"I pray you do, and in God's name be brief, man.	- Говори, но только короче.
For if I am to be troubled with the say of all you traitor dogs, I may sit here until the Spring Assizes."	Если мне придется выслушать все, что здесь захотят болтать собакипредатели, нам нужно будет заседать до весны.
"I was there, my lord, in my quality as a physician, to dress Lord Gildoy's wounds."	- Я был там, ваша честь, для того, чтобы врачевать раны лорда Гилдоя.
"What's this?	- Что такое?
Do you tell us that you are a physician?"	Ты хочешь сказать нам, что ты доктор?
"A graduate of Trinity College, Dublin."	- Да, я окончил Тринити-колледж в Дублине.
"Good God!" cried Lord Jeffreys, his voice suddenly swelling, his eyes upon the jury.	- Боже милосердный! - вскричал Джефрейс, в голосе которого вновь зазвучала сила.
"What an impudent rogue is this!	- Поглядите на этого мерзавца! - обратился он к членам суда.
You heard the witness say that he had known him in Tangiers some years ago, and that he was then an officer in the French service.	- Ведь свидетель показал, что несколько лет назад встречал его в Танжере как офицера французской армии.
You heard the prisoner admit that the witness had spoken the truth?"	Вы слышали и признание самого подсудимого о том, что показания свидетеля правильны.
"Why, so he had.	- Я признаю это и сейчас.
Yet what I am telling you is also true, so it is.	Но вместе с тем правильно также и то, что сказал я.
For some years I was a soldier; but before that I was a physician, and I have been one again since January last, established in Bridgewater, as I can bring a hundred witnesses to prove."	Несколько лет мне пришлось быть солдатом, но раньше я был врачом и с января этого года, обосновавшись в Бриджуотере, вернулся к своей профессии доктора, что может подтвердить сотня свидетелей.
"There's not the need to waste our time with that.	- Не хватало еще тратить на это время!
I will convict you out of your own rascally mouth.	Я вынесу приговор на основании твоих же собственных слов, подлец!
I will ask you only this: How came you, who represent yourself as a physician peacefully following your calling in the town of Bridgewater, to be with the army of the Duke of Monmouth?"	Еще раз спрашиваю: как ты, выдающий себя за врача, мирно занимавшегося практикой в Бриджуотере, оказался в армии Монмута?
"I was never with that army.	- Я никогда не был в этой армии.
No witness has sworn to that, and I dare swear that no witness will.	Ни один свидетель не показал этого и, осмеливаюсь утверждать, не покажет.
I never was attracted to the late rebellion. I regarded the adventure as a wicked madness.	Я не сочувствовал целям восстания и считал эту авантюру сумасшествием.
I take leave to ask your lordship" (his brogue became more marked than ever) "what should I, who was born and bred a papist, be doing in the army of the Protestant Champion?"	С вашего разрешения, хочу спросить у вас: что мог делать я, католик, в армии протестантов?
"A papist thou?" The judge gloomed on him a moment.	- Католик? - мрачно переспросил судья, взглянув на него.

"Art more like a snivelling, canting Jack Presbyter.	- Ты - хныкающий ханжа-протестант!
I tell you, man, I can smell a Presbyterian forty miles."	Должен сказать тебе, молодой человек, что я носом чую протестанта за сорок миль.
"Then I'll take leave to marvel that with so keen a nose your lordship can't smell a papist at four paces."	- В таком случае, удивляюсь, почему вы, обладая столь чувствительным носом, не можете узнать католика на расстоянии четырех шагов.
There was a ripple of laughter in the galleries, instantly quelled by the fierce glare of the Judge and the voice of the crier.	С галерей послышался смех, немедленно умолкший после направленных туда свирепых взглядов судьи и криков судебного пристава.
Lord Jeffreys leaned farther forward upon his desk. He raised that delicate white hand, still clutching its handkerchief, and sprouting from a froth of lace.	Подняв изящную, белую руку, все еще сжимавшую носовой платок, и подчеркивая каждое слово угрожающим покачиванием указательного пальца, Джефрейс сказал:
"We'll leave your religion out of account for the moment, friend," said he.	- Вопрос о твоей религии, мой друг, мы обсуждать не будем.
"But mark what I say to you." With a minatory forefinger he beat the time of his words. "Know, friend, that there is no religion a man can pretend to can give a countenance to lying.	Однако запомни, что я тебе скажу: никакая религия не может оправдать ложь.
Thou hast a precious immortal soul, and there is nothing in the world equal to it in value.	У тебя есть бессмертная душа.
Consider that the great God of Heaven and Earth, before Whose tribunal thou and we and all persons are to stand at the last day, will take vengeance on thee for every falsehood, and justly strike thee into eternal flames, make thee drop into the bottomless pit of fire and brimstone, if thou offer to deviate the least from the truth and nothing but the truth.	Подумай об этом, а также о том, что всемогущий бог, перед судом которого и ты, и мы, и все люди предстанем в день великого судилища, накажет тебя за малейшую ложь и бросит в бездну, полную огня и кипящей серы.
For I tell thee God is not mocked.	Бога нельзя обмануть! Помни об этом всегда.
On that I charge you to answer truthfully. How came you to be taken with these rebels?"	А сейчас скажи: как случилось, что тебя захватили вместе с бунтовщиками?
Peter Blood gaped at him a moment in consternation. The man was incredible, unreal, fantastic, a nightmare judge. Then he collected himself to answer.	Питер Блад с изумлением и ужасом взглянул на судью:
"I was summoned that morning to succour Lord Gildoy, and I conceived it to be the duty imposed upon me by my calling to answer that summons."	- В то утро, ваша честь, меня вызвали к раненому лорду Гилдою. По долгу профессии я считал своей обязанностью оказать ему помощь.
"Did you so?"	- Своей обязанностью?
The Judge, terrible now of aspect - his face white, his twisted lips red as the blood for which they thirsted -glared upon him in evil mockery.	- И судья с побелевшим лицом, перекошенным усмешкой, гневно взглянул на Блада.
Then he controlled himself as if by an effort. He sighed. He resumed his earlier gentle plaintiveness. "Lord!	Затем, овладев собой, Джефрейс глубоко вздохнул и с прежней мягкостью сказал: - О, мой бог!
How you waste our time.	Нельзя же так испытывать наше терпение.
But I'll have patience with you.	Ну хорошо.

Who summoned you?"	Скажите, кто вас вызывал?
"Master Pitt there, as he will testify."	- Находящийся здесь Питт. Он может подтвердить мои слова.
"Oh!	- Ага!
Master Pitt will testify - he that is himself a traitor self-confessed.	Подтвердит Питт, уже сознавшийся в своей измене.
Is that your witness?"	И это - ваш свидетель?
"There is also Master Baynes here, who can answer to it."	- Здесь находится и Эндрью Бэйнс. Он скажет то же самое.
"Good Master Baynes will have to answer for himself; and I doubt not he'll be greatly exercised to save his own neck from a halter.	- Дорогому Бэйнсу еще предстоит самому ответить за свои прегрешения. Полагаю, он будет очень занят, спасая свою собственную шею от веревки.
Come, come, sir; are these your only witnesses?"	Так, так! И что все ваши свидетели?
"I could bring others from Bridgewater, who saw me set out that morning upon the crupper of Master Pitt's horse."	- Почему же все, ваша честь? Можно вызвать из Бриджуотера и других свидетелей, которые видели, как я уезжал вместе с Питтом на крупе, его лошади.
His lordship smiled. "It will not be necessary.	- О, в этом не будет необходимости, - улыбнулся верховный судья.
For, mark me, I do not intend to waste more time on you.	- Я не намерен тратить на вас время.
Answer me only this: When Master Pitt, as you pretend, came to summon you, did you know that he had been, as you have heard him confess, of Monmouth's following?"	Скажите мне только одно: когда Питт, как вы утверждаете, явился за вами, знали ли вы, что он был сторонником Монмута, в чем он уже здесь сознался?
"I did, My lord."	- Да, ваша честь, я знал об этом.
"You did!	- Вы знали!
Ha!"	Ага!
His lordship looked at the cringing jury and uttered a short, stabbing laugh.	- И верховный судья грозно посмотрел на присяжных заседателей, съежившихся от страха.
"Yet in spite of that you went with him?"	- И все же, несмотря на это, вы поехали с ним?
"To succour a wounded man, as was my sacred duty."	- Да, я считал святым долгом оказать помощь раненому человеку.
"Thy sacred duty, sayest thou?" Fury blazed out of him again.	- Ты называешь это святым долгом, мерзавец?! -заорал судья.
"Good God! What a generation of vipers do we live in!	- Боже милосердный!
Thy sacred duty, rogue, is to thy King and to God.	Твой святой долг, подлец, служить королю и богу!
But let it pass.	Но не будем говорить об этом.
Did he tell you whom it was that you were desired to succour?"	Сказал ли вам этот Питт, кому именно нужна была ваша помощь?

"Lord Gildoy - yes."	- Да, лорду Гилдою.
"And you knew that Lord Gildoy had been wounded in the battle, and on what side he fought?"	- А знали ли вы, что лорд Гилдой был ранен в сражении и на чьей стороне он сражался?
"I knew."	- Да, знал.
"And yet, being, as you would have us believe, a true and loyal subject of our Lord the King, you went to succour him?"	- И тем не менее, будучи, как вы нас пытаетесь убедить, лояльным подданным нашего короля, вы отправились к Гилдою?
Peter Blood lost patience for a moment.	На мгновение Питер Блад потерял терпение.
"My business, my lord, was with his wounds, not with his politics."	- Меня занимали его раны, а не его политические взгляды! - сказал он резко.
A murmur from the galleries and even from the jury approved him. It served only to drive his terrible judge into a deeper fury.	На галереях и даже среди присяжных заседателей раздался одобрительный шепот, который лишь усилил ярость верховного судьи.
"Jesus God!	- Господи Исусе!
Was there ever such an impudent villain in the world as thou?"	Жил ли еще когда-либо на свете такой бесстыжий злодей, как ты?
He swung, white-faced, to the jury.	- И Джефрейс повернул свое мертвенно-бледное лицо к членам суда.
"I hope, gentlemen of the jury, you take notice of the horrible carriage of this traitor rogue, and withal you cannot but observe the spirit of this sort of people, what a villainous and devilish one it is.	- Я обращаю ваше внимание, господа, на отвратительное поведение этого подлого изменника.
Out of his own mouth he has said enough to hang him a dozen times. Yet is there more. Answer me this, sir: When you cozened Captain Hobart with your lies concerning the station of this other traitor Pitt, what was your business then?"	Того, в чем он сам сознался, достаточно, чтобы повесить его десять раз... Ответьте мне, подсудимый, какую цель вы преследовали, мороча капитана Г обарта враньем о высоком сане изменника Питта?
"To save him from being hanged without trial, as was threatened."	- Я хотел спасти его от виселицы без суда.
"What concern was it of yours whether or how the wretch was hanged?"	- Какое вам было дело до этого негодяя?
"Justice is the concern of every loyal subject, for an injustice committed by one who holds the King's commission is in some sense a dishonour to the King's majesty."	- Забота о справедливости - долг каждого верноподданного, - спокойно сказал Питер Блад.- Несправедливость, совершенная любым королевским слугой, в известной мере бесчестит самого короля.
It was a shrewd, sharp thrust aimed at the jury, and it reveals, I think, the alertness of the man's mind, his self-possession ever steadiest in moments of dire peril.	Это был сильный выпад по адресу суда, обнаруживающий, как мне кажется, самообладание Блада и остроту его ума, особенно усиливавшиеся в моменты величайшей опасности.
With any other jury it must have made the impression that he hoped to make.	На любой другой состав суда эти слова произвели бы именно то впечатление, на которое и рассчитывал Блад.
It may even have made its impression upon these poor pusillanimous sheep.	Бедные, малодушные овцы, исполнявшие роли присяжных, заколебались.

But the dread judge was there to efface it.	Но тут снова вмешался Джефрейс.
He gasped aloud, then flung himself violently forward.	Он громко, с трудом задышал, а затем неистово ринулся в атаку, чтобы сгладить благоприятное впечатление, произведенное словами Блада.
"Lord of Heaven!" he stormed.	- Владыка небесный! - закричал судья.
"Was there ever such a canting, impudent rascal?	- Видали вы когда-нибудь такого наглеца?!
But I have done with you.	Но я уже разделался с тобой.
I see thee, villain, I see thee already with a halter round thy neck."	Кончено! Я вижу, злодей, веревку на твоей шее!
Having spoken so, gloatingly, evilly, he sank back again, and composed himself.	Выпалив эти слова, которые не давали возможности присяжным прислушаться к голосу своей совести, Джефрейс опустился в кресло и вновь овладел собой.
It was as if a curtain fell.	Судебная комедия была окончена.
All emotion passed again from his pale face. Back to invest it again came that gentle melancholy.	На бледном лице судьи не осталось никаких следов возбуждения, оно сменилось выражением тихой меланхолии.
Speaking after a moment's pause, his voice was soft, almost tender, yet every word of it carried sharply through that hushed court.	Помолчав, он заговорил мягким, почти нежным голосом, однако каждое его слово отчетливо раздавалось в притихшем зале:
"If I know my own heart it is not in my nature to desire the hurt of anybody, much less to delight in his eternal perdition.	- Не в моем характере причинять кому-либо вред или радоваться чьей-либо гибели.
It is out of compassion for you that I have used all these words - because I would have you have some regard for your immortal soul, and not ensure its damnation by obdurately persisting in falsehood and prevarication.	Только из сострадания к вам я употребил все эти слова, надеясь, что вы сами позаботитесь о своей бессмертной душе, а не будете способствовать ее проклятию, упорствуя и лжесвидетельствуя.
But I see that all the pains in the world, and all compassion and charity are lost upon you, and therefore I will say no more to you."	Но я вижу, что все мои усилия, все мое сострадание и милосердие бесполезны. Мне не о чем больше с вами говорить.
He turned again to the jury that countenance of wistful beauty.	- И, повернувшись к членам суда, он сказал: -Господа!
"Gentlemen, I must tell you for law, of which we are the judges, and not you, that if any person be in actual rebellion against the King, and another person - who really and actually was not in rebellion - does knowingly receive, harbour, comfort, or succour him, such a person is as much a traitor as he who indeed bore arms.	Как представитель закона, истолкователями которого являемся мы - судьи, а не обвиняемый, должен напомнить вам, что если кто-то, хотя бы и не участвовавший в мятеже против короля, сознательно принимает, укрывает и поддерживает мятежника, то этот человек является таким же предателем, как и тот, кто имел в руках оружие. Таков закон!
We are bound by our oaths and consciences to declare to you what is law; and you are bound by your oaths and your consciences to deliver and to declare to us by your verdict the truth of the facts."	Руководствуясь сознанием своего долга и данной вами присягой, вы обязаны вынести справедливый приговор.

Upon that he proceeded to his summing-up, showing how Baynes and Blood were both guilty of treason, the first for having harboured a traitor, the second for having succoured that traitor by dressing his wounds.	После этого верховный судья приступил к изложению речи, в которой пытался доказать, что и Бэйнс и Блад виновны в измене: первый - за укрытие предателя, а второй - за оказание ему медицинской помощи.
He interlarded his address by sycophantic allusions to his natural lord and lawful sovereign, the King, whom God had set over them, and with vituperations of Nonconformity and of Monmouth, of whom - in his own words - he dared boldly affirm that the meanest subject within the kingdom that was of legitimate birth had a better title to the crown. "Jesus God! That ever we should have such a generation of vipers among us," he burst out in rhetorical frenzy.	Речь судьи была усыпана льстивыми ссылками на законного государя и повелителя - короля, поставленного богом над всеми, и бранью в адрес протестантов и Монмута, о котором он сказал, что любой законнорожденный бедняк в королевстве имел больше прав на престол, нежели мятежный герцог.
And then he sank back as if exhausted by the violence he had used. A moment he was still, dabbing his lips again; then he moved uneasily; once more his features were twisted by pain, and in a few snarling, almost incoherent words he dismissed the jury to consider the verdict.	Закончив свою речь, он, обессиленный, не опустился, а упал в свое кресло и несколько минут сидел молча, вытирая платком губы. Потом, корчась от нового приступа боли, он приказал членам суда отправиться на совещание.
Peter Blood had listened to the intemperate, the blasphemous, and almost obscene invective of that tirade with a detachment that afterwards, in retrospect, surprised him.	Питер Блад выслушал речь Джефрейса с отрешенностью, которая впоследствии, когда он вспоминал эти часы, проведенные в зале суда, не раз удивляла его.
He was so amazed by the man, by the reactions taking place in him between mind and body, and by his methods of bullying and coercing the jury into bloodshed, that he almost forgot that his own life was at stake.	Он был так поражен поведением верховного судьи и быстрой сменой его настроений, что почти забыл об опасности, угрожавшей его собственной жизни.
The absence of that dazed jury was a brief one. The verdict found the three prisoners guilty.	Отсутствие членов суда было таким же кратким, как и их приговор: все трое признавались виновными.
Peter Blood looked round the scarlet-hung court. For an instant that foam of white faces seemed to heave before him.	Питер Блад обвел взглядом зал суда, и на одно мгновение сотни бледных лиц заколебались перед ним.
Then he was himself again, and a voice was asking him what he had to say for himself, why sentence of death should not be passed upon him, being convicted of high treason.	Однако он быстро овладел собой и услышал, что кто-то его спрашивает: может ли он сказать, почему ему не должен быть вынесен смертный приговор [14] после признания его виновным вгосударственной измене?
He laughed, and his laugh jarred uncannily upon the deathly stillness of the court.	Он внезапно засмеялся, и смех этот странно и жутко прозвучал в мертвой тишине зала.
It was all so grotesque, such a mockery of justice administered by that wistful-eyed jack-pudding in scarlet, who was himself a mockery - the venal instrument of a brutally spiteful and vindictive king.	Правосудие, отправляемое больным маньяком в пурпурной мантии, было сплошным издевательством. Да и сам верховный судья -продажный инструмент жестокого, злобного и мстительного короля - был насмешкой над правосудием.
His laughter shocked the austerity of that same jack-pudding.	Но даже и на этого маньяка подействовал смех Блада.