— А какие случаи, слова или выражения из тех времен вы встречаете в песнях Высоцкого?
— Вот, например, когда Володя написал «Балладу о детстве», — там есть про Гисю Моисеевну и про его старую квартиру. Об этом Володя рассказывал мне, и все это я очень хорошо представлял по его рассказам. Но конечно, не знал тогда, что это станет песней. И вот когда появилась эта вещь, я моментально вспомнил и Гисю Моисеевну, и все эту систему коридорную. Такое впечатление, как будто он мне это нарисовал.
А чтобы сказать что-нибудь конкретнее, нужно каждую вещь слушать отдельно и вспоминать.
— А двор? Ведь он в жизни любых школьников играет большую роль.
— Нет, мы почти никогда не собирались во дворе. И возле школы не терлись. Мы сразу уходили. У нас был «Эрмитаж» — это основное. Ну кроме того, мы, естественно, посещали всякие выставки — если было что-нибудь любопытное. Нам было интересно. Мы с Володей даже говорили: «Мы из кружка «Хотим все знать». А в основном ходили в «Эрмитаж». Мы там знали каждую скамейку, каждый куст, знали, где что происходит, знали людей, которые постоянно туда приходили, с некоторыми даже раскланивались. Во всех ларьках «Эрмитажа» у нас всегда был кредит, нас все знали, нам верили. Вот если мы приходили и хотели, скажем, выпить воды или даже вина — «мальчики, пожалуйста…». А назавтра или через день мы приносили деньги. То есть как в старые добрые времена— на доверии… Это было наше место. Лучшее место отдыха, лучшее место для беседы, лучшее место для свиданий с друзьями. Да и сам по себе «Эрмитаж» был прекрасен.
— А на школьные вечера вы ходили?
— Было Но я ничего серьезного с этим не связываю, ничего интересного. Сами понимаете, как школьные вечера могут проходить интересно? Хотя они устраивались для нас, но мы считали себя выше этого. Потому что на вечера шли те, кому делать было нечего, а мы предпочитали многое другое.
— А как долго жила ваша компания?
— Ну, плотно она жила, во-первых, до тех пор, пока не переженились все, а во-вторых, пока не закончили институты. А потом у каждого появились свои семейные заботы, потом — распределение… Когда мы пошли работать, уже стали реже видеться, реже созваниваться. У Володи, скажем, вечерний спектакль— значит, его нет. Акимов на курсах, у меня — занятия или дежурство вечернее… Поэтому реже стали встречаться, но все равно все, что у нас было хорошего, все это осталось. Хотя уже редко получалось так, чтобы собирались все вместе, — то половина компании, то двое-трое, то четверо. Но связь у нас была постоянная.
— Первый театр, в котором работал Высоцкий, — Театр имени Пушкина. Вы там бывали?
— Мы туда ходили, смотрели спектакли. Сказать, что они были шедеврами, конечно, нельзя, но это были первые Володины актерские шаги. Нам было просто интересно на него посмотреть: наш Вовка — и на сцене! Как так? Вовка — артист! Это было смешно и действительно здорово. Сидишь и гордишься: он — твой друг, он — из нашей компании.
Вы знаете, недавно мне кто-то задал вопрос: «Как он стал актером?» Я не мог ответить. Но потом вспомнил о тех хохмах и розыгрышах, которые мы очень любили делать всей компанией. Например, подходим мы к «Эрмитажу». Вот идут Володя Акимов, Володя Высоцкий, я, Лева Эгинбург и еще кто-то. Идем спокойно, как совершенно нормальные люди. Володя, поскольку он у нас заводила, говорит: «Так, внимание, приготовились… Пять шагов проходим — присели». И вот мы, пятеро взрослых людей, приседаем и идем на четвереньках. Идем, идем, а он тихо, сквозь зубы: «Не смеяться! Спокойно. Так. Встали! Повернулись друг к другу». Мы встаем, парами друг к другу поворачиваемся… «В обратную сторону! Так. Пошли. Через три шага — прыгаем!» Через три шага все — хоп! — подпрыгнули и опять лицом друг к другу… «Хорошо, хорошо…» На нас, конечно, смотрели как на ненормальных, но все смеялись. А нам это было удовольствие! Представляете, с каменными лицами на четвереньках…
Потом Володя проводил такие опыты. Мы проходим мимо «елисеевского магазина», а он говорит: «Обратите внимание, что сейчас будет. Я скажу одно слово, и оглянутся все старики, ни один молодой не оглянется». Он становится прямо у входа в зал — вокруг снуют люди — и громко произносит: «Молодой человек!» Все старики тут же оглядываются, а молодые проходят мимо, как будто ничего не слышали. Он говорит: «Вот видите?» Мы — падали. Откуда он это брал?
Или в метро. Мы заходим в вагон, садимся, а он изображает чокнутого. Подходит к стеклу и на свое отражение начинает как-то странно смотреть, как в поезде человек смотрит в окно: что-то узнает, кому-то машет рукой. Все так отжимаются от него подальше — ну, ненормальный. Некоторые старушки с сожалением смотрят: какой молодой и такой больной. Мы тоже от него отворачиваемся — из последних сил стараемся не смеяться. Но вот станция, открывается дверь, и он вдруг говорит уже нормальным голосом: «Ну все, ребята, пошли». И — немая сцена. Народ сидит, смотрит и не может понять: что же это такое было? Представление, розыгрыш или он действительно ненормальный?
А мне кажется, что всем этим он подготавливал себя к будущей профессии, пробовал себя… Пробовал на нас, пробовал на людях, пробовал на улице. Если со стороны посмотреть, это же смешно просто — пять здоровых парней при галстуках в полном порядке и вдруг начинают: «Так, так, подпрыгнули! Хорошо, прекрасно…»
— «713-й просит посадку»… Вы тоже были в Ленинграде на съемках?
— Дело было так… Володя неожиданно получил телеграмму — ему нужно прибыть на съемки этой картины в Ленинград. А у него ни копейки денег нет. Он позвонил мне и говорит: «Достань денег, иначе я завтра не уеду, неустойку платить — сам понимаешь…» Ну я достал деньги, а потом поехал Володю провожать. И Гарик Кохановский с нами поехал — мы в тот раз у него собрались Зашли в купе — там перебор гитары, трали-вали… А Гарик побежал за вином — на прощанье… Вышел — и его нет и нет, нет и нет. Я говорю: «Пойду-ка посмотрю, что случилось, — поезд-то вроде уже должен идти». А ни у Володи, ни у меня часов нет. Только я в тамбур, а проводник говорит: «Да вы что, мы уже полчаса едем!»
Так я попал в Ленинград — без единого документа, безо всего необходимого… А как меня провести на студию? Володя говорит: «Старик, не волнуйся, я все сделаю». Пошел в администрацию и наговорил, что привез актера из Москвы, назвал даже фильмы, в которых якобы я снимался. Назвал просто так, от фонаря. И меня пропустили без документов. Сказали: «Пожалуйста». Записали фамилию — и все.
А мы только потом сообразили, что он назвал фильмы, которые были сняты еще до моего рождения.
Тогда я познакомился с Люсей Абрамовой, со второй супругой Володи. Она в «713-м» играла американскую кинозвезду. А Володя в этом фильме играл морячка. И вот еще смешной эпизод, он рассказывал: «Я там дерусь, я там всех бью!..» А когда мы фильм посмотрели, оказалось — это его там мордуют все, кому не лень. Ну все-таки первая картина, ему нужно было что-то интересное рассказать. «Я, — говорит, — там такую драку устроил…»
— А еще в каких городах вы «совпадали» с Высоцким?
— В 1966 году мы вместе были в Батуми. История эта очень интересная… У меня в институте был приятель— Альберт Хачатурян. Его мать тетя Нина жива и до сих пор живет в Батуми, в маленьком таком переулке у морвокзала. И как-то Володя меня спросил: «Ты куда собираешься в отпуск?» — «Я еду в Батуми, никогда там не был… Там живет мама Алика Хачатуряна…»— «Старик, я, наверное, тоже туда заеду». Мы рассчитали время… И вот в один прекрасный день я сплю, чтобы переждать самую жару, вдруг меня будит тетя Нина: «Аркадий, вставай, к тебе приехали». Открывается дверь, и входят Володя Высоцкий и Слава Говорухин. Они возвращались со съемок фильма «Вертикаль» и завернули в Батуми. Володя был уже без бороды, значит, съемки закончились.
Тетя Нина приготовила хачапури, достала домашнее сухое вино. Она о Володе, конечно, слышала, и ей было очень интересно с ним познакомиться… А квартира у них расположена очень необычно: небольшая кухня на первом этаже— вход прямо с улицы, и на втором этаже — две комнаты. Мы сели, конечно, на кухне, задернули занавески… Володя взял гитару, спел одну песню, вторую… пятую, шестую. Закончил петь — и вдруг с улицы раздались аплодисменты! Мы раздвинули занавески, а там народу собралось — полный переулок!
Они, конечно, не знали, что приехал Высоцкий, просто услышали, как он поет, а там рядом морвокзал… Вот и собралось много народу, просят: «Спой еще!» Володя спел еще несколько вещей, а потом говорит: «Вы меня извините, я только что прилетел. Мне надо отдохнуть, а потом я вам еще спою».
Володя с Говорухиным остановились тогда в гостинице «Националь». И через день или через два мы пошли на пляж — море, солнце, жара… Все хорошо, но вдруг я вижу, что с одной стороны идет группа из двух-трех человек, в черных костюмах, в нейлоновых рубашках — тогда они были в моде, — при галстуках… С другой стороны — еще одна такая же группа. Все идут с какими-то кулями, а у некоторых в руках гитары. Мы не обратили особого внимания — все-таки Кавказ, юг, Батуми… Мало ли почему люди в самую жару в черных костюмах ходят…
Оказалось, что некоторые из этих людей были тогда в переулке, они через тетю Нину узнали, куда мы пошли, на какой пляж… А в этих свертках они принесли домашний сыр, хачапури, шашлыки, сухое вино… И все были «при параде»: ведь они шли на встречу с Высоцким! Не снимая пиджаков, они сели на песок, постелили скатерть, разложили угощение. И что оставалось делать Володе? Он взял гитару и начал петь…
Наверное, это был единственный раз в его жизни — концерт на пляже, на солнце, на жаре… Концерт— в плавках, в окружении людей в черных костюмах. Долго это не могло продолжаться, потому что было очень жарко, и потом, вокруг нас собрался почти весь пляж. Вот такой необычный концерт…
— Вы снимались в фильме Кочаряна «Один шанс из тысячи», а Высоцкий примерно в это же время — у Карелова в «Служили два товарища». Вы тогда соприкасались?
— Да, но мы снимались в Ялте, а они были в Одессе. Володя к нам в Ялту, по-моему, не приезжал. А когда наши съемки шли в Одессе, мы встречались то у Халимонова, то у кого-нибудь еще, там ведь и Лева Кочарян был, и вся эта компания из Большого Каретного… Но особых таких встреч-толковищ не было, все были заняты. Работа есть работа. Вовка же уставал очень.
Например, во время съемок картины «Место встречи изменить нельзя» — я там тоже снимался — было такое. Я лечу из Москвы в Одессу, первый салон самолета заперт. Стюардессы говорят: «Сюда нельзя». Прилетаем, стоит машина, и вижу — встречающие со студии еще кого-то высматривают. Спрашиваю: «Кого вы ждете?» — «Высоцкого». — «Да его не было в самолете». — «А вот он идет!»
Оказывается, ему специально закрывали салон, он раздвигал кресла, убирал ручки, ложился и спал. Ведь Володя по ночам работал, а первым рейсом ему лететь… А выйдя из самолета, тут же, в машине, доставал мандарины, начинал всех угощать, хохмить… Но я-то видел, какой он тяжелый, в каком он напряжении. Он отснялся и тут же улетел обратно, а через день — опять на съемки, это же страшное дело. А озвучить такую картину?! Он ее озвучил всего за месяц, все пять серий — это же такое напряжение! А еще телевидение, радио, репетиции в театре и все что хотите… В этом отношении Володина работоспособность просто феноменальна Наверное, поэтому и сгорел так быстро.
А физически он был крепок. Я вспоминаю спектакль «Галилей». Начинался он так: раскрывается занавес, а Володя в углу сцены на столе уже стоит на руках. Вот представьте себе — пока занавес откроется… А он, естественно, становился заранее, значит, это минута-две-три… Вот когда он успевал держать себя в такой форме — этого я не знаю.
Способности у него были необыкновенные. В фильме «Место встречи…» я играл милиционера и имел возможность наблюдать за Володей на съемочной площадке. Он приезжал, просил сценарий (а свет уже готов, камера стоит, актеры одеты), брал его и уходил куда-нибудь в угол. Минут десять — пятнадцать читал, потом подходил к Говорухину: «Слава, пора снимать. Я готов». — «А текст?» — «Готов». И отдавал сценарий. Причем сценарий сами знаете какой. Две страницы целиком — его монолог, трудный, сложный. И я обратил внимание на такую вещь. Когда идет черновая запись, актеры часто переставляют слова, — это ведь черновая запись, звук потом подкладывается… Так вот я специально открывал сценарий и смотрел: Володя с первого раза выдавал все точно. Ну хоть бы где-нибудь ошибся! Просто феноменальная память!
— Во время съемок фильма «Место встречи изменить нельзя» Высоцкий пробовал себя в качестве кинорежиссера. А вы были при этом?
— Да, я был на этих съемках… Говорухин на две недели уехал в ГДР, съемки шли в павильоне… Это было великолепно. Группа работала как часы. Обычно осветители тянутся, опаздывают… И вообще люди они капризные. Пока свет, пока декорации, пока все актеры соберутся… Но как только на площадке появлялся Высоцкий — дисциплина была идеальной! Все было готово заранее: декорации, свет, актеры… Володя каждому объяснял задачу, делал две-три репетиции и говорил: «Все, снимаем». Снимал один-два дубля, никогда — четыре или пять. Я видел, что работа ему нравилась.
Был такой знаменитый на всю студию осветитель, по-моему, его звали дядя Семен. Человек суровый и дисциплинированный. Какой бы там ни был гениальный режиссер, какие бы ни были знаменитые актеры — ровно в шесть часов он всегда вырубал свет. Все — и ни минуты больше! А у Володи он спрашивал: «Владимир Семенович, может быть, еще что нужно снять? Это мы — пожалуйста!..» Так вот за эти две недели, точно по метражу я сказать не могу, но Володя снял больше месячной нормы…
Был еще такой эпизод. Снималась сцена с Севой Абдуловым, когда Володя берет у него сахар… Володя говорит текст (а я стою рядом с ним — это называется актер окружения), и вдруг он остановился. Я вижу по камере, что она берет только Володю, и начинаю ему подсказывать. А он молчит. Я думаю: «Ну мало ли, забыл человек текст». Еще раз подсказываю. А он молчит.
Потом, когда сцену отсняли, Володя отозвал меня в сторону и говорит: «Старик, запомни: я никогда не забываю текст». — «Так чего же ты молчал?» — «А я понял, что в этом месте нужно сделать паузу. Спасибо тебе. Но в следующий раз не надо». — «Все, — говорю, — понял». Вот такая простая вещь. Кстати, я потом смотрел отснятый материал — именно этот дубль вошел в картину.
Как-то он меня очень удивил. Ко мне одно время особенно часто приезжали друзья из разных городов, и я, естественно, ходил с ними в театр, чаще всего на «Гамлета». Этот спектакль начинается с того, что Володя выходит, садится в самой глубине сцены и тихо играет на гитаре, минут пятнадцать — двадцать. И вот мы встречаемся после спектакля, а он вдруг спрашивает: «Чего это ты зачастил на «Гамлета»? То там, то там…» Я изумился: «А что, ты разве видишь? Как это ты меня видел, ты же не знал, что я приду?» — «А я абсолютно все вижу, весь зал, каждое лицо». Я спрашиваю: «А где я сидел?» — «Седьмой ряд, девятое место… девятое-десятое место, ты сидел с какой-то девушкой». — «Абсолютно точно». Кажется, он там сидит, в глубине, до меня ли ему?
Иногда с ним было трудно разговаривать, потому что — то ли неприятности, то ли что-то не получалось— он был взведенный, резкий. Такие вот моменты были, но не так уж часто.
Однажды мне позвонила Нина Максимовна: «Аркаша, приезжай, Володя куда-то рвется». Я приехал на улицу Телевидения. Володя действительно собирался куда-то лететь. «Не уговаривайте, я все равно улечу». — «Куда? Зачем?» — «А куда-нибудь, хоть в Новосибирск». Мы стали его убеждать, он вышел в другую комнату… И вдруг мы слышим, хлопнула входная дверь. Нина Максимовна: «Беги скорей за ним!» Я выскочил на улицу. Володи уже нет. Вдруг вижу — мимо меня проезжает красный «Москвич», рядом с водителем сидит Володя. Машина остановилась, он говорит: «Поехали!» — «Куда?» — «Во Внуково!»
Пришлось ехать во Внуково, по дороге я стал его уговаривать: «Володя, ну зачем ты летишь в Новосибирск? Там же у тебя никого нет». — «Ну, если не в Новосибирск, то в Хабаровск, все равно улечу». — «А зачем? Что ты там забыл? Ведь и паспорта у тебя нет…» — «Ну надо мне! Как ты не понимаешь…» Приезжаем в аэропорт. Я все-таки сумел его убедить, чтобы он не летел в Сибирь. — «Ладно, полечу в Одессу, к Говорухину». — «Вот это другое дело, к Славе можно…» — «Только ты полетишь вместе со мной». Он подходит к кассе, его сразу же узнали. «Здрасьте, девочки! Мне нужен билет до Одессы, мне и моему товарищу». — «Володя, я не полечу, мне завтра на работу…» — «Ну тогда один билет».