Володя очень трогательно относился к детям Марины — переживал за них, любил их, с радостью их видел. У него не было такого жлобского чувства — чужие дети. Это были замечательные ребята, особенно младший — Володька. Ему было шесть лет, и он назначал моей жене тайные свидания. Он ей говорил по-французски: «Ты придешь во столько-то!» А про меня спрашивал: «И чего ты в нем нашла?»
В те годы он не пил абсолютно, это было желание жить одинаковой жизнью со всеми. И он замечательно выглядел, прекрасно себя чувствовал. Потом ему стали внушать, что он становится серым, неинтересным, я даже знаю, кто эти люди. Им было приятно заманить его в свой лагерь — почувствовать, что он такой же, как и они. Я знаю бесконечное количество людей, которые под «знаменем» Володи пьют. Но они — никто.
— Вы хорошо знали Александра Галича, а какие отношения были у них с Высоцким?
— Они не общались, но был один концерт, на котором они выступали вместе. Это было в каком-то институте, и за этот концерт вызывали и того и другого. Галичу сказали, чтобы он не дергался, что если еще хоть один раз… А Володю просто пожурили, но он держался твердо.
— А что Высоцкий рассказывал о своих поездках за границу?
— В первый раз заграница на него произвела очень странное впечатление. Он восхищался дорогами, машинами — совершенно детское ощущение. Потом, когда он стал чаще ездить, стал понимать глубже. У него была очень смешная история, которая Володю во многом характеризует… Он попал в Америку, шел по Голливуду… Володя всегда любил таких су-перменов-актеров. Есть актер Чарлз Бронсон, во всех гангстерских фильмах он играет, в «Великолепной семерке» например. Для Володи это был кумир. Он рассказывал: «Я увидел его, подошел и говорю по-английски: «Я русский актер». А он мне: «Гоу э вэй» — «Я Высоцкий, меня знают в России..» — «Гоу э вэй». На четвертом «Гоу э вэй» я понял, что он сейчас меня просто ударит и я не встану… И вдруг я подумал, что ведь тоже иногда так себя веду. И я понял это сочетание узнаваемости и неузнаваемости, то есть я никто в Америке, меня никто не знает…» Он привык, что его все узнают.
— Были ли у Высоцкого проблемы с выездом за границу, трудности с оформлением документов?
— По-моему, нет. Ведь у нас многие вещи нужно делать через чистильщика обуви или носильщика, а не через начальника аэропорта или министра. В те годы, во всяком случае… А все люди на местах к Володе относились более чем нормально, старались ему помочь. По-моему, особых проблем с выездом у него не было.
— В США Высоцкий общался с Михаилом Барышниковым. А в Союзе они знали друг друга?
— Конечно, это я познакомил Володю с Мишей. У них была короткая — одно лето, — но очень сильная дружба. Мы были в Ленинграде, потом приехали в Москву… Миша — очень живой человек, душевно живой… Может, сейчас он переменился, я знаю, что он не допускает до себя ни людей, ни звонков, а тогда… А тогда образовался такой круг людей с открытой душой. Тогда в нем не было ни позы, ни фанаберии. Миша был тогда очень естественный человек. И когда Барышников уезжал, он совсем не думал остаться — я в этом уверен.
— Отношение к Высоцкому в театре — какова ваша точка зрения?
— Моя точка зрения… Понимаете, она очень субъективна. Но то, что за его спиной всегда что-то шептали, что-то говорили, сводили-разводили, влезали в его жизнь, — это его ужасно злило. Хотя ведь в театре всегда так. И он старался держать небольшую дистанцию и держал ее иногда довольно резко. В нем появилась такая холодная снисходительность… Такая улыбка — он стал много улыбаться людям… Низ улыбался, а верх нет, я не любил это его выражение лица, но он ему научился.
Его любили и не любили в театре. Были люди, которые относились к нему равнодушно… Этих людей волновало, раздражало его имя. Они сами себе льстили, думая, что имя Высоцкого построено не на том, что он — хороший актер. Но еще раз повторяю: те люди, которые о нем сейчас в основном пишут, никогда не были с Володей в близких отношениях. Они были с ним «ни в каких» отношениях,. И это момент очень важный.
Конечно, Володя мог раздражать людей каким-то своим жестом. А еще: ему прощалось то, что не прощалось никому, — это тоже вызывало вполне определенные чувства. Тут я не исключаю и себя…
Но в целом Володю все-таки уважали и ценили, и все безумно любили, когда он пел. Вот тут они просто не могли ничего с собой поделать.
— Еще один традиционный вопрос — Высоцкий и Любимов?
— Любимов, конечно, Володю любил. Но любил в Володе человека, который был ему нужен. Любил — как может любить этот человек.
И в заключение — несколько замечаний, пусть разрозненных и несвязанных, но для меня принципиально важных…
Володя — явление настолько нетривиальное и небанальное, что он не поддается никаким приглаживаниям. А в воспоминаниях одни хотят казаться хорошими, другие — откровенными, третьи — принципиальными. И сейчас восстановить истину отношений стало труднее.
Накопление знаний, конечно, необходимо… Но можно знать о человеке все и ничего в нем не понять. Просто увидеть все — это не способ дойти до истины. Снимание покрывала? С одной стороны, это дает позицию откровенности и правды. А с другой — не придется ли отвечать на вопрос: «Интересно, а каким он был голый?»
Ведь теперь разговор идет в контексте сказанного, накопленного. «Неважно, что задумано, важно, что построено». И уже создан определенный миф, и начинает создаваться фетиш… Но как вы отнесетесь к чему-то, так и оно отнесется к вам. И то, что Володи нет, мало что меняет. Ведь он и оттуда может ответить, ответить очень страшно, ответить не буквально, ответить как-то иначе…
Вот кажется: Володя — человек публичный, у всех на виду, но почему же он остается загадкой? Тайной? Да не был он публичным человеком! И то, что его жизнь все время должна была быть публичной, — в этом и была его трагедия. А он очень не любил, когда к нему влезали в душу. И достаточно откровенно это сформулировал сам. У него была своя, тайная жизнь, куда он не допускал никого.
Володя ведь был абсолютно не похожим ни на кого, а теперь его делают похожим.
Ведь для чего нужны воспоминания о Володе? Люди, которые ищут, должны иметь пример, какой-то пример. В его жизни было огромное количество того, что в человеке рождает оптимизм!
Его жизнь была невероятной по взлету, по высоте взлета… Он добился всего, чего хотел. Мне кажется, что главной чертой его характера было умение добиваться. Если он ставил цель, то добивался ее во что бы то ни стало! В этом смысле Володя — пример просто невероятный, сказочный!
— Но он был талант?!
— Да нет, не только талант! Он раскачал его в себе, он свой талант невероятно развил… Володя — абсолютный пример громадной работы. Громадная конкретная работа, вообще человека может спасти только работа…
Володя столько работал! Не отдыхал и отдыхать не умел… Куда бы мы ни приехали — в самое прекрасное место, а через два часа уже едем домой.
Истинно талантливые люди умеют создавать это ощущение — все, что они делают, делается легко, без всяких усилий… На самом деле за такой легкостью — огромная работа.
Володя — удивительный пример удивительной жизни… Но у меня такое впечатление, что сейчас хотят использовать этот пример, чтобы совершать те же ошибки. Но ведь есть возможность и не повторять… В этом есть какая-то невероятная несправедливость — не для этого он прожил жизнь, и не для этого он прошел такой страшный путь.
Человек живет для счастья, а не для несчастья! А уж беды и несчастья его найдут. В конце жизни Володя имел все что хотел. И что же, он был счастлив?.. Мог ли он остановиться? Мог ли? Я помню такие моменты, когда он мог бы начать жить по-другому. Он мог бы умереть от инфаркта и в тот же срок, но это была бы другая жизнь…
Ведь последний год или полтора года это была жизнь в аду. В аду, который я не пожелал бы ни одному своему врагу! И тут никаких умилений быть не должно.
Самое опасное сегодня было бы подумать, что Володя ни в чем не знал меры. И именно поэтому он был такой выдающийся талант. Да, он часто делал вещи крайние! Но в поэзии, в пении — во всем этом есть такое чувство меры… То ли он знал, что это самое главное, то ли понимал, что здесь он не имеет права нарушать гармонию… Когда Володя начинает петь, он как будто бы уходит в другой мир.
Он там талант, где есть чувство меры…
Сейчас сложное время: или произойдет момент более глубокого и более нравственного отношения к этому имени, или все пойдет дальше — в ту сторону, в которую так мило и с таким веселым гиканьем Володю потащили сейчас. И через несколько десятилетий восстановить истину будет сложно. Может быть, и невозможно. Ведь сейчас делается все, чтобы он надоел, чтобы его забыли. Уже слышатся голоса: не слишком ли много Высоцкого? Он начинает надоедать.
Вы понимаете, что происходит?! Наступил такой момент — как будто все забыто. Забыто все! Забыты дураки… «Подумаешь, какие-то дураки совали ему палки в колеса…» Но это были не палки в колеса, это было палкой по хребту! И эти люди живы. Они насмехались, они оскорбляли, они унижали его… Говорят, он был выше всего этого… Как сказать, он же был живой…
Володя сам по себе больше, чем все, что о нем сказано и будет когда-то сказано… Через него мы выясняем свои отношения с собой и со временем — что в нем было хорошо, а что нехорошо, что правильно, а что неправильно… Уж слишком его путь был необыкновенным!
У меня желание разобраться… Я категорически против проповеди самого себя. Но с другой стороны, я понимаю, что единственная возможность говорить о Володе — это говорить о своих отношениях с ним. И в этом смысле исповедоваться, хотя бы перед самим собой. Другого выхода нет.
Январь 1988 г.
Мне нужно найти в себе силы — примириться и извиниться перед Володей. Я все равно разговариваю с Володей, которого нет, как с живым… И как до живого я тогда не смог достучаться, так не могу сейчас достучаться до мертвого.
ВАЛЕРИЙ ФЕДОРОВИЧ ПЛОТНИКОВ
С Владимиром Высоцким нас познакомили в Ленинграде, в клубе «Восток». Этот клуб самодеятельной песни отмечал свое двадцатипятилетие, это было в январе 1966 года. Множество магнитофонов, множество микрофонов на сцене — снимали и записывали Высоцкого многие. Я сделал смешной снимок — микрофон вместо носа. Показал Высоцкому, ему фото понравилось.
Потом он долго жил в гостинице «Октябрьская», когда снимался в «Интервенции» у Геннадия Поллоки. Мы встречались довольно часто, хотя разница в возрасте была значительной. Мы не были друзьями, но наши отношения были, можно сказать, выделяющиеся. Тогда в Ленинграде меня просто поразила его моторность, от него исходила какая-то внутренняя сила. И потом — это рождение созвучий прямо на ходу. Мы шли с одной девушкой, которую звали Наташа. И Высоцкий выдал экспромт: «Натали, утоли, я молю…»
Я когда-то учился в художественной школе — кстати, вместе с Михаилом Шемякиным — и считался интеллигентным мальчиком. Но конечно, старался казаться опытным, видавшим виды… Однажды с Владимиром мы зашли в буфет гостиницы «Октябрьская», взяли что-то поесть. Я говорю: «Ну а выпить что возьмем?»— «Ничего. Нельзя мне, я в завязке. Выпью — могу сорваться».
Следующая наша встреча произошла в Москве, я уже учился во ВГИКе. Был февраль 1972 года, и тогда на Таганку попасть было практически невозможно, особенно на «Гамлета». И мы договорились, что я буду снимать после спектакля.
Начали работать. Я стал придумывать мизансцены, которых в спектакле не было. Например, Владимир пел в меч, как в микрофон… Кажется, Любимов даже хотел это использовать в спектакле, но меч был очень высоким. Хорошо помню, что Высоцкий торопил меня: «Давай, Валера, побыстрей. Неудобно, мы задерживаем осветителей».
Следующая съемка — седьмого июля 1975 года. Был проект выпустить два диска-гиганта на фирме «Мелодия». Одна пластинка — полностью Высоцкого, а вторая — пополам Володя и Марина Влади. Нужны были фотографии для этих дисков. Володя пел у меня дома полтора часа подряд, и я все время снимал… Окна были открыты, если бы соседи знали, что это поет живой Высоцкий! Ведь наверняка думали, что это магнитофон.
Но пластинки тогда так и не вышли. Я видел готовый макет первого диска, — можно было запускать в производство. Но на краешке конверта чьей-то рукой была «наложена резолюция»: «До особого распоряжения!» Поэтому первая большая пластинка вышла только после смерти Высоцкого. Я знаю, что сразу после июля 80-го Марина Влади пришла на фирму «Мелодия». Она спросила о судьбе их совместного диска… И знаете, что ей сказали? «А кто вы теперь такая?.. Так, вдова…»
Съемка с Мариной Влади была четырнадцатого ноября 1975 года. Мне уже доверяли… Перед съемкой Марина его причесывала, и у Володи было такое детское выражение лица… как на фотографии, где он маленький в военной форме. Это можно почувствовать на снимке, где немного «режется кадр». Марина так на него посмотрела…
Весной 1976 года мы вместе вырвались за город. Марина была очень рада: «Такой воздух». Тут Володя говорит: «Может быть, и мне дачу построить…» На что Марина заметила: «Володя, ты же на ней больше дня не выдержишь».
В мае 1976 года Высоцкий вернулся из Франции, там он отпустил бороду. Тогда я снимал его в театре, на спектакле «Вишневый сад». Двадцать первого мая мы снимали пробы на «Пугачева» — Высоцкий очень хотел сыграть Пугачева. Тут Володя в образе — потрясающие снимки! А Марина должна была играть Екатерину II… К сожалению, режиссер снял фильм с другими актерами.
Мы договорились, что я поснимаю еще раз на «Гамлете». Гамлет с бородой — это было бы что-то необыкновенное… Прихожу в театр — Володя без бороды: «Знаешь, Петрович мне устроил такой скандал.»
Двадцать шестого октября 1976 года Высоцкий побывал на моей первой персональной выставке в Ленинграде, и в книге отзывов осталось его четверостишие:
Последние годы Володя становился все круче и неуправляемее. Часто бывал раздражительным, взрывался по малейшему поводу. Договаривались о съемках, но он не приходил. Что с ним происходило, я не знаю. Может быть, силы были на исходе. Ведь в буфете театра он просил: «Сделайте мне не двойной, а десятерной кофе».
При жизни фотографии Высоцкого появлялись очень редко. В 1974 году в «Кругозоре» вышли его песни из кинофильма «Бегство мистера Мак-Кинли». И я дал цветную фотографию. Но в редакции сказали: «Цвет… — это слишком много для Высоцкого». Были фотографии в «Авроре», где вышла статья Вениамина Смехова «Мои товарищи — артисты». Володя был ужасно рад. При мне звонил Нине Максимовне, говорил об этой публикации.
Храню как дорогую реликвию буклет «Владимир Высоцкий» с надписью: «Автору этого и других произведений от его модели! С уважением и дружбой! В. Высоцкий — В. Плотникову!»
Декабрь 1986 г.