Далее в жизни мага начались десятилетия, о которых он прежде мог только мечтать. Это было не похоже на наказание, скорее, на подарок судьбы. Лайгон ни разу не пожалел о том, что ему пришлось убить ради этого – оно действительно стоило того!
Мир людей порадовал молодого мага отсутствием любых ограничений. Особенно магических. Эти ничего не смыслящие в магии существа никак не мешали ему, а мир их оказался весьма пригоден для сотворения заклинаний. Это было даже странно для Лайгона, ведь в человеческом мире пользоваться магией оказалось намного проще, чем в Валинкаре, да и восстанавливались силы в разы быстрее. Кроме того, маг вскоре нашёл лазейки из этого мира в другие, более насыщенные магией и более опасные для него. В них так же было легко восстанавливать силы и пользоваться магией, но населявшие иные миры существа были уже не так просты, как люди. Потому временами приходилось возвращаться в тот, куда его изгнал Мэггон. К тому же Лайгон знал, что владыка Валинкара периодически следит за ним. И всё-таки периодически молодой маг предпринимал вылазки в другие миры, чтобы научиться большему. Иногда он задумывался о том, почему из Валинкара у него не получалось найти выход в какой-либо другой мир и так легко получилось это из мира людей. Зарет Мэггона не мог бы остановить его, и он искал какие-нибудь пути из Валинкара, но их не было. Он читал когда-то, что Совет раньше был нужен также для того, чтобы совместными усилиями отправлять в путешествие в соседний мир того или иного валинкарца. Вспоминая об этом, Лайгон полагал, что просто все валинкарцы ничтожно мало владеют магией и потому им нужно было действовать сообща, чтобы посетить другую планету.
Чувствовать себя худшим среди лучших, каким Лайгон привык ощущать себя в Валинкаре, было столь отвратительно его человеческой натуре, жаждущей осознания собственной значимости, сколь и валинкарсой природе, жаждущей гармонии и ощущения себя частью своего мира. Здесь можно было всё это объединить, попытаться показать валинкарцам, какого правителя они потеряли в его лице, а так же обрести власть здесь, чтобы посоперничать с Мэггоном. Идея подчинить себе несколько миров очень понравилась и быстро захватила Лайгона. Ему нравилась мысль, что когда Феронду достанется Валинкар, у него уже будет с десяток различных мирков, в которых, если постараться, можно будет считаться не просто правителем, а Богом. Лайгону казалось, что это должно будет произвести впечатление на весь валинкарский народ и на Феронда в частности, поскольку брат в списке ненавидимых Лайгоном существ был первым. Ненависть эта была обоснованной, заслуженной и привычной, такой, что не ослепляла, а лишь помогала достигать высот и планировать своё бцудущее.
Лайгон, посещая другие миры, убеждался в ничтожности человеческого, а так же в том, что Мэггон многое отнял у своего народа, запретив посещения чужих миров. И пусть некоторые из них были и вовсе не населены разумными формами жизни, зато в других встречались расы, весьма преуспевающие в магии, там было, чему научиться и было, чего остерегаться. Именно в такие миры полюбил проскальзывать валинкарец, едва удостоверившись, что способен не нарываться на неприятности и вести себя тихо. Он не гнушался подглядывать и подслушивать, добывая интересующую информацию, а так же мог применять развязывающую язык магию и физическую силу, если тот, от кого следовало получить знания, был слабее. Самым сложным было ускользать в эти миры так, чтобы периодически наблюдающий за ним Мэггон не заметил этого и ничего не заподозрил. Но отец всё реже тратил магию на то, чтобы увидеть сына, поскольку ничего примечательного он не находил в его поведении. А молодой маг обретал всё больше сил, и однажды даже сумел обманом выманить у старого колдуна, встреченного в каком-то захолустном мирке, его магический посох. Уж очень он понравился полубогу. Если бы обманом не получилось завладеть им, и пришлось бы убить колдуна – он убил бы, не раздумывая. Но не пришлось – посох был его без кровопролития и жертв. Эта вещица обладала своим энергетическим ресурсом и не раз выручала Лайгона в его странствиях. Посох так же доставлял ему эстетическое наслаждение: он был создан из полупрозрачного серого камня, на котором были вырезаны различные руны, а так же узорчатые орнаменты. Именно с помощью этой вещи он смог развеять все свои страхи – больше никто не мог противостоять ему… или он просто не встречался с тем, кто мог бы померяться с ним силами.
И вот, набравшись знаний, опыта и уверенности, а также за долгие десятилетия скитаний практически избавившись от человеческих чувств, маг решил приступить в плану по захвату власти над людьми, ведь именно их миры как нельзя лучше подходили для того, чтобы впечатлить Валинкар и к тому же завоевать их было не так и трудно: у людей, как правило, были лидеры и потому оставалось лишь свергнуть и занять их место.
Однако всё оказалось не так просто. Лайгон был готов к тому, что придётся демонстрировать свою силу и жестокость, но не был готов к тому, что стоит начать воплощение планов в жизнь, причём в мире, довольно отдалённом от того, куда его изгнали, стоит только убить первых несогласных, как по его душу заявится Мэггон, который не напоминал о себе почти пятьдесят лет и, как казалось Лайгону, решил оставить его в изгнании навсегда.
Но однажды он всё-таки заявился. Весьма некстати, надо заметить. Владыка Валинкара появился без предупреждения, бесцеремонно ворвавшись в жизнь Лайгона и испортив его первый, сырой, не очень продуманный, но всё-таки план по самопровозглашению себя правителем одного человеческого мирка. Лайгон даже не понял сперва, откуда взялся Мэггон, настолько тот появился неожиданно. Владыка подошёл к сыну быстрыми шагами, когда Лайгон стоял на крепостной стене одного города и наблюдал за дымом пожарищ. Мэггон схватил повернувшегося к нему мага за плечи, не сказав ни слова.
– Здравствуй, отец! – поздоровался Лайгон с усмешкой. – Ты, я полагаю, ко мне?
Владыка не ответил ему, лишь начал шептать какие-то заклинания. Лайгон ничего не успел понять, как всё вокруг закружилось серебристым вихрем, а от рук Мэггона пошёл то ли обжигающий холод, то ли жар. Маг попытался сбросить руки отца со своих плеч, чтобы прервать заклинание и заодно избавиться от неприятного ощущения, но было уже поздно. Окружающая обстановка изменилась, озарившись яркой ослепляющей вспышкой, усмирившей серебристый вихрь, но долго не позволявшей нормально видеть. Когда глаза смогли хоть что-то различить, Лайгон понял, что находится в тронном зале Мэггона. Владыка выхватил у него из рук столь значимый и столь могущественный посох и отшвырнул в сторону, отчего тот ударился о стену с глухим обиженным звоном: так небрежно с этой вещицей никто никогда не обращался.
– Ты творишь одну глупость за другой! – рявкнул владыка, быстрыми шагами подходя к трону и усаживаясь на него.
– Почему же глупость? – переспросил Лайгон, тоже подходя ближе к трону. – Глупость совершил ты, не позаботившись об ограничении моих магических сил.
– Так знай же, что отныне ты будешь лишён их вовсе! – грозно прогремел Мэггон, который полностью признавал, что очень ошибся, недоследив за тем, как растёт могущество этого полукровки.
Владыка собрал всю свою магическую энергию воедино и, протянув руку к Лайгону, швырнул в него этим мощным потоком.
Молодой маг отлетел назад, упав на спину и ударившись о каменный пол. Никогда прежде столь незначительное падение не доставляло ему столько боли: магия больше не подпитывала его тело, которое теперь было почти таким же слабым, как человеческое. Мэггон продолжал направлять энергетический поток на сына, вокруг которого постепенно образовывалось зеленоватое свечение. Магические силы, которыми был полон Лайгон, покидали его всё быстрее. Он чувствовал это, а так же слабость и безнадёжность, но глаза его полыхали гневом.
Мэггон безвольно опустил руку, когда его сын стал окончательно лишён магии, и откинулся на спинку трона, устало прикрывая глаза. Лайгон некоторое время лежал, не шевелясь. Отчаянье начинало заполнять его душу. Мэггон отнял у него самое дорогое, самое необходимое. Так быстро и так просто. Лучше бы он отнял жизнь. Полубог прикрыл глаза, в которых стало неприятно предательски пощипывать. Но тут же он запретил себе унывать и раскисать. Нельзя давать отцу повод думать, что ему удалось задеть Лайгона за живое, ударить в самое больное и практически втоптать в землю, ведь без магии он был больше похож на получеловека, чем на полубога. Прогнав все ненужные мысли, и с трудом натянув на лицо лукавую улыбку, он приподнялся на локтях и постарался сесть. Получилось с трудом, и потому он не стал предпринимать попытки подняться на ноги.
– За что, отец? – наигранно-обиженным голосом спросил он, сидя на полу.
– Скольких ты успел убить, пока я не вмешался? – устало спросил Мэггон. – Сколько жизней оборвалось из-за твоей прихоти?
– А сколько жизней оборвалось тогда, когда ты притащил меня в Валинкар? – не остался в долгу молодой маг.
– На одну меньше, чем должно было, – сухо ответил владыка.
– Признал свою ошибку? – удивлённо спросил Лайгон, котоорого слова отца ничуть не задели. – Признал, что не стоило вмешиваться тогда?
– Нет, – отрезал Мэггон. – Я не жалею, что вмешался. Жалею, что не рассказал тебе правду, пока ты был ребёнком, пока ты был дружен с братом. Я помню те времена. Надо было тебе всё узнать тогда. Возможно, тогда бы в твоей душе не накопилось столько ненависти, – он устало вздохнул. – Тогда ты был сильнее духом и не стал бы ожесточаться.
Маг вспомнил светлые деньки своего детсва, далёкого и какого-то словно чужого, когда всё было хорошо и у него не было врагов или же он просто не замечал тогда этого.
– Я не был сильнее тогда, – прикинув, ответил он. – Я был наивнее и глупее, – он слегка поморщился, так как тот добродушный валинкарец, коим он некогда был, уже давно не нравился ему.
Лайгон явно хотел ещё что-то добавить относительно того времени, но Мэггон вернулся к разговору о людях:
– Человеческие миры должны быть тебе хоть немного дороги, я полагал…
– Ты ошибался, – пожал плечами маг.
– Объясни мне, почему ты так поступил? – требовательно сказал владыка Валинкара: он был зол и разочарован.
– Я оказался в мире людей, – начал своё повествование Лайгон. – Быть может, они не такие, как те, что жили в моём уничтоженном мире. Но они жалки и слабы. И ты был прав, мы для них – Боги. Мы для них, как… как для нас никого нет, понимаешь? Для нас нет никого, кто был бы сильнее, могущественнее, развитее нас. А для них – есть. Это довольно уныло… Я со своей магией… – он запнулся, вспомнив, что отныне этой самой магии у него нет, и ненависть с новой силой вспыхнула в его глазах. – Я мог быть там повелителем, как ты в Валинкаре. А почему нет? Здесь я, возможно, слабее остальных, но зато там… Пусть я полубог, но и получеловек… Если мне нет места на троне Валинкара, отчего бы и не попытать счастья на троне в мире людей?
Мэггон покачал головой, недовольный словами своего сына:
– Трон нужно заслужить, а не захватить силой. Только тогда можно справедливо править народом, ибо только тогда народ любит и уважает своего правителя…
– Феронд заслужил трон? – прямо спросил Лайгон, которого раздражал тот факт, что его брату власть достанется совершенно без каких-либо усилий в то время, как теперь, без магии, ему придётся потрудится, чтобы хоть чего-то достичь.
– Он заслужит его, – уверенно заявил Мэггон. – Пока не представилось случая, но он готов на всё ради своего народа, это чувствуется уже сейчас. Я уверен в нём…
– А что со мной? – сразу перевёл тему Лайгон. – Когда ты вернёшь мне магическую силу?
– Никогда, – ответил владыка. – Ты предал оба свои народа, и человеческий, и валинкарский, пролив их кровь, не имея на то никаких весомых оснований.
– Отстроишь для меня темницу и заточишь в ней на века? – полюбопытствовал о своём будущем Лайгон.
– Совет рассматривал такой вариант, пока я был в мире людей, разыскивая тебя, – признался владыка. – Но есть те, кто любит тебя таким, какой ты есть. Даже предателем и убийцей: твой брат, сестра и мать… Они не видели всего того, что ты учинил. Я решил, что так будет лучше. И они просили принять милостивое решение относительно тебя.
– Мне не нужна ни твоя, ни их милость! – огрызнулся Лайгон, теряя спокойствие. – Они думают, что я плохой? Им доставляет удовольствие осознавать, какие они благородные, что могут сочувствовать даже мне? Легко быть хорошим, когда вокруг всё словно создано для тебя, верно?
– Я не намерен обсуждать с тобой то, чего ты не понимаешь, – отрезал Мэггон. – Сейчас я позову стражников, и ты отправишься в свою комнату. Когда совет примет решение, что с тобой делать, я непременно поставлю тебя в известность. И ещё: я не хочу, чтобы ты встречался или разговаривал с Эларой и Лаивсеной.
– Отчего же? – осведомился молодой маг, хотя прекрасно понимал, что, если бы даже сестра или мать захотели повидать его, он бы всячески старался избежать этого. Он знал, что им будет неприятно узнавать его в этом уставшем и открыто презирающем всё вокруг валинкарце. Да и сам он не хотел позволять им видеть себя ожесточённым, ненавидящим и проигравшим. Его лицо было небритым, а волосы отросшими. И хоть мужчина всё равно выглядел опрятным и ухоженным, но всё это изрядно старило его, словно он прожил уже не одну тысячу лет, и за это время жизнь нещадно потрепала его. А на самом деле виной всему был не вовремя вмешавшийся Мэггон, отобравший у него единственное, в чём он превосходил большинство валинкарцев – магические силы. Нет, Лайгон не хотел показываться таким Лаивсене и Эларе, но нельзя было допустить, чтобы Мэггон понял это. Почему-то молодому магу казалось, что стоит отцу догадаться, что он не хочет видеть их, как он непременно переменит своё решение.
– Им будет больно принять приговор, и я не хочу усугублять ситуацию, – пояснил владыка своё решение и крикнул: – Стража!
* * *
На следующий день сопровождаемый стражниками Лайгон подошёл к тронному залу, где его ждали Феронд и Мэггон. Стражники не стали входить, и, пропустив Лайгона в полутёмное просторное помещение, закрыли за собой двери. Не в первый раз он входил сюда под конвоем, однако в предыдущий его явно остерегались куда больше, чем сейчас. Это немного раздражало. Приветственно улыбнувшись своим родственникам, Лайгон с неискренним удивлением глянул на свои запястья:
– Надо же, решили обойтись без цепей? Думаете, что меня, лишённого магических сил, можно не опасаться?
– Не думаем, – ответил Феронд, – Знаем точно, что нельзя. – слова гулко звучали, отражаясь от высокого потолка и резных широких колонн.
– У тебя был шанс исправиться, и сегодня мы даём тебе последний… – сообщил Мэггон.
– А я думал, прошлый был последним, – ехидно заметил Лайгон, поджав губы. – Первым и последним, это было бы мудро для такого расчётливого правителя.
Мэггон не намеревался отвечать, и за него это сделал Феронд, как-то странно глядящий на брата: так, словно все совершённые Лайгоном ошибки были на его совести. Маг вообще замечал нечто подобное во взгляде этого валинкарца довольно давно, но не придавал значения. Чем было хуже Феронду, тем лучше и искать причины было излишним. Его брат вёл себя с ним отвратительно, и теперь мог сколько угодно раскаиваться, магу не было до него дела.
– Этот шансбудет последним, потому что мы больше не увидимся, – мрачно пояснил Феронд, в его голосе слышалась грусть. – Надеюсь, ты воспользуешься им разумней, чем предыдущим… Хотя мы этого не узнаем.
– Заинтригован, – признался Лайгон. – Что же вы для меня придумали?
Он внимательно выслушал приговор и удивлённо поднял брови:
– Погоди-ка, разреши уточнить: вы собираетесь выбросить…
– Изгнать, – поправил Феронд.
– Ну хорошо, изгнать меня в какой-то далёкий случайный мир, где и жизни-то может не быть!
– Там будет жизнь, – сухо пообещал Мэггон.
– У-уу, – протянул Лайгон. – Да я смотрю, не такой уж и случайный этот мир…
– Это неважно. – отрезал правитель Валинкара, – Тебя никто не сможет вытащить оттуда, даже мы…даже если захотим… Этот мир невообразимо далёк, и чтобы отправить тебя туда, мы с Ферондом потратим столько сил, что неделю будем их восстанавливать!
Лайгон насмешливо улыбнулся:
– Может проще сразу убить меня? Расскажи всем о том, кто я, отец! Возможно, тогда Совет позволит убить меня.
– Ты будешь изгнан, – сухо повторил Мэггон, игнорируя вопросительный взгляд Феронда, который не очень понял слова брата.
– Да ну, вам ведь придётся потратить много энергии… – продолжал Лайгон с прежней насмешливой интонацией. – К чему столько стараний, если мне там не выжить? Без магических сил, без оружия и знаний… Дайте хоть мой магический посох, что ли… – он не знал толком, зачем эта вещь ему, но расставаться с ней навсегда было нельзя, и он чисто интуитивно чувствовал это.