Отъезд
1902 год
Я должна быть стойкой, напомнила себе Кэролайн, тайком наблюдая сквозь опущенные ресницы за своей тетей Батильдой. Пожилая дама методично и тщательно опустошала тарелку, прежде чем вновь заговорить.
– Боюсь, ты совершаешь ужасную ошибку, моя дорогая…
Однако в глазах у тети блестел отнюдь не испуг. Скорее возмущение или даже удовлетворение, словно она, сколько бы ни утверждала обратное, чувствовала себя победительницей.
Кэролайн смотрела в свою тарелку, где жир, натекший из жаркого, уже застыл неаппетитной коркой.
– Вы и прежде об этом говорили, тетя Батильда. – Голос Кэролайн звучал ровно и почтительно, но все равно тетушка вскинула на нее глаза.
– Если я повторяюсь, дитя мое, то лишь потому, что ты, как мне кажется, не слушаешь меня, – вздохнула она.
Щеки Кэролайн обдало жаром. Она поправила нож и вилку, ощутив в пальцах приятную тяжесть серебра. Чуть пошевелила лопатками. Спина, затянутая в тугой корсет, болела.
– И не ерзай, – добавила Батильда.
Обеденный зал в «Ла Фиорентина» была не в меру светлым, весь в окнах, запотевших от дыхания и пара, поднимавшегося от горячей пищи. Желтый свет играл и отражался в стекле, украшениях, полированном металле. Зима выдалась долгой и суровой, и вот теперь – как раз когда весна начала подумывать, не разразиться ли ей дразнящей неделей птичьего пения, цветущих крокусов и зеленой дымки, окутывающей деревья в парке, – над Нью-Йорком повисли холодные затяжные дожди.
Кэролайн видела свое отражение в зеркалах, каждое ее движение многократно повторялось. Смущенная повышенным вниманием к ее персоне, она зарделась:
– Я слушаю вас, тетушка Я всегда вас слушаю.
– Насколько я понимаю, слушала прежде, потому что была вынуждена. Теперь же, возомнив себя взрослой, ты меня полностью игнорируешь. Принимая самое важное решение в жизни, от которого зависит твое будущее, ты пренебрегаешь моим советом. Что ж, я могу только порадоваться, что моего бедного брата уже нет в живых и он не видит, что я не справилась, упустила его единственное дитя, – прошелестела Батильда с улыбкой мученицы.
– Вы не упустили, тетя, – пробормотала Кэролайн скрепя сердце.
Официант убрал пустые тарелки, подал сладкое белое вино на смену красному, поднос с пирожными. Батильда сделала глоток, оставив на бокале жирный отпечаток губ, а потом выбрала эклер с кремом, отрезала большой кусок, широко раскрыла рот, готовясь его съесть. Мучнисто-бледный двойной подбородок складками лег на кружевной воротник. Вид ее вызывал у Кэролайн отвращение, даже горло сжалось.
– Вы ничего не сделали, чтобы я могла вас полюбить, – прошептала Кэролайн так тихо, что слова потерялись в шуме голосов, стуке ножей и вилок. В воздухе висели запахи жареного мяса и супа, приправленного карри.
– Не бубни, Кэролайн. – Батильда покончила с эклером и вытерла крем, оставшийся в уголках губ.
Недолго. Теперь уж недолго, повторяла про себя Кэролайн. Не тетя, а настоящая крепость, подумала она со злобой, пирамида хороших манер и богатства, а что внутри? Чаще всего там сытная пища и херес. И уж конечно, никакого сердца, любви, душевного тепла. Кэролайн чувствовала, что вот-вот взорвется.
– Мистер Мэсси хороший человек… из уважаемой семьи… – начала она спокойным, рассудительным тоном.
– Моральные качества мужчины – вещь ненадежная. Корин Мэсси сделает из тебя простую рабочую лошадку. Ты не будешь с ним счастлива, – перебила ее Батильда. – Да разве может он тебя осчастливить? Он ниже тебя. Намного ниже… и по размеру состояния, и по воспитанию – во всех отношениях.
– Вы же едва с ним знакомы! – воскликнула Кэролайн.
Батильда бросила на нее испытующий взгляд:
– Будет ли мне позволено напомнить, что и ты едва с ним знакома. Разумеется, тебе исполнилось восемнадцать, ты можешь считать себя независимой, но не заслуживаю ли я уважения хотя бы за то, что тебя вырастила? Заботилась о тебе, учила…
– Вы растили меня на деньги, оставленные моими родителями. Вы выполнили свой долг, – довольно резко возразила Кэролайн.
– Не прерывай меня. Мы носим уважаемое имя, которое может обеспечить тебе хорошую партию здесь, в Нью-Йорке. И вдруг ты собираешься замуж за… крестьянина. И собираешься бросить всё и всех, кого знаешь, чтобы жить невесть где, в глуши. Нет, я в самом деле потерпела неудачу, упустила тебя, это очевидно. Мне не удалось привить тебе уважение, здравый смысл и правила приличия, несмотря на все усилия.
– Но я никого здесь не знаю, тетя. Почти… Только вас, – печально заметила Кэролайн. – А Корин не крестьянин. Он владелец крупного скотоводческого хозяйства, очень преуспевающего. Его дело…
– Его дело? Его дело – оставаться в глухомани, а не рыскать здесь, не охотиться за впечатлительными юными девицами.
– У меня достаточно денег. – Кэролайн упрямо подняла подбородок. – Бедствовать мы не будем.
– Нет, сначала не будете. Первые два года. Но понравится ли тебе жить на доходы фермера? И поглядим, надолго ли хватит твоего состояния, когда он получит к нему доступ, а потом доберется до игорных притонов!
– Не говорите так. Он хороший человек. И он любит меня, и… и я люблю его, – решительно выпалила Кэролайн. Он ее любит. Девушка, подумав об этом, не могла сдержать улыбки.
Делая Кэролайн предложение, Корин сказал, что полюбил ее с первой минуты, когда они встретились месяц назад на балу, который Монтгомери давали по случаю окончания сезона перед началом Великого поста. Это был первый выезд Кэролайн в свет, и она сразу позавидовала другим девушкам, которые держались так свободно. Они танцевали и смеялись, вели оживленные разговоры. Кэролайн, вынужденная прогуливаться по залу рука об руку с Батильдой, чувствовала себя крайне неуютно. Она старалась ни с кем не заговаривать, опасаясь, что тетя станет ее поправлять или прилюдно выбранит. Корин все изменил…
Для бала у Монтгомери Кэролайн выбрала шелковое бежевое платье и изумруды своей матери. Ожерелье, холодное и тяжелое, обвивая ее изящную шею, прикрывало декольте, а глубокий цвет камней оттенял серые глаза Кэролайн, заставляя их искриться.
– Вы выглядите как императрица, мисс, – восхищенно произнесла Сара, расчесывая светлые волосы Кэролайн и собирая их в высокую прическу. Упершись коленом в табурет, она затянула шнурки корсета. Талия Кэролайн была предметом зависти сверстниц, и Сара всегда мучила ее, стараясь затянуть как можно туже. – Ни один мужчина перед вами не устоит.
– Ты думаешь? – спросила Кэролайн, едва дыша. Сара, темноволосая и улыбчивая, была, пожалуй, единственной, кого Кэролайн могла назвать подругой. – Боюсь, однако, что все они устоят перед тетушкой.
Кэролайн вздохнула. Батильда уже отпугнула не одного молодого человека, который казался ей недостойным ее племянницы.
– Тетя возлагает на вас большие надежды, мисс, вот и всё. Но с тем, кто на вас женится, она будет любезна, вот увидите, – утешила Сара.
– Если так и дальше пойдет, я вообще ни за кого не выйду и буду до конца дней слушать тетино ворчание, что я не оправдала ее надежд!
– Чепуха! Появится подходящий кандидат и завоюет вашу тетушку, если это будет нужно, чтобы получить вас. Вы только взгляните на себя, мисс! Да вы всех там затмите, я вам верно говорю, – улыбалась Сара.
Кэролайн встретилась с ней глазами в зеркале. Подняв руку, она пожала пальцы девушки, ища ободрения.
– Ну, полно! Все будет хорошо, вот увидите, – успокоила ее Сара и потянулась к туалетному столику за пудрой и румянами.
Кэролайн, скромная, безупречная светская девушка, спускалась по парадной лестнице в ярко освещенный бальный зал. Кругом блестели драгоценности, то и дело слышался смех, витали ароматы вина и душистой помады для волос. По залу разносился неясный шум голосов, то приветливых, то веселых, то завистливых. От Кэролайн не ускользнуло, что ее наряд оценили по достоинству, ожерельем восхищались, а над тетушкой посмеивались. Дамы бросали на Кэролайн заинтересованные взгляды, вполголоса отпускали комментарии, прикрываясь тонкими пальчиками и черепаховыми мундштуками. Сама Кэролайн была немногословна, говорила ровно столько, сколько требовали приличия, – по крайней мере, эту черту тетя всегда в ней одобряла. Она улыбалась и аплодировала вместе со всеми, когда Гарольд Монтгомери представил гостям гвоздь программы: шампанское, лившееся каскадом в поставленные пирамидой бокалы. Вино, как всегда, брызгало и переливалось через край, ножки бокалов стали мокрыми и оставляли пятна на перчатках дам.
Было жарко и душно. Кэролайн стояла, попивая кислое вино, от которого становилось легче дышать, и чувствовала, как от пота чешутся руки. В каминах трещал огонь, в канделябрах сияли сотни электрических свечек, таких ярких, что можно было разглядеть, как расплылась красная помада на морщинистых губах Батильды. Но тут прямо перед ними возник Корин, и Кэролайн едва расслышала, как Монтгомери представлял его; открытый, доброжелательный взгляд незнакомца ее заворожил. Она смутилась, а он, тоже покраснев, произнес первые свои слова, обращенные к ней:
– Здрасте, как поживаете? – словно они были старыми друзьями, встретившимися за партией в вист.
Он схватил руку Кэролайн в вышитой перчатке, как будто хотел пожать, но, осознав свою оплошность, резко разжал пальцы, и рука девушки бессильно упала на юбки.
– Прошу прощения, мисс… я… эээ… Вы меня простите? – забормотал Корин, опустив голову, а потом скрылся в толпе.
– Какой удивительный молодой человек! – язвительно воскликнула Батильда. – И где только вы его отыскали, Чарли?
Черные волосы Чарли Монтгомери блестели, как клеенка, и отбрасывали блики, когда он поворачивал голову.
– О, не обращайте внимания на Корина. Он просто немного отвык от всего этого. Это мой дальний родственник. Его родители живут здесь, в Нью-Йорке, а сам он вот уже несколько лет как переселился на запад, в Оклахому. Вернулся в город на похороны отца, – пояснил Чарли.
– Просто поразительно, – повторила Батильда. – Я и подумать не могла, что встречаются молодые люди с подобными манерами.
В ответ на это Чарли лишь неопределенно улыбнулся. Бросив взгляд на тетку, Кэролайн поняла: ей даже невдомек, какую неприязнь она вызывает у окружающих.
– Что случилось с его отцом? – обратилась она к Чарли и сама удивилась своему интересу.
– Он был в одном из поездов, которые в прошлом месяце столкнулись в туннеле на Парк-авеню. Кошмар, что там творилось, – ответил Чарли, поморщившись. – Сообщают о семнадцати погибших, около сорока человек ранено.
– Какой ужас! – ахнула Кэролайн.
Чарли покивал, соглашаясь.
– Пора уже, чтобы поезда работали на электричестве. Все должно быть автоматизировано. Тогда не будет риска, что машинист заснет и опять произойдет трагедия.
– Но как может работать автомат, если никто не будет им управлять? – заинтересовалась Кэролайн, но тут Батильда вздохнула, показывая, что заскучала, Чарли Монтгомери извинился и откланялся.
Кэролайн всматривалась в толпу, пытаясь рассмотреть отливающую бронзой шевелюру незнакомца. Она вдруг поймала себя на мысли, что сочувствует ему – из-за его утраты и из-за того, как неловко он схватил ее за руку под убийственным, беспощадным взором Батильды. Страшная боль от потери близкого родственника – о, как это было ей близко, она сочувствовала ему всей душой. Задумавшись, Кэролайн рассеянно сделала глоток из бокала. От вина, нагревшегося в руке, защипало в горле. Девушка внезапно почувствовала тяжесть изумрудов у себя на груди и шелковистую ткань платья на бедрах, вся ее кожа словно жаждала прикосновений. Когда минуту спустя Корин, оказавшись рядом, пригласил ее на танец, она приняла приглашение молча, просто кивнув; сердце колотилось так, что она не могла говорить. Батильда не сводила с Корина цепкого взгляда, которого молодой человек не заметил, так как даже не взглянул на нее, чем дал ей повод воскликнуть:
– Подумать только!
Молодые люди кружились в медленном вальсе, и, размышляя, почему Корин выбрал именно этот танец, Кэролайн пришла к выводу, что причиной тому его неловкие движения и то, как робко, неуверенно он держал партнершу. Она неопределенно улыбалась, и сначала они не разговаривали. Затем Корин обратился к ней:
– Прошу простить меня, мисс Фитцпатрик. За давешнее и за то… боюсь, я не очень искусный танцор. Прошло уже порядочно времени с тех пор, как я имел честь присутствовать на подобном торжестве или танцевать с кем-то, столь… эээ…
Он смешался, и Кэролайн улыбнулась в ответ, потупив глаза, как ее учили. Но долго не смотреть на него она не могла. Его рука жгла ей спину, словно его ладонь и ее кожу ничто не разделяло. Внезапно она почувствовала себя обнаженной, это привело ее в замешательство и взволновало. Лицо Корина покрывал загар, на усах и бровях словно задержались лучи солнца, окрасив их в теплые тона. Волосы были причесаны, но не набриолинены, выгоревшая на солнце прядь упала на бровь, вызвав у Кэролайн желание поправить ее. Он смотрел на нее светло-карими глазами, и ей почудилось, что она видит в них радость.
Когда танец закончился и Корин предложил ей руку, чтобы отвести на место, тонкая ткань перчатки зацепилась за огрубевшую кожу его ладони. Повинуясь внезапному порыву, Кэролайн развернула его ладонь к себе и стала рассматривать, дотрагиваясь большим пальцем до мозолей, сравнивая ширину его и своей кисти. Ее рука казалась детской, и она было уже собралась сказать ему об этом, но вовремя остановилась, представив, как неприлично это прозвучало бы.
– Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете, мистер Мэсси? – спросила она.
– Да… благодарю вас, совершенно здоров. Здесь немного душно, вы не находите?
– Подойдем к окну, там свежее. – Девушка взяла его за руку, чтобы пробиться сквозь толпу гостей. Воздух и в самом деле был спертым, тяжелым от пота и дыхания, дыма, музыки и голосов.
– Благодарю, – промолвил Корин. Высокие створчатые окна были наглухо закрыты, защищая дом от холодной февральской ночи, и все же холод проникал сюда, исходил от самих стекол, создавая прохладный оазис для тех, кто изнемогал от жары. – Непривычно видеть столько народу под одной крышей. Удивительно, как быстро человек отвыкает от подобных вещей.
Он дернул плечом – жест слишком резкий, небрежный, не соответствующий его вечернему костюму.
– Я никогда не выезжала из Нью-Йорка, – вырвалось у Кэролайн. – Не считая, конечно, нашего загородного дома на побережье… То есть я хотела сказать…
Но она и сама не знала, что именно хотела сказать. Что он казался ей чужестранцем, фигурой почти мифической – оставил цивилизацию, выбрал жизнь в неизведанных краях…
– Вам не хотелось бы путешествовать, мисс Фитцпатрик? – спросил Корин, и она почувствовала, что между ними происходит что-то необычное. Осторожные шаги навстречу, нечто вроде разведки.
– Ах вот ты где, моя дорогая. – На молодых людей налетела Батильда. Казалось, она заметила эти шаги даже издалека. – Идем же, я представлю тебя леди Клеменс.
Кэролайн ничего не оставалось, как последовать за тетей, но, обернувшись, она успела посмотреть на Корина и слегка приподняла руку, прощаясь…
– Не выставляй себя на посмешище, милочка. – Батильда перебила размышления Кэролайн, заставив ее вернуться в настоящее, за обеденный стол в «Ла Фиорентине». – Ты ведешь себя как влюбленная школьница! Я тоже читала роман мистера Уистера, и мне совершенно очевидно, это из-за него голова у тебя забита романтическими бреднями. Не могу представить другой причины, по которой можно решиться выйти за скотовода, ковбоя. Но ты еще поймешь, что «Виргинец» – это вымысел писателя, выдумка, не имеющая отношения к действительности. И разве не читала ты также об опасностях и дикости, о трудностях жизни в тех краях?
– Там теперь все не так. Корин рассказывал мне. Он говорит, что эти края прекрасны, что там в каждой травинке виден перст Божий… – На это Батильда презрительно фыркнула. – Да и сам мистер Уистер признает, что дикая эпоха, описанная им, осталась в далеком прошлом. Вудворд – процветающий город, Корин говорит…
– Вудворд? Просто неслыханно – Вудворд! В каком это штате?
– Я… не знаю… – призналась Кэролайн и плотно сжала губы.
– Он не принадлежит ни одному штату в составе Соединенных Штатов, вот почему ты этого не знаешь! Клочок ничьей земли в краю дикарей и неотесанных мужланов. Да-да, я слышала, что к западу от Додж-Сити невозможно встретить леди – только женщин самого дурного пошиба. Ни одной леди! Можешь себе представить, что это за богопротивное захолустье?