Глава 1. Кханника
Я не знала другого мира, а то, о чем читала в книгах – больше смахивало на легенды. И каждая привитая мне с детства норма являлась истиной – таковой она была и с объективной, и с субъективной точек зрения. Сообщество разных людей, обладающих собственными характеристиками, приоритетами и желаниями – это хаос. Нормы являются своеобразным социальным клеем, который позволяет таким непохожим индивидам становиться сообществом. Конечно, случаются и спонтанные решения, но чем теснее сообщество, чем крепче каждая его часть приклеена к остальным, тем реже возникают ситуации, для которых не предписано уже какой-то нормы.
Да, такими рассуждениями я щеголяю своей школьной успеваемостью. И хоть отличницей я не была, но могла похвастаться тем, что в части вопросов действительно разбиралась. Теперь, когда школа позади, передо мной стоял выбор своего будущего – а это нелегкая задача, возникающая перед каждым на пороге взрослой жизни! Конечно, никто не заставит человека до самой старости заниматься каким-то делом, которое он выбрал, будучи шестнадцатилетним подростком, но и надо понимать, что если метаться от одного занятия к другому, то ни в какой области стать специалистом будет не суждено. Поэтому именно в шестнадцать на человеке лежит максимальная ответственность.
Самые почетные занятия, обеспечивающее прочное место в сообществе – это врач или учитель. Учитель – как святой мессия, благодаря которому каждый младенец превращается в гражданина – не просто в часть сообщества, а в полезную деталь совокупного механизма. Учитель – это и родитель, и психолог, и воспитатель. Профессиональный закрепитель социального клея. Не каждый может занять такое место – для этого надо соответствовать строго оговоренным параметрам, потому что знание душ человеческих в этой сфере бывает куда важнее, чем море учебного материала, выученного наизусть. Еще круче – быть врачом! Но чтобы поступить в медицинскую школу, сначала надо пройти жесточайший отбор. Только самые умные, самые талантливые и работоспособные люди имеют право быть врачами – и это справедливо. А я, как уже отметила, даже отличницей в школе не была… Таким образом, на лучшие из лучших мест претендовать права не имела.
Но унывала я не по этой причине. Наверное, врачом или учителем я хотела стать только потому, что ими мечтали стать все мои друзья. Отношение общества к таким людям было даже значимее, чем получаемые ими блага – а это устанавливает в сознании ребенка приоритеты. Для меня же и почти всех моих друзей такая дорога уже была недоступна, поэтому и выбор ограничивался. Отец мой работал в теплицах и очень хотел, чтобы это стало семейным делом. Мать шила одежду, причем настолько хорошо у нее это получалось, что имя ее было известно на все шесть зон! Она с детства обучала меня своему ремеслу – и у меня неплохо выходило, но душевного успокоения не приносило. Даже теплицы привлекали меня больше.
Можно устроиться помощником в научную лабораторию – только там со временем можно понять, хватит ли у тебя ума пополнить ряды ученых. Работа нудная, но очень полезная. Эти ребята в последнее время чуть ли не каждый год предоставляют сообществу новые виды растений, а иногда даже животных. У нас уже есть шесть видов скота, пригодных в пищу. А говорят, что когда-то люди питались только грибами. Даже лысь в те далекие времена считалась деликатесом, а сейчас их почти вдоволь. Теперь никто не голодает, если занимается каким-то делом. Те, кто задействован в производстве общественных благ – например, ремонтирует стены, защищает входы или убирает коридоры – получают талоны от Государства. Причем, неплохие талоны, надо заметить.
Я перебирала в уме все возможные занятия, но сердце замирало только от одного слова: охота. Конечно, мальчишек тренировали с детства, потому что в случае нападения каждый из них вынужден будет взять в руки оружие. И в охотники брали только мальчиков: они физически выносливее, что повышает их шанс вернуться. Смертность среди охотников была самой высокой из всех кластеров, но мне казалось – это то самое, ради чего можно и умереть. Они – единственные, кто выходил на поверхность. И иногда после их возвращения Государство передавало ученым или новые растения, которые те пытались адаптировать к нашим условиям, или ресурсы для медицинских лабораторий, или в библиотеке появлялись новые книги, или… как я подозреваю, было много и других чудесных штук, которые даже вообразить невозможно! А я так хотела хотя бы представить…
Через пару часов за мной зайдет Эфимия, пойдем на танцы. Мы с ней встречаемся с прошлого месяца, даже целовались, но до более серьезных отношений дело не дошло. Я не спешила, продолжая сомневаться в том, что она – тот самый человек, которого я буду любить всю оставшуюся жизнь, да и семью можно создавать только после восемнадцати. У меня даже друг детства Закари вызывал больше эмоций, чем моя девушка. Вызывал, пока не рассказал мне об «этом». Уж не знаю, где он выяснил подробности – а может, и подглядел за собственными родителями, но меня чуть не стошнило от представляемой картины. Делать «это» с подругой – не стыдно и не противно, я просто не готова пока на этот шаг с Эфимией. А вот с человеком другого пола… фу. Родители у Закари были именно такой семьей – его мать и отец до сих пор живут вместе, возможно, даже и «этим» занимаются, оттого-то он и растет таким извращенцем. Конечно, люди в сообществе понимают, что и такие пары имеют право на существование, ведь природу не изменишь, но провожают их взглядами с улыбкой или даже усмешкой.
Семья нужна каждому человеку, поэтому все рано или поздно вступают в пары. Совсем необязательно строить отношения только на «этом», многие живут просто как партнеры, оставляя в стороне животные инстинкты – нам об этом часто рассказывали в школе. И такие семьи оказываются намного крепче. Просто важно, чтобы рядом был кто-то близкий – тот, кто останется с тобой, когда ты болен, кто поддержит, если ты устал на работе, кто знает тебя лучше всех остальных. И крайне желательно, чтобы твой партнер был одного с тобой пола – тогда возникает гораздо меньше проблем со взаимопониманием, а значит, и разводов. Молодые иногда экспериментируют в жажде испробовать все, но с возрастом это у большинства проходит, хоть и не всегда. Я старалась относиться к родителям Закари без отвращения, потому что знала их достаточно хорошо – они замечательные люди, просто немного странные. Нестандартная семья, которая каким-то образом умудряется не распасться. Мои родители тоже когда-то были такой парой, в результате чего я и появилась, но быстро одумались и разбежались. Отец создал семью со своим старым другом, а мамина подруга два года назад умерла, поэтому сейчас она без семьи. Верю, что моя красавица-швея уж точно не встретит старость в одиночестве. Теперь я жила с отцом, так как не принято оставлять детей в неполноценных семьях.
В любом случае, нестандартные семьи и те молодые, которых по глупости тянуло на эксперименты, обеспечивали прирост рождаемости. Население всех шести зон сейчас колебалось вокруг отметки в десять тысяч – это хорошая цифра. Как объясняли нам в школе, после пятнадцати тысяч резко возрастает риск нехватки ресурсов, а после семнадцати Государство запускает программу по сокращению населения. Последнее сокращение было еще в детстве моего деда – и он рассказывает страшные вещи: Государство было вынуждено убивать калек и больных. Естественно, что каждый понимал необходимость такой меры – мы не можем создать достаточно продуктов, чтобы прокормить неограниченное количество людей, поэтому пришлось пожертвовать частью во благо всех остальных. Ни у кого и сомнений не возникло в справедливости такого решения… И все равно, наверное, когда под репрессию попадает твой друг или родственник – это больно. А еще больнее думать о том, что виноват не тот инвалид, который попал в программу, а какая-нибудь тупая сучка, забеременевшая от своего одноклассника! Так что справедливость тут под большим сомнением, хоть об этом никто открыто и не говорит, чтобы не теребить старые раны. А вот при десяти тысячах сообщество может позаботиться о каждом – даже о бывшем охотнике, который потерял ногу или сломал позвоночник и поэтому не в состоянии внести свой вклад в общее дело. Мы лечим больных и раненых, мы помним все заслуги наших ветеранов, мы уважаем стариков. Наше сообщество социально-ориентировано… пока население остается в разумных пределах.
Когда-то врачи занимались не лечением болезней, а пытались создать противозачаточные средства – потому что незачем лечить больных, когда все на грани вымирания от голода. Но Отец, как всегда, оказался мудрее людей – все больше и больше женщин под воздействием радиации становятся бесплодными. Тесты нам проводят несколько раз с момента вступления в фертильный возраст. Из моего класса высокий риск выявлен только у трех девочек, у половины – низкая вероятность зачатия. К счастью, я попала в число нулевого риска – и это настоящее везение, хоть я и не собираюсь создавать нестандартную семью. Когда я рассматривала картинки в школьном учебнике, то теряла дар речи от ужаса. Можете себе вообще такое представить? В твоем животе появляется ребенок, он там растет, растет, а потом его вытаскивают прямо через влагалище. Огромного ребенка, размером с приличную куклу! Если бы я попала в группу риска, то, наверное, даже здороваться за руку с парнями бы побоялась, чтобы в такое не вляпаться. Правда, матери, пережившие подобный ужас, детей своих любят – это животный инстинкт, как нам объясняли. Некоторые даже осознанно идут на такое… но тут ничего не поделаешь, природа. А люди, хоть и здорово эволюционировали, все равно остаются животными, несмотря на все учения Отца.
Но у меня была свобода в выборе без вероятности забеременеть. Конечно, я не могла об этом не думать. Закари, когда играл своими мышцами, переливающимися под искусственным светом, вызывал у меня странный трепет в груди, которого я совсем не чувствовала при взгляде на Эфимию, которая по всем параметрам была красивее любого парня. Но это быстро прошло, когда Закари мне рассказал саму процедуру, в результате которой ребенок и попадает в живот. После этого я уже на его мускулистое тело смотрела с нескрываемым отвращением.
И хоть он немного донимал меня, когда вошел в пубертатный возраст, мы все равно оставались друзьями. В школе нам объясняли, что это вполне нормально, главное – не поддаваться порывам. Только взрослый человек может с уверенностью говорить о том, какую семью он хочет создать, а до того момента телом руководят гормоны. Я его гормональные всплески просто игнорировала, потому что во всем остальном Закари был самым лучшим другом из всех возможных! А уж когда он заявил, что его приняли в кластер охотников, то я чуть не расплакалась от зависти. Конечно, еще пару лет его не выпустят на поверхность, но когда-нибудь… Родители его были против – но на то они и родители, у них же этот… инстинкт защиты потомства, так что их никто и не слушал. Я заставила Закари пообещать, что он мне будет рассказывать обо всем: какого цвета небо, каких мутантов он повстречает, на самом ли деле обезьяны так прыгучи, что могли бы без труда перескочить стену между второй и третьей зоной? Он, конечно, пообещал – на то и лучший друг.
Возможно, его выбор определил и мой. Не без помощи Закари я долго тренировалась – и меня после школы все же приняли во внутреннюю охрану. Если не на поверхность, то хотя бы ближе к ней. И еще я думала, что защищать сообщество от врагов – это даже круче, чем быть учителем или врачом.
Я предупредила отца, что иду на танцы в шестую зону. Он переспросил, кто составит мне компанию в веселье, и кажется, не особо волновался. Хоть родители и не поощряли нашу дружбу с Закари, но признавали, что под его присмотром никто не смог бы причинить мне вред. Поэтому почти на всех свиданиях с Эфимией присутствовал и мой друг, который без труда мог уже в пятнадцать противостоять взрослому мужчине. Мы встретились втроем возле моего квадрата и, конечно, на службу в храме опоздали – положа руку на сердце, сделали это осознанно. Ну какой подросток любит слушать монотонные и однотипные речи про усмирение плоти и благодарности предкам? Успели только на конечную молитву: «Спасибо, Отец, что даровал мне этот день. Будь милостив – подари мне следующий».
Оттуда побежали – до шестой зоны путь неблизкий, а хотелось успеть к самому началу. За последним квадратом первой зоны начинался длинный коридор, ведущий ко второй. Коридоры не были освещены, но у каждого из нас всегда имелся фонарик, хотя тут мы могли бежать и вслепую. Но в центральном зале, который располагался между четвертой и пятой зонами, снова притормозили посреди собравшейся толпы. Мы не слышали оглашение вердикта, но уже по приготовлениям было понятно, что за казнь ожидает преступника.
Преступления у нас были редки – довольно глупо красть у своего соседа какую-то мелочь, потому что в настолько тесной общине всегда найдутся свидетели. Убийства случались, но каждый подобный случай рассматривался Государством отдельно. И иногда убийцу оправдывали – если в его пользу набиралось достаточно свидетелей его высоких моральных качеств и пользы для сообщества. Но вот относительно изнасилования правило было одно – прилюдная кастрация. Чудовищу, который силой принудил какую-то женщину к «этому», просто отсекали все ненужное. И даже те, кто выживали после кровопотери, не могли обратиться за помощью к медикам, соседи переставали с ними общаться, с работы их выгоняли. В итоге они все равно умирали от голода. Им даже на поверхность уползти не разрешали – нечего прикармливать мутантов около входов. Я с удовольствием смотрела на то, как голый мужчина кричит, извивается, как к нему подходит хладнокровный палач – так ему и надо, мрази! Такие твари не имеют право на жизнь. Он сдохнет – сегодня или через неделю, его труп сожгут в крематории, а после этого никто и не вспомнит его имя. А какой-то бедной женщине, которая стала его жертвой, если она забеременела, станут помогать всем миром. Ведь это просто бесчеловечно – это ничтожество могло поселить в ее животе ребенка, а значит, она будет вынуждена носить его, терпеть мучительные роды, а потом еще и любить дитя, потому что у нее включится… как его? Материнский инстинкт! Рождение ребенка – настолько жестокий процесс, что на него женщина может пойти только исключительно добровольно. Я закрыла глаза и помолилась Отцу за то, чтобы бедняжка оказалась не в группе риска – ей и так досталось, куда уж больше? Наверное, все женщины в зале сейчас молили об этом же. Я не находила никакой излишней жестокости в том, что именно за это преступление наказывают прилюдно – так и должно быть. Чтобы каждый, кто задумает нечто подобное, своими глазами узрел, что его ждет. И все равно время от времени насильники появлялись – наверное, нужно изобрести более мучительную казнь, раз эта не всех останавливает.
На танцах в шестой зоне собралась почти вся молодежь и даже многие взрослые – те, у кого не было семьи. А некоторые даже пришли со своими партнерами – по-моему, это выглядит очень мило. Огромный зал был по случаю украшен бумажными фонариками и гирляндой. Жаль только, что подобные мероприятия проводятся нечасто – раз в месяц, а то и реже. Поэтому мы ни одно из них и не пропускаем. Наша компания успела до того, как барабаны застучали свой первый ритм. Я танцевала с Эфимией, а Закари стоял у стены – он не самый большой любитель танцев и пришел сюда, скорее всего, только из-за нас. К нему подходил какой-то парень, но Закари довольно резко его отшил. Не знаю, может, он унаследовал от своих нестандартных родителей убеждение в том, что он тоже не такой, как все. А может и парень этот ему не понравился. Ничего удивительного! Закари, насколько я вообще могла оценивать мужскую внешность, был исключительным красавцем – такому не грех и повыбирать.
Последний танец, как всегда, за ним. И пусть на нас косятся – мне плевать. Ведь он мой лучший друг… хоть и сжимает мои руки все сильнее, словно хочет всю меня к себе прижать. И когда у него уже эти гормоны отыграют? Сегодня опять придется с ним серьезно поговорить.