— Но что будет, если место героя займет обычный человек? — задумчиво сказал чужой голос из-за спины. — Возвысится ли он над собой — или опустится до самой гнусной жестокости?
Мирко различал уже белые гребешки на верхушках наступающих волн, как вдруг понял, что на руке у него больше ничего нет. Он был беззащитен и один — здесь, в вышине, и глубоко внизу медленно ползли облака, отрезая раскинувшийся по обеим берегам реки город от солнца. А над городом неподвижно парили гигантские весы — сложный и старый железный механизм со следами ржавчины на массивных чашах. На одной из них вповалку лежали человеческие тела в белых саванах и без них, мертвые и пока шевелящиеся, безумные и еще здоровые, с глазами, в которых был разум и отчаянная надежда. На другой чаше одиноко стояла Джессамина Колдуин с удивленным мертвым лицом. Сверкнула молния, весы разлетелись сотней острых черных осколков.
— А что выбрал бы ты?
Мирко Данич плохо спал этой ночью, часто просыпаясь, покрытый потом. Его мучили кошмары.
***</p>
<p>
Глава 3.</p>
<p>
— Я принял решение.
Голос Дауда был спокоен, но он стоял, отвернувшись к стене, к своей дурацкой карте. Билли и сама когда-то попалась на эту уловку, когда только-только пришла к «китобоям», они тогда еще располагались не здесь, ютились в каких-то развалинах… А что такого? Все равно стоило нырнуть в тот канал, толстым железнодорожным костылем выковырять из стены нужный булыжник и запустить в получившееся отверстие ждущую руку. Не зря же на карте было написано «драгоценный камень, хватит до конца жизни».
Жаль, в дырке ничего не оказалось, кроме каких-то мелких рачков и грязи, но наука Билли действительно осталась до сегодняшнего дня — верить нельзя никому и бросаться Чужой знает куда по первой же наводке тоже. Дауд наверняка бы мрачно ухмыльнулся, узнай он, как девушка интерпретировала его нехитрую шутку.
— Мы принимаем предложение Хайрема Берроуза. С сегодняшнего дня «китобои» начинают подготовку к устранению Джессамины Колдуин.
Билли торжествующе оглядела остальных. Томас чуть наклонил голову влево — дескать, «мое мнение не имеет значения, как прикажет мастер Дауд», но ожидать от него другой реакции было бы опрометчиво. Впрочем, возможно, он и сам понял, что такой шанс выпадает редко, исчезающе редко. Поняв же — согласился. Томас всегда был неглуп.
Мирко Данич, сухарь-бухгалтер, сидел с непроницаемым лицом, сжав губы. Уголок рта у него подергивался. Но даже он смолчал, не противореча словам лидера «китобоев». Подвел итоги финансового года, свел дебет с кредитом и понял, что денежные дела у них более, чем печальны? Вряд ли, скорее просто смирился. И плевать на его душевные переживания.
— Организацией на подготовительном этапе будет заниматься Билли, — а вот это уже было необычно. Как правило, операции планировал сам Дауд, выделяя на откуп Билли и Томасу только отдельные аспекты. Проверяет ее? Хочет выяснить, справится ли она с таким масштабным проектом? Она справится. Все пройдет гладко, как по маслу.
Она пока не знала, что именно предпримет, но это не имело значения. Она чувствовала в себе силу, способную свернуть горы. И это было вовсе не ради одобрения Дауда. Не ради его одобрительного кивка, намека на усмешку на вечно хмуром лице, искорки интереса в злых темных глазах. Ничего общего.
— За необходимыми ресурсами, материальными и финансовыми, следует обращаться к Томасу и Мирко, — обронил Дауд, все также не поворачивая головы. — На мои глаза должен попасться только уже готовый и расписанный во всех мелочах план. И упаси Чужой, если он будет плохим, Билли. Операция должна быть спланирована идеально. А теперь все вон — у меня полно дел.
***
Как часто людям кажется: боже мой, я так хочу стать успешным человеком, и наверняка им стану, если буду сидеть и много об этом думать. Сложно переоценить глупость такой постановки вопроса: как говорят на Тивии, под лежачий камень вода не течет. В Дануолле в ходу были другие поговорки, но смысл был понятен — ничто в мире не дается даром, свое приходится выгрызать у неподатливого мироздания зубами, зачастую — с мышцами и требухой, цепляясь за конкурента мокрыми от крови пальцами.
С другой стороны, нельзя недооценивать и роли случайности: не заметь когда-то Билли странную фигуру в темном переулке, не обрати она внимание на то, как — небрежными, широкими мазками, двигаясь с ленивой непринужденной грацией — неизвестный черный человек перерезал горла трем вооруженным грабителям, неизвестно, где бы она была теперь?
Да и почему неизвестно, собственно говоря? Валялась бы в сточной канаве или уплыла в Ренхевен, по частям или одним куском, других вариантов не было, — Билли ухмыльнулась своим невеселым мыслям. Она любила такие вот разговоры с собственным внутренним голосом, они позволяли скрадывать время и всесторонне обдумывать самые разные вопросы без ущерба для основного дела. А основным делом сейчас было неспешное перемещение по крышам северного Дануолла по направлению к Новому Порту, построенного недалеко от Старого, только на противоположном берегу реки.
В порту люди особенные. То ли близость к морю так влияет на них, то ли имелись какие-то другие причины, но смрад крысиной чумы, смерти и разложения здесь ощущался слабее, рабочие были оживлены и деловиты, и на Билли, в ее красном плаще, с газовой маской на перевязи и с клинком на поясе не косились со страхом и отвращением. Дауда и его людей здесь знали и относились со сдержанным уважением, было известно, что зря они не убивают, и те, кого находят поутру на брусчатке богатых районов с перерезанным горлом — а то и не находят вовсе, такое тоже случалось — наверняка заслужили это. Никто не будет платить тысячи полновесных монет за смерть невинного человека.
И то сказать: Дануолл — вообще не место для невинных.
Билли с удовольствием вдыхала привычный, честный запах соли, просмоленной древесины и сгоревшей ворвани, скользила взглядом по подрагивающим на ветру снастям. Стальные корабли уверенно вытесняли отовсюду старых деревянных исполинов, но последние не собирались сдаваться без боя, и в дальней части порта их было все еще предостаточно. К ним-то Билли и направилась. Деревянные суда означали, что у их владельцев негусто с деньгами, а значит, они должны были скорее согласиться на то, о чем девушка намеревалась с ними потолковать.
Это предположение оказалось ошибочным.
— Куда-а-а? До Башни? — недоверчиво переспросил ее просоленный пожилой шкипер, настоящая иллюстрация к детским книжкам про морских волков, десятками гарпунящих сумасшедших белых китов. — Тебе? Не-е, не пойдет, извиняй. Ты не обижайся, Билли, ты меня знаешь, только и я тоже тебя знаю, видишь, в чем дело? И на такое дело — черное, как я понимаю — нет, не подпишусь. И никто тут не подпишется, так думаю.
Билли презрительно усмехнулась. Старый пень выжил из ума и впал в верноподданический раж — так ей показалось. Что ж, не беда, найдем другого. Порт велик.
Через два часа ей пришлось изменить свое мнение. На нее смотрели пустыми глазами и говорили одно и то же. «Нет. Не пойдет». «Не могу, плотный график». «Не возьмусь». «Лучше бы нам об этом не говорить». Из двух дюжин капитанов согласилось всего двое — но эти двое ей как раз и не понравились. Слишком усталыми они выглядели, слишком безнадежно смотрели и слушали. С такими лучше было совсем не связываться. Она и не стала.
Проблема, однако, оставалась — человека, владеющего держащимся на плаву судном и готовым перевезти ее «с друзьями» хотя бы на середину Ренхевена в прямой видимости от Башни Дануолла, найти не вышло. Билли давно плюнула на запах дерева и вовсю интересовалась условиями у капитанов стальных кораблей подороже — с тем же результатом. На девушку уже начинали нехорошо поглядывать, а в паре мест прямо посоветовали идти своей дорогой, не задавая неправильных вопросов — слухи обгоняли ее, получается.
В другое время Билли, может, и порадовалась бы тому, как хорошо беда и напасть сплотили совершенно разных людей, дала им общую цель и общий объект защиты — Императрицу. Беда была в том, что Императрицу, по решению Дауда, следовало уничтожить, вопреки воле всех этих провонявших водорослями олухов, и ответственность за подготовку ликвидации лежала как раз на ней. Дауд никогда не брал свои слова назад. А значит, она не могла подвести.
Билли как раз думала, можно ли подобраться к Башне с суши (со стороны старой часовой башни, может быть?), и сколько будет стоить это выяснить, или, возможно, проще окажется выкрасть расписание Джессамины, чтобы подкараулить ее на выезде в город, когда ее внимание отвлекли. Девушка тряхнула головой и нахмурилась.
В портовой атмосфере, обычно деловой и оживленной, наблюдалась какая-то заминка. Какое-то неудобство, словно здесь был человек, присутствие которого ощущали все, но которое старались не замечать. Словно это было неизбежное зло, привычное, неотъемлемое… но все-таки зло. И оно приближалось.
Это была женщина. Короткие, зачесанные назад и открывающие высокий лоб, темные волосы, черный мужской костюм, острое бледное лицо… глаза. Какого-то невыраженного оттенка, то ли темно-зеленые, то ли желтовато-карие, то ли просто серые с мрачной искоркой безумия… да дело не в цвете. Взгляд. Женщина смотрела сквозь толпу, не замечая ее, не обращая внимания. И толпа расступалась перед ней, без особой охоты, правда, но покорно — как бы помимо своей воли.
Женщина смотрела сквозь людей.
На нее.
Билли впервые за очень долгое время поняла, что ей страшновато. И одновременно — очень хочется узнать, кто это такая, и что за тайна с ней связана. А тайна была — она почувствовала бы это даже с завязанными глазами. В последний раз что-то похожее, мрачное и непонятное она чувствовала тогда, много лет назад, при первой встрече с Даудом. C тех пор дни тянулись медленно, полные насилия, крови… и однообразия. Убийства, кражи, поджоги, похищения — это было понятно, а потому неинтересно. Но на этот раз все происходило иначе.
Это было странно.
Непривычно.
И до жути волнующе.
Да что такое? Билли на секунду зажмурилась, а когда открыла глаза, женщина каким-то образом уже оказалась рядом. Пахло от нее… едва уловимым ароматом лесов, теплых подтопленных лощин, затянутых ряской и тиной, слегка тронутых гниением и засыпанных мелкой древесной трухой, словно там потрудился древоточец…
Она очнулась, будто от дурмана. С моря дул прохладный, свежий ветер. Никакой гнили, никакой трухи. Определенно, странное ощущение. Женщина стояла в шаге от нее и изучала Билли — откровенно, медленно, с ног до головы.
— Эй… — слабо сказала девушка. Слова звучали хрипло, неправильно. Они ворочались во рту, словно неуклюжие булыжники, выбитые из мостовой повседневности, и совершенно не подходили к ситуации. Здесь нужно было другое, вот только что? — Ты кто такая? Что тебе нужно?
Женщина улыбнулась, стоя в тени и ветре. Уголки ее тонкого нервного рта изогнулись, но глаза — черт, что же за глаза? — остались холодными, сухими.
— Ты не знаешь? — медленно сказала она. Голос оказался низковатым, но довольно приятным, с едва уловимой хрипотцой. — Конечно, не знаешь, но это не имеет значения. Я слышала, ты ищешь корабль к Башне Дануолла.
Это не было вопросом, и все же Билли Лерк кивнула.
— Хорошо. Я помогу тебе. Но, разумеется, не здесь, поэтому дай мне руку.
Билли дала и мельком увидев на белой как снег ладони черное спиральное солнце — метку Чужого — даже не удивилась.
***
Место, где они сидели, было странным. Чем-то оно напоминало Бездну — Билли никогда, конечно, там не была, но обрывистые замечания, которые иногда, очень редко, ронял Дауд, позволяли составить расплывчатое, но все же впечатление. Обломки скал и домов, словно острова, парящие в океане пустоты… Летающие киты, остатки повозок, буев, деревьев и мостов, медленно вращающиеся и тем не менее неподвижные. Кажущаяся тишина и редкая, беспокоящая пульсация, словно рядом бьется чье-то металлическое сердце.
Итак, они сидели в большой комнате, просторном темном помещении, одинаковом как сверху, так и снизу, с окнами, затканными пушистыми темно-зелеными портьерами, похожими на очень плотную паутину. Возможно, впрочем, что это и была паутина, напоминающая портьеры. Пол был неровным, из него выпирали изогнутые балки, похожие на исполинские корни. Под смутно угадываемым в странных, мохнатых сумерках потолком поворачивались не прикрепленные ни к чему люстры, похожие на усыпанные светлячками коряги. Свет, отбрасываемый ими, был рассеянным и расплывчатым.
А еще Билли не нравились разбросанные там и тут черепа. Они ее беспокоили.