<p>
</p>
«Алиса». Глава 1. Покойники
— Рота не спит! Рота подъем!
Вывалившись из сладкого, безмятежного сна, где мы, все шестеро, неспешно гуляли по залитым солнцем аллеям, валялись на горячих песочных пляжах и почему-то таскали тяжелые мешки с сахаром по сырым подземельям, я с усилием открыл один глаз. Во рту все еще стоял отвратительный пластмассовый вкус присадки на аппарат ИВЛ*, яркие краски сна стирались из памяти, распадаясь на части и теряя связность. И кому пришло в голову, что такие сны разгружают психику во время медикаментозной комы?
Прямо надо мной в предрассветной полутьме маячила мордашка Алисы.
— Не спи, солдат, трибунал проспишь! — сообщила она жизнерадостно.
— Скажи, пусть без меня начинают, — обрадовался было я спросонья и попытался перевернуться на другой бок, забыв про капельницу, но Алиска совсем уже не игриво пнула меня под бок стальным кулачком, и сон пропал окончательно.
— Без тебя не начнем, товарищ лейтенант, — отрапортовала она и тут же посерьезнела. — Боевая тревога. Виола наша, как обычно, в состоянии легкого нестояния, уже растрепала в перерывах между уколами. И даже доверила одну страшную эротическую тайну. Рассказать?
— Упаси Иисус, — отказался я задумчиво и потянулся вверх всеми своими ста пятьюдесятью костями. Рука, куда пришелся укол нетрезвой санитарки, саднила, но это была привычная боль, так же, как в ногах и распухающей с каждой минутой бодрствования голове. Непростая жизнь у инвалида, особенно в условиях войны на уничтожение. — Опять тряпочки без приглашения примчались?
— Никак нет, на этот раз нас почтили визитом рептилоиды с блуждающей планеты Нибиру, для разнообразия, — хмыкнула девушка. — Экипаж «консервов» поднят по тревоге — ну, еще не поднят, по справедливости говоря, конечно — снаряды вроде как в пути, за время пробуждения несчастных случаев не было. Одни счастливые.
— Значит, будут, — среагировал я. Все было штатно, на соседних койках возились, недовольно ворча, остальные девчонки, слышался металлический лязг и стеклянное позвякивание — группа принимала обезболивающее. — Вольно, сержант, ждем, значит, снаряды и пареньков-извозчиков, а пока что всем занять свои места согласно известно чему.
Алиска согласно заковыляла к своему ложементу, а я позволил себе шмыгнуть намертво забитым со сна носом.
Дрыхнуть хотелось, конечно, жестоко.
***
Вторжение состоялось два года назад и произошло в лучших традициях плохих американских фильмов. Не было никаких переговоров с благородными инопланетянами, похожими на сидящих на овсяно-рисовой диете китайцев — и даже бесчеловечных ультиматумов, как в индийских боевиках, никто не предъявлял. Просто на земной орбите материализовалось четыре корабля-матки, похожие на здоровенных колыхающихся медуз, и принялись выпускать вниз сотни крошечных летательных аппаратов. Небеса, как сказали бы поэты прошлого, разверзлись, но оттуда вышли отнюдь не ангелы. Правда, и на адских демонов ярости и бесконтрольного блуда пришельцы тоже не тянули.
Попытки связаться с кораблями в любом доступном диапазоне результата не принесли, они не отвечали на вызовы, не сдавались в плен и не вели переговоров. Чужие с ходу вынесли несколько основных космодромов и пару городов термоядерными зарядами, но на этом основные стратегические успехи сил вторжения закончились. После первых миллионных потерь и короткого шока от разом и страшно изменившегося мира, земляне, как и много раз до этого, приспособились.
И начали отвечать.
Вокруг крупных городов и особо важных объектов выросли бескрайние поля зенитных укрепрайонов и средств ПВО, державших под прицелом каждый квадрат неба. Кладбища тех, кто не пережил первые месяцы вторжения стали привычной частью пейзажа — люди плакали на могилах, но люди всегда плачут. Неожиданно для многих, оздоровилась экономика — в условиях тотальной войны оказались никому не нужны учители русского языка и литературы, куда большим спросом пользовались профессии токарей, программистов ЭВМ и солдат.
В результате чужаки так и не смогли пока создать на Земле полноценный плацдарм — даже в песках Сахары и полярных регионах, где и нормальных средств воздушной обороны-то не имелось. Впрочем не похоже было, что это их хоть как-то заботило — атаки на большинство земных городов продолжались с тревожным постоянством. В некоторых побеждали они, в некоторых — мы. В длительной перспективе, несмотря на оборонительную тактику, перевес был все же на нашей стороне — больше ресурсов, материальных и людских, больше упорства и мотивации. Мы дрались за свое, мы защищали родную землю — это было просто, понятно и не требовали дополнительных объяснений.
Но и вероятность того, что именно ты умрешь именно сегодня, тоже была достаточно высока, и это тоже все знали.
Снаружи, после дребезжащего путешествия на каталках, ведомых дюжими санитарами-«извозчиками», по наспех подрихтованным, но все равно довольно ободранным коридорам Центра, было все еще темновато. Фары грузовиков освещали двор Центра, заросшего желтыми осенними березами и ольхами, ослепительным сиянием, сквозь которое прорывались сердитые клубы выхлопного тумана. Ветер лениво возил по раздолбанному асфальту влажные с ночи листья, а сам асфальт, с небрежно забитыми в дыры кирпичами, выглядел так, будто с земли неторопливо и постепенно сползала гладкая человеческая кожа, обнажая змеиную чешую. А еще лязгал на холостом ходу предназначенный для нас бронированный микроавтобус «Старт», еще САРБовской довоенной сборки**, похожий на бодрого пенсионера с газеткой, и тут же стояли угрюмые «КАМАЗы» с боезапасом.
— Куда вам столько патронов? — проворчал Шурик, санитар, ловко направляя каталки в объезд клубов дыма и луж. — И зачем? Научили бы вас получше, небось, тратили бы экономнее, и сколько людского труда сохранили бы!
Наши снаряды, конечно, патронами назвать можно только с очень большой натяжкой, но Шурик в поправках не нуждался — он просто нудил. Натура такая у человека.
— Не вопрос, Шурян, — согласился я. — В следующий раз воздержусь по тряпкам стрелять, скажу: «я делаю это по просьбе простого как правда санитара по имени Александр Демьяненко — не могу больше уничтожать гуманоидные формы жизни, сердце разрывается!» А заводы, фабрики, школы и больницы они пускай сносят в щебень, на хрена нам столько больниц, правильно?
— Поговори у меня тут, — буркнул санитар, тряхнув каталку на очередной асфальтовой кочке то ли из мести, то ли по общей криворукости. — Куда их в штаб сначала, или сразу уж по местам?
— Сначала в штаб, — скомандовал старшина, Иван Фомич, пыхкая сигаретой, которая освещала его хмурое морщинистое лицо, как паровозная топка.
В штабе была обычная лихорадочная суета — я сначала думал, это только в напряженные моменты у них такое бывает, но знакомые говорят — всегда. Причем работа в целом налажена нормально, никто не зашивается — просто ритм такой. И когда на начштаба, Анатолия Ивановича, в просторечии Наливаныча, ежеминутно нападал кто-нибудь лично, по телефону или через сеть — это тоже было нормально, потому что он, по всегдашней отечественной привычке, отвечал за все сразу и перед всеми.
Сейчас вот, например, перед нами.
— Дорогие наши «консервы», — торжественно начал подполковник, среднего роста, седой и помятый, одетый в обычную для всех здесь «горку», но тут же сбился на чей-то вызов и прервал заготовленную речь. «Консервы» — это мы. Прозвище такое, не самое худшее, кстати. — Итак… друзья.
А вот «друзья» — это уже плохо. Это значит, что ситуация критическая.
— Час назад спутниковые средства слежения засекли повышение температуры в районе главного шлюза корабля-матки «тряпок», — обычным голосом сказал начштаба. — Это значит, что они прогревают моторы и готовятся к выпуску очередной партии штурмовиков. Десять минут назад створки шлюза начали открываться. По предварительным данным, партия будет большая, острие штурма через наш район нацелено на Марик и Симфи, понимаете ситуацию?
Чего тут не понимать — хотят накрыть наши заводы, порт и станцию слежения в этом секторе наглухо.
— Правда, чтобы добиться этого, — продолжал тем временем начштаба, — они сначала должны подавить сопротивление трех зенитных укрепрайонов, включая наш. Гражданские потери в случае прорыва обороны оцениваются в разбросе от пятисот тысяч до полутора миллионов. Военная же и вспомогательная инфраструктура будет уничтожена вместе с нами полностью.
Хорошо как рассказывает, слезу даже не давит, а вышибает кувалдой. Вот бы мне так научиться — девчонки бы тогда вдвое эффективнее работали.
— Ну, так понятно все, чего там, — протянула со своих носилок Алиса. — Отбить атаку, по возможности, уронить несколько тарелочек с «тряпками» поближе к городу, чтобы ваши самоделкины успели до них добраться и снять вооружение. Не позволить разрушить плотину, не позволить ударить по АЭС в Даре. По возможности, не дать повредить заводы и ЖД-ленточки, но этого обещать нельзя, потому что сложно. Да, Саш?
— Угу, — подтвердил я. — У Двачевской припадок активности, конечно, но она права. Задание, елы-палы, не менялось все два года. Убить всех, и не дать убить нас. И очень даже просто.
— Да кому вы, извиняюсь, нужны, — поморщился Наливаныч. — «Консервы» вы и есть консервы. Чтобы не сказать хуже. Но на «семьдесят седьмом» сейчас разрабатывают что-то шибко секретное и радиолокационное, а на «четыреста втором» ремонтном, до сих пор чинят одно из тех орудий, что вы раскокали в прошлом месяце. Нельзя допустить их поражения.
— Орудия ценнее нас, — подытожила Ленка слабым голосом. Он у нее постоянно слабый, потому что она вечно на барбитуратах. Начштаба вытер капельки пота с верхней губы.
— Естественно, дорогие мои. Железо дороже крови, так всегда было, да и будет, как мне кажется. А калек мы еще наберем в любое время, с этим я как раз перебоев никаких не ожидаю. Держите это в уме и трудитесь как следует. Все понятно?
Алиса показала ему средний палец, специально заблокированный в таком положении, и на этом инструктаж завершился.
***
Укрепрайон начинался практически сразу за городом, на берегу Днепра — там еще с германской были выкопаны окопы и оборудованы огневые точки. Со временем они, конечно, эродировали и не подновлялись, но земля-то помнила… А под расплывшимися линиями траншей мирно дремали оставшиеся в неприкосновенности линии связи, бетонные бункеры и прочие коммуникации. Сильны были предки, свирепы и беспощадны — а еще они не питали иллюзий, что далекие потомки окажутся похожими на них и справятся самостоятельно.
Потомки — вечное разочарование для любых родителей, вечный источник всевозможных проблем и разнообразных радостей. В этом, как мне часто казалось, и заключался их основной смысл и предназначение.
Восстановить все это былое фортификационное великолепие удалось буквально за считанные месяцы, а дальше уже все понеслось по накатанной — налет, бомбежка, ремонт, оборудование новой оборонительной линии, налет… Словом, место было хорошее, как сказали бы верующие — намоленное.
И это уже не говоря о том, что роботизированные зенитные модули требовали куда меньше ресурсов и чинились крайне оперативно. Люди-операторы там требовались в минимальном количестве и далеко не всегда высокого уровня — вот как мы примерно.
Ну да, война всегда вызывает некоторое огрубение чувств, когда на поверхность всплывает дивно воспетая Джеком Лондоном жажда жизни. Все становится просто, строго и предельно функционально. Имеешь воинскую специальность? Добро пожаловать в армию, сынок. Не имеешь таковой? А кто по специальности — переводчик с французского? Нет, переводчики сейчас не нужны, требуются операторы станков прецизионной резки, мир нуждается в титановых деталях, так что выбор невелик — в училище на переподготовку, к станку помощником оператора, или в биореактор. Если уж при жизни от тебя мало толку, стань общественно-полезным хотя бы после смерти, страна не откажется от лишнего метана.
Бесчеловечно и отвратительно? Только первые полчаса, когда мозг лихорадочно сопоставляет новую информацию с уже существующей в памяти, не находит соответствий и успешно отправляется в истерику. А чуть позже, когда хмурые СБ-шники начинают ходить по квартирам и подвалам, организовывать «спецбригады» для ускоренных трехмесячных курсов ПТУ и выбраковывать совсем уж никчемных с помощью табельных «беретт» от далеких американских друзей, все становится совсем обыденно и невесело. И предельно реалистично. Смертельно.
И мне, и девчонкам, в общем, скорее повезло — инвалидам во время войны приходится, мягко говоря, несладко. У меня как раз кончались последние заработанные деньги, квартиру опечатали, должны были заселять солдат, и я уже три недели жил в сыром подвале с комарами. Вечно влажные стены, пыль и антисанитария не особенно способствовали насчет здоровья, так что обострения своей астмы — а может, и ласкового прихода туберкулеза — я ожидал уже в обозримом будущем. Но мне свезло — насколько это было возможно в данной ситуации. Меня приняли в специальный институт, специнт для краткости. И я остался жить, что уже можно было считать немалым счастьем, по сравнению с тысячами менее удачливых сограждан.