это была сцена из области «наш быт».
Тут только меня пробрало. Святые угодники!
– Саня, что за парень? Центровой?
– Ли Дэ Ван. Полукитаец-полукореец, бывший гражданин Женевской федерации и, недолго, бывший подданный Его Величества. Вот уже одиннадцать лет, как он контролирует плантации мико на той стороне, от Петляки аж до самого Сулатонга. С тех пор, как зарезал прежнего «лорда».
– Мико… Сырье для микоина?
– Да, «радужная греза» лучших сортов… смертоубийственное зелье. И у него там немного народу, но все это сущие головорезы, притом головорезы хорошего класса, поскольку подбирает он их лично, а оплачивает щедро. Мы не знаем, сколько народу у Ли. В пределах от четырех сотен до полутора тысяч. Мы не знаем, какая у него техника. Монахи-миссионеры дольше часа на его земле не живут. Последний раз, когда наш разведчик вернулся с его территории живым и невредимым, у Ли Дэ Вана уже были антигравы с боевой подвеской.
– Оп-па…
– Совершенно верно. У греко-балканского царя, например, их еще нет. А ведь это – сама Земля…
Саня, родившийся в жилом секторе военной базы на астероиде Веста, исключительно уважал Землю и все с ней связанное. Для него слова «с Земли» означали «высший сорт»!
– Отчего ж полукитаец-полукореец так на нас гневается?
– Проще пареной репы. Поселок Синюха очень его интересовал как идеальный центр для локальной сети сбыта. И еще как точка, откуда можно наладить трафик на целый регион. Чуешь, чем пахнет?
– Полагаю, местное отделение Жандармского корпуса живенько сцапало их?
В Санином взгляде я прочел ледяное презрение.
– Это приграничная полоса, Серега. Здесь все знают всех и о появлении чужаков немедленно сообщают начальнику заставы. Он тут – единственная реальная сила.
– Вы сами брали?
– Угу. В разное время выловили восемь бойцов Ли и, кроме того, полтора десятка наших придурков. Конченых уже наркоманов и еще ту редкую сволочь, которая сама не потребляет, но поделиться готова со всяким… Нашим-то, конечно, досталось аж по самое не могу, а с чужими даже не знали, что и делать. Потом у прежнего начальника заставы, того, который до Сманова был, случилась истерика. Можно сказать, впал в аффект. То есть очень разгневался и приказал солдатам отрезать правую руку тому шпендрику – первой попытке Ли. Начальника заставы судить за такое самоуправство не могли: видно же – хвор человек. Лечили его, лечили, целый месяц лечили, а потом вернули на ту же должность.
Саня улыбнулся с необыкновенной нежностью. Каждая веснушка на его лице будто заново расцвела.
– Заразным оказалось сумасшествие. То-олько выловят очередного дельца, так у какого-нибудь офицера из наших – аффект. Еще жандармы приехать не успевают, а парня уже покурочили. Они, кстати, не спешат. Отчего бы это?
– От плохой погоды.
– Ты знал! В общем, восемь отрубленных ладошек.
Я быстренько просчитал логику процесса и задал Сане очень неудобный вопрос:
– А… они?
– По-разному.
– Ты туману-то не напускай. Мне надо ориентироваться в обстановке.
– Хорошо. – Он вздохнул и спросил: – Линию движения наряда на сколько метров видишь?
– От скалы до спуска в овраг – метров триста пятьдесят или четыреста…
– Триста семьдесят. И только здесь, пока я служу, двоих ранили, двоих убили, а еще одного раненого утащили на ту сторону.
– И?
– Не знаю. Никто не знает. Говорят, принял тамошнее «гражданство». Может, раструб батальонного излучателя к виску ему приставили… Понимаешь, какая подлая штука, если в одного из «танцоров» все-таки попали, он становится неподвижной мишенью, а тот, кто пытается оттащить его в овраг – почти неподвижной…
– А сколько ты здесь служишь, Саня?
– Три года. И очень хорошо, что с сегодняшнего дня я в отпуске.
…На следующий день поручик Роговский, командир технической батареи, таскал меня по позициям, где расставлены были стационарные приборы постоянного наблюдения. Новехонькие, кстати. «Горизонт-8» – екатеринбургский завод и, значит, очень приличное качество… Так вот, Роговский, пребывая в двух километрах от Петляки, неожиданно лег, повернулся на спину и показал мне палец, приложенный к губам. Мол, т-с-с-с! Я замер. Лежу, дыхание на режим подготовки переключил, ушки-глазки работают на триста шестьдесят градусов, мало только в сатори не впадаю… Но не чую супостата. Вот Роговский, вот мастер, как его передовой рубеж-то перепахал! Истинного невидимку видит. Аж досада берет: я-то что ж? Где моя подготовка? Осназовец! Слепая курица, глухая тетеря…
Так лежим минут пять. Никого. Ничего. Вдруг Роговский говорит мне – громко, не таясь:
– Вот! Вот! Синебровка… Цы-цы-цы-р-р… фить-фить… А это псевдофазан затенькал. Слышите? Какая прелесть!
– А?
– Поистине, птичий рай! Такие голоса – только тут. Больших селений лучшие певуны почему-то избегают.
Иногда лучше молчать. А то еще скажешь что-нибудь…
На следующий день из Покровца прилетел военюрист в майорском звании, а с ним капрал, совершеннейший амбал по виду. Как видно, капрал должен был впоследствии сыграть роль моего конвоира…
Сманов вызвал меня к себе в кабинет. Там я застал конец шумного разговора. Капитан Дреев, в жилах которого текла, как говорят, помимо русской, еще и армянская кровь, темпераментно объяснял, почему меня нельзя отдавать, хоть трава не расти. Ругался, размахивал руками, стыдил неведомого подонка, который затеял травлю несмышленого юноши, – ну спасибо, дорогой Дреев, – и под конец даже предложил отправить меня на дальнюю точку, в самые джунгли.