Так началась боевая деятельность кораблей флотилии на — «Дороге жизни». Подобные штормы все же были редки, а вот налеты вражеской авиации — ежедневно с утра до ночи. Мы к ним вскоре привыкли, только поражались, как это немецкие летчики не могут потопить наши почти безоружные суда. Видимо, это были летчики сухопутных войск, не подготовленные к поражению морских подвижных целей. И уж если корабли по ним стреляли, то их удары совсем не достигали цели.
Командование флотилии приняло меры к усилению противовоздушной обороны портов и судов. Наконец-то вооружили суда нашего отряда. 27 сентября на «Вилсанди» установили две 45-миллиметровые зенитные пушки, а пулеметы у нас уже имелись. Теперь стало веселее и легче бороться с воздушным врагом.
Как раз в эти дни «Вилсанди» и другие корабли эвакуировали из Ленинграда в тыл многих эстонских рабочих и их руководителей, вынужденных покинуть свою родину, но не покорившихся врагу.
29 сентября военная команда и эстонский экипаж транспорта «Вилсанди» приняли на борт сотрудников Верховного Совета ЭССР и благополучно доставили их на восточный берег озера. В этом походе участвовал впервые назначенный на корабль военком старший политрук А. Марчук.
В тот же день мы приняли на борт команду транспорта «Щорс». После высадки десанта под Шлиссельбургом судно село на мель, и фашисты, обнаружив с рассветом советский корабль, расстреляли его из орудий и минометов. «Щорс» сгорел. Команду удалось спасти. Это был уже второй корабль, потерянный отрядом транспортов.
За неделю до гибели «Щорса» пропал без вести транспорт «Илга». Он имел задание доставить канлодке «Лахта», оказывавшей артиллерийскую поддержку войскам на линии фронта, боеприпасы и зимнее обмундирование. В назначенный район судно не пришло и бесследно исчезло. Посланные на поиски самолеты и корабли не обнаружили никаких следов кораблекрушения или потопления «Илги».
Старший лейтенант И. В. Дудников.
Несколько позже военком «Вилсанди» А. Марчук показал мне вражескую листовку. На одной ее стороне была нарисована схема оперативной обстановки на Ладожском озере; жирные черные стрелы, изображавшие наступление финских частей с севера по обоим берегам Ладожского озера и немецких войск с юга — из района Шлиссельбурга и Волховстроя, смыкались на западном и восточном берегах озера. Картинка не говорила, а кричала: «Ладожская флотилия, ты окружена со всех сторон». А на ее обратной стороне была напечатана на русском языке листовка-пропуск примерно следующего содержания: «Доблестные краснофлотцы и командиры Ладожской флотилии! Вы храбро сражались, но теперь окружены, и дальнейшее сопротивление бесполезно. Сдавайтесь в плен. Мы обещаем вам сохранить жизнь, а после войны возвратить на родину. Порядок сдачи в плен: корабли должны прийти в порт Лахденпохья. Входить в залив, ведущий к этому порту, разрешается только по одному кораблю, орудия должны быть зачехлены, советский флаг спущен, а поднят белый флаг. Вся команда обязана выстроиться на верхней палубе…»
Мы весело посмеялись над наивным смыслом порядка сдачи в плен. «Советские корабли, не сдавайтесь все сразу, а приходите по одному», — гласил он. И можно было бы об этом забыть. Но случай с «Илгой» наводил на грустные мысли: а не нашлось ли предателей на этом судне, воспользовавшихся листовкой-пропуском?
И действительно, как мы узнали через два года, капитан «Илги» и часть латвийского экипажа (транспорт перед войной был приписан к Рижскому порту) предали Родину. Они ночью обезоружили спавшего военного коменданта лейтенанта Лебедева и его небольшую военную команду, связали их и увели судно в Лахденпохью, воспользовавшись, очевидно, указанным пропуском (летом 1944 года, когда наши войска разгромили противника на берегах Ладожского озера и вернулись в порт Лахденпохья, там в полной исправности стоял транспорт «Илга» — он тогда снова вошел в состав флотилии).
Серьезные задачи, вставшие перед отрядом транспортов Ладожской военной флотилии в связи с блокадой Ленинграда, настойчиво требовали улучшить его организацию и превратить в настоящую воинскую часть. Случай с «Илгой» явился толчком, ускорившим этот процесс.
В начале октября гражданские экипажи всех судов нашего отряда заменили военными командами. Некоторых капитанов и матросов торгового флота мобилизовали в кадры ВМФ. Они оставались на своих судах, теперь уже в военном звании. Гражданский экипаж «Вилсанди» в составе 17 человек был списан на берег. К имевшейся на транспорте военной команде из 10 человек добавили еще 28 краснофлотцев и офицеров. Командиром корабля назначили капитана 2-го ранга М. О. Котельникова, военным комиссаром — старшего политрука А. Марчука, я стал помощником командира и штурманом военного транспорта «Вилсанди», машинно-котельную команду возглавил техник-лейтенант И. С. Лебедев, а медико-санитарную службу — военфельдшер Н. Р. Закабунин.
8 октября я простился со своими эстонскими товарищами, вместе с которыми три с половиной месяца выполнял боевые задачи в наиболее тяжелый период войны.
Весь эстонский экипаж — от пожилого уважаемого всеми капитана Августа Петовича Яксона до самого молодого матроса, еще совсем юного Эдуарда Сяре, — как и военная команда, самоотверженно выполнял все боевые задания, выпавшие на долю транспорта «Вилсанди». Наши эстонские товарищи по боевой службе в эти суровые месяцы войны показали себя настоящими патриотами социалистической отчизны, готовыми отдать свою жизнь во имя разгрома общего врага человечества — фашизма. Каждого члена экипажа я от имени командования поблагодарил за честную, самоотверженную службу Родине. Когда эстонцы покидали свой родной корабль, первый механик старик Оскар Сюзер заплакал: ему тяжело было покинуть судно, на котором плавал так много лет.
Спустя два дня «Вилсанди» поднял военно-морской флаг и вышел в очередной поход. Мы приняли на борт 250 летчиков, оставшихся без самолетов, для отправки в тыл за новой материальной частью. Через сутки корабль вернулся в Осиновецкий порт и снова принял летчиков со сбитых самолетов, на этот раз 280 человек. Любопытно отметить, что эти смелые опытные офицеры, много раз смотревшие смерти в лицо, чувствовали себя весьма тревожно в трюме корабля, когда над ним жужжали вражеские бомбардировщики и вокруг рвались бомбы. Во время этого похода на мостик поднялся полковник — старший группы и попросил разрешения открыть люки трюма, смущенно пояснив, что его люди в воздухе— орлы, но когда они слышат, а не видят воздушного противника, им не по себе.
В эти суровые октябрьские дни развернулись ожесточенные бои под Волховом и Тихвином. Гитлеровские войска стремились во что бы то ни стало полностью окружить Ленинградский фронт и Балтийский флот, создав выходом на реку Свирь второе кольцо блокады вокруг Ленинграда. Решалась судьба города, а вместе с ним и судьба Ладожской флотилии. Мы внесли свою лепту во имя того, чтобы сорвать этот страшный план. В конце месяца «Вилсанди» и другие корабли флотилии перебросили с некоторых участков Ленинградского фронта на Волховский крупные войсковые подкрепления. В частности, наш корабль за два рейса перевез через озеро и высадил на восточный берег в бухте Черная Сатама подразделения 6-й бригады морской пехоты, которая сыграла важную роль в разгроме немцев под Волховом. В 3-м батальоне этой бригады сражался мой товарищ лейтенант Василий Иванович Ачкасов. Высадившись с корабля на берег, батальон походным маршем достиг фронта и, заняв оборону у деревни Замошье, в 25 километрах восточнее станции Волховстрой, с ходу вступил в бой, как раз в те дни, когда в этом районе развернулось ожесточенное сражение с фашистскими войсками.
Во время высадки морской пехоты в бухте Черная Сатама у берега уже появился лед. А ведь не закончился еще октябрь (это было 27–29 октября).
Да, зима 1941 года началась очень рано и была на редкость суровой. Помню, что праздник Великого Октября корабль отмечал, будучи скованным первыми льдами, на рейде порта Осиновец в Шлиссельбургской губе.
Зима вступила в свои права не только рано, но и очень бурно — на Ладожском озере день за днем бушевали штормы.
Мы весь ноябрь интенсивно плавали, несмотря на штормы и льды. Корабль перевозил для Ленинграда муку, от которой в первую очередь зависела жизнь его доблестных защитников, а обратными рейсами эвакуировал рабочих ленинградских заводов, направлявшихся на Урал и в Сибирь. Но темпы перевозок несколько замедлились. И не столько по причине ранней суровой зимы, сколько вследствие катастрофического положения с топливом. Когда шли бои под станцией Волховстрой, угля на флотилии почти не было. Его ценили, что называется, на вес золота.
В конце ноября из Новой Ладоги на запад вышел большой конвой. Кораблям и баржам, нагруженным мукой и другими продуктами питания для Ленинграда, в последний раз удалось пройти в 1941 году по водной трассе «Дороги жизни». Во время похода от ударов громадных волн и торосящихся льдов тральщик «Норек» получил пробоину и стал тонуть. Его командир старший лейтенант А. П. Гаврилов, краснощекий, пылающий здоровьем молодой человек, высадил всю команду на буксируемую баржу, чтобы спасти ее и ценный груз, а сам остался на тонущем корабле. Мужественного офицера только через полчаса вытащили из ледяной воды и доставили на борт «Вилсанди». В таких случаях у нас применялось одно лекарство — спирт — и наружно и внутрь. Гаврилов не заболел.
Из-за тяжелых льдов и сильного шторма переход затянулся, и обычной скудной нормы топлива нам не хватило, чтобы дойти до порта назначения. Кочегары забросили в топки последние лопаты угля, когда до восточного берега оставалось еще миль 6–7. Пар садился. На наше счастье, ветер дул с норд-оста. Сильным шквалистым ветром и льдами нас несло к бухте Морье, и если бы не береговой ледяной припай, то «Вилсанди», уже лишенного хода, выбросило бы на берег. Но нас вместе со льдом поднесло к припаю. Постепенно ледяная шуга уплотнялась, и наконец корабль остановился и тут же вмерз в лед у самого берега, несколько севернее бухты Морье. Остальные корабли и суда, участвовавшие в этом походе, шторм «расставил» в беспорядке вокруг нас на зимовку. Это было 1 декабря 1941 года.
Так закончилась первая военная навигация на Ладоге.
За период с 12 сентября по 1 декабря 1941 года корабли и суда перевезли из Новой Ладоги в порт Осиновец для отправки в Ленинград примерно 60 тысяч тонн продовольствия, боеприпасов и горючего, а также около 31 тысячи чело век.
Зимовали корабли отряда транспортов и других частей флотилии вблизи маленького населенного пункта Морье — в совершенно необорудованной, открытой бухте, всего в 20–30 километрах от линии фронта на Карельском перешейке. Когда лед достаточно окреп, командование вновь созданной базы организовало оборону на льду. В нескольких километрах севернее кораблей во льдах были оборудованы огневые точки и «окопы». Их заняли матросы и офицеры, выделенные с кораблей. Я был командиром того участка ледового рубежа, который занимал личный состав «Вилсандн». По боевой тревоге взвод лыжников-автоматчиков в полушубках и белых маскхалатах направлялся к своему участку. А тревоги объявлялись часто, особенно в начале зимовки, так как командование не без основания опасалось прорыва финских лыжных отрядов с севера и немецких частей из района Шлиссельбурга. Такая угроза возникла, например, в канун Нового года.
Встреча 1942 года совпала с необычным событием в нашей фронтовой жизни. Впервые за полгода войны к нам приехали артисты — небольшая концертная бригада из Политуправления Краснознаменного Балтийского флота.
Для всех нас, зимовавших в диком, пустынном уголке озера, этот концерт явился огромным праздником. Лично я был тогда буквально ослеплен лучом света и радости, занесенным к нам дорогими нашими артистами после долгих месяцев жизни среди грохота снарядов, мин, авиационных бомб, после изнуряющих штормовых походов. Концерт заставил меня на один вечер забыть войну. Он напомнил извечную истину, что жизнь прекрасна, что на смену войне придет мир.
Глубоко растроганный, я пригласил всех артистов в свою маленькую каюту, усадил их на обитый красным бархатом диван и накормил.
О, это был немаловажный знак благодарности, — ведь они приехали из блокированного Ленинграда! Потом мы почти всю ночь беседовали, шутили, смеялись. Особенно запомнились мне Герман Орлов и Михаил Курдин, исполнявшие сатирические куплеты и интермедии (мотив и слова песенки «Часы пока идут…», например, помню до сих пор), Зоя Рождественская своими лирическими песнями и Николай Коршунов, обладавший красивым тенором, так не гармонировавшим с его крупными чертами лица и массивной фигурой.
Между тем жизнь шла своим чередом.
Матросы и офицеры усиленно готовились к следующей навигации. Несмотря на исключительные трудности, все корабли в срок закончили зимний судоремонт. Мы с нетерпением ждали весны. Каждый из нас горел желанием снова день и ночь доставлять родным ленинградцам все необходимое, чтобы они могли выстоять в неслыханно тяжелой борьбе. Нам не терпелось принять летнюю эстафету на «Дороге жизни» от бойцов ледовой автомобильной дороги, перевозивших днем и ночью, в пургу и метель продовольствие и другие грузы Ленинграду.
На малой трассе
Кампании 1942 года суждено было стать самым важным и самым напряженным периодом в боевой деятельности Ладожской военной флотилии на водной трассе «Дороги жизни» Ленинграда.
Постановление Государственного Комитета Обороны СССР от 19 апреля 1942 года обязывало Военно-Морской Флот обеспечить завоз в Ленинград огромного количества продовольствия, топлива, боеприпасов, военной техники и войск, а также эвакуацию из города населения и заводского оборудования. Эту стратегическую задачу должна была решить Ладожская военная флотилия с привлечением судов Северо-Западного речного пароходства и Балттехфлота.
24 апреля 1942 года прекратила свое существование ледовая трасса. Настал «мертвый период»: автомашины уже не могли ходить по льду, а корабли еще не вырвались из ледяного плена — слишком суровая зима и поздняя весна были в 1941/42 году.
Зимой саперные части Ленинградского фронта построили на пустынном восточном берегу Шлиссельбургской губы новый порт. На участке коса Кареджи — Кобона протянулись 10 пирсов длиной по 250–300 метров каждый. От станции Войбокало через поселок Жихарево подвели полотно железной дороги прямо к пристаням нового порта Кобона. Таким образом, железнодорожная магистраль Вологда — Ленинград теперь прерывалась лишь 16-мильным водным участком, разделявшим порты Кобона и Осиновец, около которого находилась станция Ладожское озеро — начало западного участка железной дороги на Ленинград. Одновременно перестраивался и расширялся Осиновецкий порт, а коммуникация между западным и восточным берегами Шлиссельбургской губы оборудовалась в навигационном отношении. Много внимания было также уделено ее противовоздушной обороне.
Итак, во второй военной навигации, в отличие от первой, появилась возможность направить основной грузовой поток в Ленинград по малой трассе «Дороги жизни».
Прошел целый месяц с того дня, как прекратилось движение по ледовой дороге. Моряки Ладоги рвались в поход. Они не могли ждать, пока уйдет лед: их грузы с нетерпением ждали защитники великого города на Неве.
21 мая из порта Осиновец вышел в озеро ледокольный буксир «Гидротехник». С трудом преодолев тяжелые льды, он пробился на восточный берег. Через два дня по его маршруту вышли суда отряда транспортов. Но это были, по существу, пробные рейсы. Настоящим первым днем навигации 1942 года по «Дороге жизни» надо считать 28 мая.
В этот солнечный майский день у пирсов и на рейде порта Кобона царило необычайное оживление. Десятки боевых кораблей и транспортных судов, прибывших сюда из гаваней западного берега, стали под погрузку. С Большой земли после месячного перерыва пошел хлеб героям осажденного Ленинграда. Это был настоящий праздник!