С Сергеем Косиловым я был знаком лет двадцать. Мы немножко учились вместе в выпускном классе – его перевели к нам за полгода до последнего звонка. Никакой особой репутации он у нас заслужить не успел, следовательно, не успел ее и испортить, поэтому мы достаточно легко с ним сошлись. У нас, видишь ли, были общие интересы – «Лед Зеппелин», «Аквариум» и перестройка. Не сговариваясь, пошли в один институт, поступили на один факультет – это была журналистика. Нам тогда казалось, что мы должны что-то успеть сделать, пока «форточка» еще открыта и ветер свободы гулял по буфету. До третьего курса шли одной дорогой. На третьем он выбрал специализацию «телевидение», я же решил, что мне гораздо интереснее – и, главное, проще – общаться с бумагой. Наши профессиональные стремления, таким образом, несколько разошлись, но интересы личные по-прежнему пересекались: мы продолжали вдвоем зажигать на вечеринках, встречаться с девушками, слушать и играть старый рок-н-ролл и беседовать о проблемах взаимодействия различных ветвей власти. Стояла середина девяностых – эпоха относительно честной и свободной журналистики и сотен относительно честных способов заработка.
Косилов еще во время учебы попал в поле зрения нескольких местных телекомпаний. Я в то время пытался его отговорить от этой затеи. Дело в том, что парень с детства заикался и, судя по всему, прекращать это дело не планировал. И хотя его заикание не носило критического характера – так, лишь иногда переклинивало, – но из-за постоянного страха завалить речь Серега говорил медленно и вдумчиво, совсем как наш институтский преподаватель по иностранной литературе. Тот был умницей-не-сказать-в-какой-степени, получил кучу каких-то европейских титулов за изучение литературного наследия, а на лекциях у него мухи дохли от тоски, потому что читать он их не умел. Оратор из него был «как из Промокашки скрипач»! Бубнил что-то под нос полтора часа, хотя при желании мог бы… да много чего мог бы.
Так вот, Сережку нашего из-за его проблем с интерфейсом на телевидении ждал полный провал. Но он нашел лазейку, переключился с работы в кадре на место по другую сторону объектива. Ему понравилось снимать. Он не выпускал камеру из рук всю практику, снимал сюжеты по заказам и без них, по собственной инициативе пристраивался к различным командировкам своих старших коллег – и снимал, снимал, снимал. Снятое монтировал также самостоятельно, договорившись о небольшой стажировке в монтажной студии областного телевидения.
Словом, к окончанию университета Сергей Косилов был молодым асом, а еще через несколько лет он уже мог позволить себе выбирать работодателей и заказчиков. Криминальные разборки, спецоперации силовиков, облавы, экстремальные командировки в горячие точки, репортажи с заседаний городской думы – у Сергея не было никаких жанровых ограничений. С камерой он обращался как Паша Буре с клюшкой, она была его второй парой глаз, и у меня в один прекрасный день отпали последние сомнения в том, что когда-нибудь Серега уедет к чертовой матери из этого города и доработается до ТЭФИ.
Увы, все так бы и случилось, кабы не его добрый характер, спровоцировавший полный провал в личной жизни, который, в свою очередь, накрыл медным тазом все остальное.
Сергей был женат дважды, и оба раза он непостижимым для меня образом выбирал в жены законченную суку. Не стерву, заметьте, а именно суку, и это две большие разницы – слово «стерва» благодаря женским таблоидам многие уже воспринимают как комплимент. К слову, у меня были схожие семейные проблемы, но если я еще как-то держался, уповая на торжество здравого смысла, то Серега доводил дело до точки кипения и взрыва. Первая жена Сереги была до рези в глазах похожа на свою мамочку, а мамочка у нее последние годы балансировала на грани попадания в психушку с диагнозом «хронический маниакальный психоз». Пару лет Косилов помыкался с первой женой, а потом выгнал ее из дома. Результатом этого неудачного семейного опыта стал длительный черный депрессняк.
Вторая жена ушла от него сама, потому что выйти из депрессии Серега так и не сумел. Он пробовал немножко выпивать. Начал с пятничных пивных вечеров, потом попытался плавно перевести их в аналогичные вечера четвергов и суббот, но, к счастью для Сережки, организм его категорически возражал против такого досуга. Два дня подряд он еще мог покуражиться, но на третий его тело отказывалось подниматься с кровати, желудок восставал против любой жидкости и пищи, а голова молила о быстрой пуле. В общем, с тотальным пьянством у Косилова не заладилось, поэтому единственным выходом для него было – вкалывать до полного самоотречения. Он продолжал работать, реально подтверждая старую истину о том, что талант невозможно уничтожить. Руки у него по-прежнему росли из правильного места, голова не разучилась монтировать картинку задолго до попадания материала на монтажный стол. И новая жена вскоре стала ему просто не нужна…
Обняв Серегу в то печальное утро, я сморщился от убойного амбре. Косилов, скорее всего, «зажигал» вчера весь день и либо не ложился спать совсем, либо свалился только под утро.
– Н-да, Серж, – протянул я, – ты взялся за старое?
Сергей махнул рукой.
– Бы-брось! Пиво принес?
Я протянул пакет. Серега даже не стал для приличия поддерживать светскую беседу – угостился немедленно и без остатка. Одна бутылка ухнула в него полностью буквально через пару минут, вторую он решил немного посозерцать.
– Пы-рахади.
Я с удовольствием прошел вглубь его двухкомнатной квартиры. Я бывал у Сергея редко, о чем сожалел каждый раз, когда находил время для визита. Если моя бурная нигилистическая молодость застыла на фотографиях и в видеокассетах, то у Сергея она продолжала существовать вокруг. Она жила в гитаре, висящей на гвозде, в стопках виниловых пластинок на полу в спальне, пряталась в колонках от старого музыкального центра «Вега» и прочей белиберде, избавиться от которой моя жена заставила меня практически сразу после свадьбы. А Серега бережно хранил и лелеял все эти запахи, звуки и образы – дешевый портвейн, треск винила, вопли Егора Летова и ощущение свободы. Немудрено, что в итоге Сергей остался здесь один, в этом, казалось бы, современном, украшенном обоями и линолеумом, но таком неприкаянном жилище.
– Что пы-пыривело тебя ко мне в такую рань? – высокопарно и грустно спросил Сергей, откупоривая вторую бутылку и усаживаясь на диван в гостиной, которая по совместительству была и видеостудией, и домашним кинотеатром, и столовой.
– Ты будешь смеяться, но я пришел просить у тебя совета.
– Просить совета, где найти деньги, или пришел пы-просить денег?
– Старый лис.
– Дык, – не без удовлетворения заметил приятель и отпил из бутылки. – Я ж видел твою рукопашную с Червяковым, когда забегал на банкет в его сервис-центр. Помнишь, он тогда тебя чуть не порвал? Можешь ничего не объяснять, я знаю, что он редкая жо-жо… жж…
– Я понял, не продолжай.
Мы немного помолчали, будто почтили недобрым словом память Макса Червякова, потом Серега аккуратно поинтересовался:
– На скока попал?
– Даже не спрашивай. Если не найду деньги за два дня, мне придется отдать в залог машину. Дал бы побольше времени, я еще крутанулся бы, но за два дня… нереально.
– Н-да, – только и сказал Косилов.
Серега не пытался изображать глубокое сочувствие, за что я был ему безмерно благодарен, ибо физически не перенес бы сейчас его жалости, но, с другой стороны, он и не демонстрировал своего психологического превосходства над человеком, попавшим в передрягу. Все было как всегда: «Что, фигово, брат? Не дрейфь, прорвешься». Меня смущало лишь одно: он вряд ли мог мне помочь.
Он словно услышал мои мысли:
– Ты прости, конечно, но таких сумм, за которые Червяков может забрать машину, у меня давно не водилось. Если ты рассчитывал за-занять у меня…
– Да нет, я уже понял, что зря пришел.
– Нет, не зря, – начал было Серега, но не успел договорить. Зазвонил мой сотовый телефон.
– Извини, – сказал я и посмотрел на дисплей.
Звонила жена. О, сейчас будет праздник.
– Алло! – сразу закричала она, как только я поднес трубку к уху. – Вавилов, где ты ночевал?! Ты вообще сейчас где?!
– В том месте, которое рифмуется с твоим вопросом, – вяло огрызнулся я.
– Да сволочь же ты такая! – вопила трубка. – Я же все трезвяки начала обзванивать, чуть до моргов не добралась, Господи, ну за что мне это?!
Я слушал, поглядывая на электрогитару, прислоненную к стене возле фронтальных колонок кинотеатра. Это было роскошное по меркам восьмидесятых годов (да и до сих пор, пожалуй) «весло» – настоящий «Fender Stratocaster», привезенный с распродажи в Штатах, гордость Сергея Косилова образца рок-н-ролльной юности и робкий упрек его унылому возмужанию. Через минуту я уже не слышал, что говорит мне жена. Моя душа витала где-то между туалетом Дворца культуры железнодорожников, где мы в девяносто пятом пили паленый «Слынчев Бряг», и сценой в зрительном зале того же дворца, на которой мы лабали древний как мир «Дым над водой». Краем глаза я заметил, как Косилов начинает улыбаться, и мне его улыбка почему-то не понравилась. Какая-то она была мертвая. Я захлопнул крышку телефона.
– Опять не ночевал?
– Да. Тусовался в «Меге».
– Совсем не тянет домой?
– Нет, домой как раз тянет. Не всегда хочется видеть дома ее.
Я вздохнул. Серега Косилов, наверно, лучше других понимал мое состояние, но откровенничать с ним меня сейчас не тянуло. Пару минут мы сидели молча. Друг наслаждался ремиссией, а я смотрел в потолок и думал, как быть с Червяковым. Однозначно, нужно было искать деньги. Это может быть горько и неприятно, но иногда приходится признавать, что ты проиграл, а проигрывать надо достойно. Я вдруг представил себя этаким разорившемся аристократом! Красивый и молодой еще мужчина в костюме, на хорошей машине, с красивым мобильным телефоном, обремененный делами, заботами, задачами – и достойно так, солидно, грустно голову приклонив, ПРОИГРЫВАЕТ. Смахиваю скупую мужскую слезу, делаю изящный поворот головы, смотрю прямо в камеру – стоп, снято! Можно оправиться и перекурить.
Ерунда это все. Нет никакого геройства и самоуважения, есть приличный для тебя долг и кредитор, который может свинтить шею, наплевав на то, что «проклятые девяностые», как утверждала партия и правительство, канули в лету. И почему-то сразу начинает тошнить, хочется повесить на двери табличку «Меня нет дома!» и посидеть с газетой на толчке. Какое тут геройство!
… – Кстати, ты что-то хотел мне сказать? – оторвался я от своих невеселых мыслей.
Серега тоже как будто только что заметил мое присутствие. Кажется, мы сегодня оба были немного не в себе.
– Д-да есть кое-что.
Пауза. Он сощуренным взглядом уставился на выключенный телевизор.
– Серега, я слева!
– Сы-слушай, Вить, – начал он, пристраивая недопитую бутылку пива у ног, – ты когда-нибудь сталкивался с необъяснимым?
Я не ответил, внимательно посмотрел ему в глаза. Вроде здоров. Или нет?
– В смысле?
– Ну, в смысле, что-то такое, чего ты никак не можешь объяснить?
– Смысл слова «необъяснимое» я знаю. Говори, что у тебя стряслось, не томи.
– Ладно.
Он встал с дивана, отправился в спальню, с минуту там возился, шелестя бумагой, потом снова появился передо мной. В руках он держал свою видеокамеру. Нацеленный на меня объектив был закрыт крышкой.
– Ну? – спросил я.
– Вот эта ши-шитука, брат, почище твоего Червякова.
Он как-то неприятно улыбнулся. На лице отображалось нечто среднее между возбуждением алхимика, случайно отыскавшего философский камень, и ужасом водителя, застрявшего на железнодорожном переезде прямо перед несущимся локомотивом.
– Что с ней?
Он сел рядом со мной, положил «Панасоник» на колени. При этом он вел себя очень странно. Как я уже упоминал, с видеокамерой Косилов управлялся так лихо, как не всякий бомбардир НХЛ работает клюшкой, но сегодня с ним что-то случилось. Он держал камеру одними кончиками пальцев, как чужой использованный презерватив.
– Осторожно, разобьешь, – предположил я.
– Хрен там, – ответил Серега, и в глазах его появился блеск, – разобьешь ее, как же…
– Что случилось-то?
– Так, кое-что. Я больше не могу снимать этой камерой.
– Творческий кризис?
Он посмотрел на меня с укоризной.
– Нет, не в этом дело… как бы тебе объяснить.
Я еще внимательнее пригляделся к нему и заметил, что он вспотел.
– Косилов, ты в порядке?
Он кивнул.
– А что тогда?
– В нее всссс… – он сделал паузу, перевел дыхание. – Всссе… черт!
– Сержик, успокойся, – сказал я и почему-то погладил его по руке. Так его давно не переклинивало.
Наконец, он справился. Выпалил мне прямо в лицо:
– Витя, в нее вссссселился бес!
…Знаешь, Миш, я человек с воображением, как и подобает нормальному журналисту. Я привык верить всему, что вижу собственными глазами или о чем мне рассказывают люди, которым я всецело доверяю. Я допускаю, что на Землю иногда наведываются пришельцы, и я не могу поверить, что мы во Вселенной одиноки. Я видел, как головную боль лечили заговорами, я уверен, что какая-нибудь бабушка может навести порчу, и я ни секунды не сомневаюсь, что автомобиль, на котором ты ездишь, не просто умная куча железок – он реагирует на твое настроение и самочувствие. В общем, я потенциальный зритель мистических телешоу!
Но мой заика Сережка Косилов этим утром был вне конкуренции!
Мы вышли на улицу. Во-первых, у парня закончились сигареты (скорее всего, ему хотелось еще выпить), а во-вторых, по его словам, только там он мог мне объяснить и показать, что у него произошло.
Мы сели на лавочку возле супермаркета. Перед нами шумел проспект Ленина, уже почти готовый замереть в зловонной утренней пробке. Справа в пяти метрах от нас располагалась небольшая парковка для посетителей магазина.
Сергей положил расчехленную камеру на колени и молча ждал. В этот момент он напомнил мне охотника, выжидающего наилучший момент для выстрела. То, что Серега собирается именно стрелять, я уже догадался, хотя до сего момента мой приятель не сказал, по сути, ничего.
Кажется, мы дождались.
На парковку с проспекта вырулил сверкающий желтый «Хаммер». Я присвистнул и хотел было пошутить над идиотом, который выбрал такой цвет, но Сергей впился в него взглядом, как ястреб. Вскоре из машины вышел хозяин – полненький мужичок с залысинами. Закинув под мышку маленькую кожаную сумку, он запер машину и направился в супермаркет. Как только он исчез из виду, Сергей направил видеокамеру на «Хаммер», снял крышку с объектива, нажал кнопку и стал снимать.
Я потянулся за сигаретой. На какое-то время меня почти отпустили мои сегодняшние горести – настолько я был увлечен этим похмельным безумием. В голову даже пришла глупая мысль: сейчас из объектива аппарата вырвется сноп огня, и «Хаммер» разнесет на мелкие запчасти. Кажется, я хихикнул.
Сергей снимал около минуты. Затем выключил камеру, осторожно прикрыл объектив и поставил аппарат рядом на скамейку. Прокомментировать свой перфоманс он не удосужился.
– А бесы где? – спросил я.
– Смотри.
Мы ждали. Несколько минут ничего не происходило. Только улица продолжала шуметь, кто-то раздраженно сигналил нерасторопному участнику движения, а рядом на тротуаре молодая мамочка отчитывала малыша, упавшего лицом в цветочную клумбу. Лето, черт возьми, благодатное время.
Когда я уже устал ждать и начал думать о напрасной трате времени, из магазина появился хозяин тачки. Он отпер замки и сел в салон. Некоторое время ковырялся, что-то выкладывая из пакета на заднее сиденье, потом, очевидно, сунул ключ в замок зажигания.
Машина не завелась.
– Ннн-на, н-на… – пытался выдавить Сергей.
– Начинается, – закончил я вместо него, – не волнуйся.
Водитель попробовал еще раз. Он погонял стартер несколько секунд, но результат был тот же. Внешне вполне нормальный джип, который десять минут назад бодренько подкатил к бордюру, бился в агонии.