Гриф подошел к бару, выбрал себе шотландское виски, открыл холодильник, насыпал льда, долил спиртным, сделал глоток.
– Что за дичь ты нес, Фока? Какие скоты, какие хищники? Ты чего, Ницше вечор обчитался, белокурую бестию решил из себя тут изобразить? Так бедный Фридрих свои творения в дурдоме сочинял, где и сидел безвылазно. И – кончил плохо. То ли паралик его гэкнул, то ли кондратий хватанул. Ну да ладно он, неукротимый шизофренствующий германоид, а тебя с чего сегодня перемкнуло эдак, селянин, колхоз тебе папа?
Вместо ответа, Фокий Лукич выпил еще коньяку и, казалось, охмелел совершенно. Он надул губы по-детски и слезливо пожаловался:
– А чего он?
Всхлипнул, пошел к своему креслу, долго всматривался в дорогую кожу, словно проверяя, не оставил ли там посетитель змею, вздохнул и прямо-таки ухнулся задницей в кресло. Иноземная мебель податливо прогнулась дюралем каркаса и приняла форму тела сидельца. Сейчас Фокий Лукич почувствовал бы себя вполне уютно, если бы не Гриф: во время всего разговора он сидел в комнате отдыха, скрытой декоративной панелью, и слышал весь разговор. Вот это, как и присутствие Грифа сейчас в кабинете, было Фокию Лукичу неприятно.
– Н а теперь чего надулся, как копеечный презерватив? Брось. Крутизну качать будешь перед своими тщедушными писаками. А я тебя, Фока, как облупленного знаю. И успокойся: ты стал играть с этим пареньком в те игры, в каких он дока.
– У него взгляд убийцы, – хрипло выговорил Бокун.
– Вот-вот. Кто на что учился. Территория войны – его территория. А ты ему грозить вздумал.
– А чего он...
– Прекращай сетовать. Давай по делу поговорим.
Бокун пожал плечами.
– Где ты вообще подобрал этого самородка?
– Порекомендовал кто-то. Из моих. – Бокун наморщил лоб. – Гусина Валентина Ивановна.
– Она что за птица?
– Заведующая отделом культуры. В «Курьере».
– Серьезная тетка?
– Весьма.
– Так что ж она, серьезная, тебе такого котенка в мешке подложила? Который вполне может сойти за леопарда? Да не морщись ты! Мужское обаяние с бабами черт-те что творит.
– Да какой там – она в годах женщина.
– Годы любви не помеха.
– Брось, Сергей Оттович. Ты же видел этого франта. Позарится он на шестидесятилетнюю дебелую клушу...
– Он на нее – нет, она на него – запросто. Она же не нынешних нравов матрона, ей, может статься, иметь в протеже этакого тарзана просто для души приятно.
– Да какой уж там тарзан... Нет. Она его сразу привела как аналитика. И перо, надо признать, у парня бойкое.
– То-то оно нам боком и вышло. Откуда этот Данилов?
– Родом?
– Да.
– Не знаю. А приехал из Москвы.
– И что он в Княжинске потерял?
– Квартира ему здесь осталась. От какой-то родственницы. А в Москве, видать, что-то не сложилось.
– "Видать", «надысь», «небось»... Где ты этого набрался, аппаратчик? А разузнать загодя? Ты же не на картофельной ферме, Фока, заправляешь, ты у нас общественное мнение формируешь. Халатно подбираешь сотрудников, вот и результат.
– Не мое это дело – вникать в мелочи... – приосанился Бокун.
– Мелочи?.. Люди не мелочь, Фока, совсем не мелочь! – Казалось, Гриф едва сдерживает нахлынувшую внезапно ярость. – Помнишь, некогда был такой усатый кормчий в бывшей стране? Или забыл уже? «Кадры решают все!» А что такое кадры, Фока? Кадры – это люди, расставленные по тем или иным должностям в соответствии с их способностями или неспособностями. Только правильная расстановка людей по местам и рангам позволяет любому общественному институту, будь то предприятие, служба или государство, функционировать хорошо отлаженным механизмом. Если винтик-болтик от «КамАЗа» в «Запорожец» сунуть, что будет? Срамота и бестолочь будет, Фока, и никакого движения. – Гриф поболтал льдинками в полупустом бокале, закончил:
– Ну а то, что устроил нам твой Данилов, это тем более не мелочь.
– Статью ему заказал Реймерс. Больше некому.
Гриф поморщился:
– Ты дурак, Фока. Этот малый тебе чистую правду сказал: никакой Реймерс ему статью не заказывал.
– Тогда зачем он...
– Фока, он же тебе объяснил. А ты не понял. Потому и дурак. Только могильщики людей одним аршином замеряют, а тебе бы пора уже стать попроще и поумнее. А так – все плывешь щепкой по течению.
– Извини, Сергей Оттович, но... Я уже тридцать лет на руководящей работе...
– На водящей, Фока. Просто – на водящей. Помнишь детские игры – в догонялки там или в пряталки? Ты и водишь. Такая твоя работа. И не сверкай на меня глазками. Твое дело зажмурить их крепко и считать сколько положено. В то время, как другие каштаны таскают из огня. Каштанов тебе особо не перепадает, но шкурка тоже хороша. – Гриф обвел глазами кабинет. – Славно живешь, справно.
А грешно ведь так жить, Фока, не имея за душой ни ума, ни фантазии, ни отваги.
– Был бы я так плох – вы бы меня здесь не держали.
– А кто говорит – плох? Я же сказал: людишек нужно расставлять по способностям. За что тебе пеняю? Как раз за то, что на работу крысы ты тигра взял да поинтересоваться не удосужился, откуда у него когти растут, а откуда – лапы.
– Виноват, Сергей Оттович.
– А я – удосужился.
– Простите?
– Не поленился и здесь пошустрить, и в Москву человечка отправить, чтобы он мне этого «писаку – золотое перо» Разъяснил.
– И что человечек? Принес материал?
– В клювике. Только это не материал. Слезы. Обманка. «Дурочка».
– Простите?
– Работал в Москве твой Данилов в некоей структуре под малопонятным названием «Анкор».
– Ну, это и в трудовой его есть...
– Липа его трудовая! Понял? Чернуха!
– Как это?
– Так это. Молодой человечек сначала беспорочно трудился в гуманитарном научно-исследовательском институте, потом корпел страноведом в каком-то фонде, благополучно развалившемся, потом – в том самом «якоре» зацепился... Знаешь, в чем тут «пуля»? Ни одно из названных заведений до нашего времени не дожило!
Полопались недужные, аки мыльные пузыри, без памяти и надгробных камней, и никто о них ни слухом уже не знает, ни духом не ведает. Уразумел?
– Ну. Летун он. Неудачник. Looser. – Фокий Лукич напрягся, вылавливая в неподатливой памяти ученое словцо, нащупал-таки, выдал авторитетно:
– Маргинал.
– Маргинал, маринад, маргарин... Ты уж, Фокий Лукич, пожалуй, не умничай, оно тебе не идет. Говоришь, статьи он для тебя справные кропал?
– Что да, то да. Отзывы от читателей были. Правда, всегда с душком легкого скандалеза, но это же к лучшему? – Бокун преданно заглянул в глаза Грифу.
– Вот-вот. – Гриф налил себе еще виски, отхлебнул, откинулся в глубоком кресле, выудил из кармана пачку, вытянул сигарету, прикурил, затянулся с удовольствием, выдохнул вместе с дымом:
– И статью в «Зерцало» он тоже смастерил и умно, и хитро. Обо всем и ни о чем конкретно. И ни о ком. Но этим вроде как на смех смастыренным и наугад пущенным бульником Данилов попал в бочку с самым гнилым дерьмом. Да еще и брызги разлетелись и по нашим коррупционерам, и по нашим нуворишам и достали ой до каких высоких кабинетов! А с другого боку глянуть – философское эссе, да и только! У тебя газетенка эта под рукой?
– Я сейчас Лилиане...
– Сиди уж, вождь краснорожих. Гриф извлек из «атташе» газету, развернутую на нужной странице.
– Послушай. "Национальная идея без национального капитала – это гулящая девка в лентах, монистах и с голой задницей, девка, которую имеют все, кто платит. А платят, или, говоря по-ученому, кредитуют, только две стороны: наш Гуманитарный Просвещенный Запад и наш Великий Восточный Сосед, бывший некогда Старшим Братом и ставший теперь, с одной стороны, пугалом для самостийщиков, с другой – Всегдашним Оправданием для всех наших политиков, политиканов и мастеров политеса, списывающих на происки упомянутого Великого Соседа все свои неудачи, махинации и прямое воровство.
Кредитование со стороны Запада и Востока различное: первые кидают куски пусть и скудные, но часто. Вторые – вливают содержимое в Трубу, благодаря которой в домах граждан тепло и светло и к которой можно надежно присосаться. А еще – обеспечивают заказами промышленные гиганты центра и востока страны.
Вот два источника формирования нашей доморощенной крупной буржуазии, компрадорской или посреднической как по происхождению, так и по сути. Первые, «западники», имеют мощную поддержку на всех этажах и во всех коридорах власти, вторые – к ней рвутся. Экономическая мощь вторых против влияния и опыта политических манипуляций первых: кто победит?
Впрочем, есть еще и «служилые люди» – миллионная армия чиновников. Если они кому-то и служат, то только себе. Пока суд да дело, государственная бюрократия всех мастей и рангов мастерски доит и первых, и вторых. Прошлое чинуш прозрачно, настоящее – стабильно, будущее – радужно. Но status quo в хлипких плутократиях не длится вечно. Недалек день, когда две упомянутые группы сойдутся в непримиримом противоборстве. И – горе побежденным".
Глава 13
– Неплохо сказано, а? – Гриф смотрел на Фокия лучистым взглядом вчерашнего выпускника.
– Эти выпады...
– Прекрати, Фока, даже ты должен понимать, это чистая правда. Все остальное – независимость, демократия, реформы – пена. Причем не пивная, а... наоборот. Впрочем, есть еще и оружейники, и валютные спекулянты, ну да это совсем другая пьеса. А нам нужно доиграть эту. – Гриф устремил взгляд в полуприкрытое жалюзи окно. – Доиграть и выиграть. А дальше... Я запамятовал, что там дальше в статье?
– Нефть и газ. Газо-и нефтепроводы.
– Именно. Нефть и газ. Транзит. И – кровеносная система мира. Самое смешное, что твой Данилов не упомянул всуе ни одного имени, а волну вызвал...
Да, по моим сведениям, пара западных таблоидов намерена статью у него перезаказать, так сказать, с просьбой осветить интересные их публике аспекты.
Его разовый гонорар будет куда весомее, чем все твои выплаты.
– Возможно, он этого и добивался? Скандальной известности?
– Все возможно. Но уж очень ко времени. Нет? Бокун пожал плечами.
– Меня же во всем этом беспокоят три вещи, – продолжил Гриф. – Первое: почему «Зерцало» сие опубликовала. Там умный редактор, и он не мог не понимать, что... Не в Швейцарии живем, у нас постреливают. Не так часто, как в северной столице Большого Брата, но не менее фатально.
– Да руки у него не дошли, у главреда. Скорее всего, сам он материал не читал.
– И такое может быть. Значит, имеет сейчас со своими не менее содержательную беседу, чем ты со мной. Или – не имеет? Вопрос вопросов. – Гриф вздохнул. – Второе: Данилов определенно сказал правду, ни от кого он заказа не получал, а тогда... Тогда кто сыграл его втемную? И ведь хорошо сыграл, как по нотам... Кто композитор и дирижер, вот что меня интересует! Ведь за Даниловым увидят тебя, – Фокий Лукич при этих словах втянул голову в плечи, – а за тобой меня! – Некоторое время Гриф задумчиво изучал прихотливые изгибы табачного дыма, проговорил, словно размышляя вслух:
– Ну что ж, войны все одно было не избежать, хотя она и не ко времени, ну да все войны случаются не ко времени, и каждый солдат кого-то недолюбил и что-то там недокурил... Ты готов к войне, Фокий?
– Я? – Фокий Лукич еще глубже заполз в кресло, заморгал глазками, разом представив себя в грязном окопе с «Калашниковым» – жалкого, завшивленного... А на бруствер уже бегут страшные бородатые люди конкретной национальности и собираются его захватывать и пытать, пытать... Кадык его лихорадочно задергался, взгляд наткнулся на стакан с остатками коньяка, и Фокий его вылакал жадно, прихлебывая, как пойло. Гриф поморщился:
– Манеры у тебя, Фокий... И как ты по сю пору не спился? Видно, страха в жизни было немного, а? Настоящего, демонического страха... Странно... Ты ведь человечек без особых фантазий, а боишься так, словно напредставлял уже себе всякие напасти-мордасти вживе... Что и удивляет.
Бокун из своего кресла-засады лишь мрачно зыркнул на патрона, подавил подступившую икоту, вдохнул, собираясь что-то сказать, но промолчал. Гриф этого его поползновения, похоже, даже и не заметил.
– А третье, дорогой Фокий, по порядку, но не по значению: я думаю над тем, как нам извлечь из всего происшедшего наибольшую выгоду. Ну, что ты нахохлился, как саванный суслик? Прекращай уже переживать, включай аппарат мышления. Для начала мы проведем разведку боем. И дадим серию статей. О Дидыке, Раковском, Реймерсе, Ткаченко, Головине. Я никого не забыл?
– Может быть, стоит выждать?
– Чего? Как заметил еще Макиавелли, войны нельзя избежать, ее можно лишь отложить – к выгоде противника. Ну а в свете грядущих выборов... Тот, кто получает власть, получает и все остальное.
– Но сейчас... Ведь я тогда...
– Окажешься на «острие атаки»? Можно и так сказать. Не все в сортирах отсиживаться.
– Но Дидык, Реймерс и особенно Головин...
– Боишься? Не бойся, Бокун, живым мы тебя этим оглоедам не отдадим, – оскалился Гриф. Фокий Лукич побледнел, икнул, закашлялся.
– Я... Мне... Я нездоров!
– Не мельтеши, Бокун. Нельзя выжидать, когда начался передел самого сладкого здешнего пирога – Трубы! Нельзя быть настолько трусом, Бокун! Ты привык вкусно жрать и крепко спать, но комсомольские времена давно минули! И порой даже таким, как ты, нужно рискнуть – благо за жирный кусок! Или ты не желаешь больше с нами работать? Устал? Рыбку захотел половить мирным функционером?
Гриф упер немигающий взгляд Бокуну в переносицу, тот явственно услышал, как под ложечкой что-то екнуло и оторвалось, раскрыл рот, вылупил глаза, словно выброшенная на мелкий пляжный песок глубоководная рыба камбала... Взгляд у Грифа был другой, чем у Данилова. У того – горячий и острый, несущий огонь гнева, и страх сгореть в этом огне только мгновение спустя превращался в грядущий ужас небытия... Гриф же смотрел безразлично, как на падаль, словно смерть твоя уже произошла... Некстати Бокуну вспомнилось вдруг, что Гриф когда-то служил инструктором «девятки», службы охраны, и славился умением вырывать у человека кадык одним движением так, что жертве оставалось заживо захлебываться собственной слизью.
Бокун почувствовал, как все тело разом покрылось липким, дурно пахнущим потом, словно рыбьей чешуей; он знал, что Гриф тоже учуял этот гнилостный запах, и оттого ему стало еще омерзительнее... Кое-как он справился с горловым спазмом, заговорил, с трудом выталкивая слова сквозь стиснутые губы.
– Я просто переработал, – прохрипел Бокун совершенно чужим голосом. – Этот Данилов утомил меня.
– И напугал, не так ли? – Гриф легко и непринужденно поднялся из кресла, прошел к бару, плеснул себе еще виски, выпил медленно, с удовольствием. – Все дело в том, милый Фока, кого мы больше боимся в этой жизни – врагов или друзей... Враги – надежнее, друзья – опаснее. – Гриф неожиданно повернулся к Бокуну, спросил быстро:
– Я ведь тебе друг?
Тот не сумел подготовиться, лишь глубже втянул голову в плечи, опустил взгляд в поверхность стола и – кивнул.
– Вот-вот, кивай. Но никогда не отвечай на такой вопрос утвердительно: ответ будет ложью, и ложь эта в глазах вопрошающего будет явной. Как говаривал старик Ришелье, предательство – лишь вопрос времени. Нет такого человека, которого другой не предал бы. И даже не ради денег, славы, удовольствий и уж подавно не по принуждению. Очень часто – по легкомыслию. Еще чаще – из зависти.
Зависть – самое людское из всех человеческих качеств. И самое прогрессивное.
Заставляет двигаться даже тех, кто ленив и нелюбопытен. – Гриф замолчал, застыл, устремив взгляд в себя, потом снова обратился к Бокуну:
– Не переживай, Фока. Помнишь Влада и Эдика? Этих «братьев из ларца»? Они снова станут приносить тебе готовые хохмочки и примочки, тебе не будет даже нужды их читать.
Можешь продолжать квасить. И переживать. И не беспокойся понапрасну: и Дидык, и Реймерс, и Раковский, и Головин, и остальные – люди слишком умные, чтобы грешить на тебя... Будку не наказывают за то, что оттуда лает собака. Так что – спи спокойно, друг. Хм... Звучит как эпитафия. Мрачно, но надежно.
За время пространного монолога Грифа Бокун почти полностью справился с эмоциями. Лицо выглядело слегка помятым, но в целом он производил впечатление собранного, пусть и застегнутого на все пуговицы вицмундира, функционера. Он быстро, мельком взглянул на Грифа, произнес бесцветно и бесстрастно: