Лабиринт департамента Индекса поглотил крик.
Ответа не последовало.
— Поблизости ее нет, — констатировала Зей. — Пойдемте.
— А мы не можем спросить у кого-нибудь, где она?
— А кто об этом знает?
Они миновали еще два этажа, Зей еще трижды звала Дит, прежде чем они услышали: "Я здесь".
Они двинулись на звук. Дит продолжала подавать голос, так что нашли они ее без труда.
— Я в цветочной комнате, Зей! Среди фиалок!
Индексаторы, мимо которых они проходили, поднимали головы: одни улыбались, другие хмурились.
— Разве это не мешает им работать? — спросил Лейел. — Наши крики.
— Индексаторам помехи необходимы. Они разрывают ход мыслей. Когда индексаторы вновь смотрят на голограмму, они заново обдумывают то, что делали.
Вновь раздался голос Дит. Совсем уже близко.
— Этот запах так возбуждает. Ты только представь себе — второй раз за месяц одна и та же комната.
— Индексаторы часто попадают в больницу? — спросил Лейел.
— Из-за чего?
— Из-за стресса.
— Никакого стресса от этой работы не бывает.
Только радость. Для работающих в других подразделениях Библиотеки попасть в департамент Индекса — счастье.
— Понятно. Здесь библиотекари таки читают библиотечные книги.
— Мы все выбрали эту работу, потому что любим книги. Пусть даже и древние, на бумаге. Делать индекс — все равно, что писать на полях.
Сравнение поразило Лейела.
— Писать в чьей-то книге?
— Это же обычное дело, Лейел. Как можно вести диалог с автором, не записывая на полях свои ответы и доводы. А вот и она, — и Зей первой свернула в низкую арку.
— Я слышала, ты разговаривала с мужчиной, Зей, — сказала Дит.
— Она разговаривала со мной, — Лейел последовал за Зей. А увидев Дит, в первый момент не узнал ее.
Библиотека изменяла не только комнаты, но и библиотекарей. Ему показалось, что он видит женщину, лишь отдаленно похожую на его жену. И теперь придется вновь знакомиться с ней.
— Я так и подумала, — Дит встала из-за кафедры, обняла его. Даже это удивило Лейела, хотя обычно при встрече она обнимала его. Изменилась только обстановка, сказал он себе. Я удивляюсь, потому что обычно она обнимает меня дома. И обычно приходит Дит, а не я.
Или в библиотеке она обнимала его с куда большим чувством, чем дома? Словно здесь любовь ее возрастала. А может, в новой Дит прибавилось нежности?
А я думал, что ей так хорошо со мной дома.
Лейел явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Если б я знал, что мое появление здесь причинит столько хлопот… начал он. С чего такая потребность в извинениях?
— Каких хлопот? — переспросила Зей.
— Мы тут кричали. Отвлекали людей от работы.
— Ты только послушай его, Дит. Он думает, что мир рухнет из-за пары криков.
До них донесся мужской голос, выкрикивающий чье-то имя.
— У нас это обычное дело, — пояснила Зей. — А мне пора на рабочее место. Какой-нибудь лорд уже мечет громы и молнии из-за того, что я не даю ему допуск к финансовым архивам Империи.
— Рад был познакомиться с вами, — улыбнулся ей Лейел.
— Удачи вам в поиске обратного пути, — добавила Дит.
— С этим проблем не будет, — Зей на мгновение задержалась в арке. Не для того, чтобы что-то сказать.
Нет, лишь провела металлической пластиной вдоль практически невидимой щели в стене, расположенной на уровне глаз. Потом обернулась, подмигнула Дит и ушла.
Лейел не стал спрашивать о том, что она сделала, — если б его это касалось, ему бы сказали. Но решил, что Зей то ли включила, то ли выключила некую записывающую систему. Не зная, не наблюдают ли за ними со стороны, Лейел лишь стоял да оглядывался. Комнату Дит заполняли фиалки, лезущие изо всех щелей и отверстий в полу и стенах. Их легкий аромат наполнял воздух.
— Чей это кабинет?
— Мой. Во всяком случае, сегодня. Я так рада, что ты пришел.
— Ты никогда не рассказывала мне о департаменте Индекса.
— Я ничего не знала о нем, пока меня не направили сюда. Об Индексе никто не говорит. И мы ничего не рассказываем посторонним. Архитектор умерла три тысячи лет тому назад. Только наши механики понимают, как что работает. Тут словно…
— Сказочная страна.
— Совершенно верно.
— Место, где действие всех законов Вселенной приостановлено.
— Не всех. От силы тяжести никуда не деться. И от инерции тоже.
— Это комната словно создана для тебя, Дит.
— Многие индексаторы годами не могут попасть в цветочную комнату. С фиалками. С плетистой розой, с барвинком. Говорят, в департаменте порядка дюжины цветочных комнат. Но всегда доступна только одна. Но я оба раза работала среди фиалок.
Лейел рассмеялся. Забавно. Здорово. Не понятно только, зачем и кому это нужно. Кто запрятал такое чудо в глубинах этого мрачного здания? Он опустился в кресло. Фиалки росли из спинки, так что цветочки склонились над его плечами.
— Тебе наконец-то надоело целыми днями сидеть в квартире? — спросила Дит.
Естественно, она не могла не задаться вопросом, а почему он все-таки пришел, хотя игнорировал все прежние многочисленные предложения. Однако он не знал, может ли говорить откровенно.
— Мне нужно поговорить с тобой, — он искоса глянул на щель, с которой Зей, уходя, проделала какие-то манипуляции. — Наедине.
— Мы наедине, — ответила Дит. — Зей об этом позаботилась. Здесь безопаснее, чем в нашей квартире.
Лишь мгновение потребовалось Лейелу, чтобы понять, о чем она. Выговорить это слово он не решился.
Произнес его беззвучно, одними губами: "кобы"?
— Обычно они в библиотеку не суются. Даже если они ведут тебя специальным лучом, защитное поле его блокирует, поэтому наш разговор им не услышать. Но я думаю, они выключили луч, как только ты вошел в библиотеку.
Она нервничала. Выказывала нетерпение. Словно не хотела продолжать этот разговор. Словно ждала его ухода.
— Извини, что отрываю от работы. Раньше такого не случалось, вот я и подумал, что один раз погоды…
— Разумеется, — прервала его Дит. Нервно. Словно не хотела услышать продолжения.
Но он высказал ей все свои соображения относительно языка. Все, что он почерпнул из работ Маголиссьян и Киспиторяна. Дит успокоилась, как только поняла, что речь пойдет о его исследованиях. "Так чего же она опасалась, подумал Лейел? — Боялась, что я захочу поговорить о наших взаимоотношениях? Если да, то напрасно". Он не испытывал никакого желания усложнять и без того непростую ситуацию разговорами, которые ничем не могли помочь.
Когда он озвучил возникшие у него идеи, Дит кивнула, как случалось раньше тысячу раз в их творческих дискуссиях.
— Я не знаю, — и прежде за ней замечалось желание не сразу давать окончательный ответ.
Он же, как всегда, настаивал.
— Но что ты об этом думаешь?
Дит пожевала нижнюю губу.
— Прежде всего я никогда не рассматривала лингвистический аспект в теории общностей, не считая, разумеется, создания жаргона, но вот какие мысли приходят сразу же. Возможно, небольшие, изолированные группы людей охраняют свой язык, охраняют тщательно, поскольку язык этот неотделим от них самих.
Может, язык — один из самых могущественных ритуалов, поэтому люди, говорящие на одном языке, обладают некими качествами, которых нет у тех людей, которые не могут понять речи друг друга. Нам этого не узнать, не так ли, поскольку в последние десять тысяч лет все говорят на галактическом стандарте.
— Значит, дело не в количестве людей, а в том…
— Как они относятся к своему языку. В какой степени язык объединяет их в общность. Большие группы населения начинают думать, что все говорят так же, как и они. Они хотят выделить себя, идентифицировать среди прочих. Отсюда идет разработка жаргона и сленга, которые отделяют их от остальных. Разве то же самое не происходит с обычной речью? Дети стараются найти способы речевого общения, которыми не пользуются их родители. Профессионалы говорят на своем птичьем языке, исключая посторонних, которым недоступны ключевые слова. Все это ритуалы для выделения общности.
Лейел согласно кивал, но одно очевидное возражение у него осталось.
Не составляло это возражение тайны и для Дит.
— Да, да, я знаю, Лейел. Я сразу же выразила твой вопрос в терминах моей дисциплины. Словно физики, которые думают, что все можно объяснить физическими процессами.
Лейел рассмеялся.
— Я подумал об этом, но твои доводы не лишены здравого смысла. И объясняют, почему у общностей возникает естественная тяга к созданию собственного языка. Нам нужен объединяющий язык, язык открытого общения. Но нам так же нужны и личные языки. Разумеется, не абсолютно личные, с кем мы в этом случае сможем на них говорить? Поэтому общность формирует, создает лингвистические барьеры для посторонних, вводит термины и понятия, которые доступны только членам общности.
— И чем активнее участвует человек в жизни общности, тем лучше он овладевает этим языком и с тем большей легкостью изъясняется на нем.
— Да, это разумно, — кивнул Лейел. — Так просто. Видишь, сколь ты мне нужна.
Он знал, что его слова несут в себе упрек: почему тебя не было дома, когда у меня возникла потребность пообщаться с тобой, но он не мог их не произнести.
Сидя рядом с Дит, пусть и в этом странном, пропитанном ароматом фиалок месте, он испытывал давно забытую умиротворенность. Как она могла отдалиться от него? Для него ее присутствие превратило эту незнакомую комнату в дом. Для нее эта комната была домом, с ним или без него.
Он попытался выразить свои чувства словами, абстрактно, чтобы не причинять Дит боль.
— Я думаю, величайшая трагедия возникает, когда один член общности более предан ей, чем все остальные.
Дит чуть улыбнулась, приподняла брови. Она явно не знала, к чему клонит ее муж.
— Он все время говорит на языке общности, — продолжил Лейел. — Только с ним на этом языке не говорит никто, или говорят недостаточно. И чем больший упор он делает на этот язык, тем шире становится пропасть между ним и остальными, и в конце концов он остается один. Можешь ты представить себе что-нибудь более грустное? Кого-то переполняет язык, ему хочется говорить на нем, хочется его слышать, а вокруг нет никого, кто понял бы хоть слово.
Дит кивнула, не отрывая глаз от его лица. Она поняла, что он сказал? Теперь ему хотелось послушать ее.
Потому что он высказал все, что мог.
— Но представь себе такую ситуацию, — наконец, заговорила Дит. — Этот человек покидает то место, где его никто не понимает, переваливает через холм, попадает в новое место и внезапно слышит сотню, тысячу голосов, которые произносят те самые слова, которые он бережно хранил в памяти в эти годы одиночества.
И тогда он осознает, что на самом деле языка-то он не знает. Слова имеют тысячи значений, о которых он никогда не догадывался. Потому что каждый говорящий чуть изменяет язык, когда говорит на нем. И когда он сам решается заговорить, его собственный голос звучит в ушах, словно музыка, а другие с радостью внимают ему, потому что голос его — это вода, бьющая из фонтана, и он знает, что нашел свой дом.
Лейел не помнил, чтобы Дит так говорила — с придыханием, чуть нараспев. И говорила она о себе.
"В этом месте голос ее звучал иначе, вот о чем вела она речь. Дома со мной она была одинока. Здесь, в библиотеке, она нашла тех, кто понимает ее секретный язык.
И дело не в том, что она не хотела семейного счастья.
Она на это рассчитывала, но я не понимал ее. А вот другие люди поняли. И теперь дом ее здесь, об этом она мне и говорит".
— Я понимаю, — выдохнул Лейел.
— Правда? — Дит все всматривалась в его лицо.
— Думаю, что да. Все нормально.
Она вопросительно посмотрела на него.
— Я хочу сказать, пусть будет так. Тут хорошо. В этом месте. Пусть будет так.
На ее лице отразилось облегчение, но полностью тревога не ушла.
— Напрасно ты такой грустный, Лейел. Здесь же живет счастье. И можешь делать все то же самое, что и дома.
Только не любить тебя, как свою вторую половину, да и ты не можешь любить меня, словно я — твоя неотъемлемая часть.
— Да, конечно.
— Нет, я серьезно. Ты вот занят какой-то проблемой… Я вижу, ты близок к ответу на волнующий тебя вопрос. Почему бы тебе не поработать здесь? Мы сможем говорить о том, что тебя волнует.
Лейел пожал плечами.
— Ответ совсем близок, не так ли?
— Откуда мне знать? Я — что человек, тонущий э океане темной ночью. Может, я плыву к берегу, а может — от него.
— А к каким выводам ты уже пришел? Почему бы тебе не поделиться ими со мной?
— Нет. Если эта языковая проблема… если она — аспект теории общностей, то, опираясь на нее, не ответить на вопрос: где истоки человечества?
— Почему?
— Потому что многие приматы тоже создают общности. И другие животные. Например, парнокопытные. Даже рыбы сбиваются в косяки. Пчелы. Муравьи.
Собственно, каждый многоклеточный организм есть общность. Поэтому, если разделение языков вторично по отношению к общности, тогда оно наследственный признак, передающийся в животном мире, и не может являться одним из отличительных качеств человечества.
— О! Думаю, что нет.
— Правильно думаешь.
Ее взгляд переполняло разочарование. Словно она надеялась, что прямо здесь, прямо сейчас они скажут себе и всему миру: вот они, истоки человечества. Вот с этого все и началось.
Лейел поднялся.
— Ладно. Спасибо за помощь.
— Ничем я тебе не помогла.
— Наоборот. Ты показала, что дорога, выбранная мною, ведет в тупик. Сэкономила мне много… мыслей.
Осознание, что ты на ложном пути, — это прогресс.
В науке.
Его слова несли в себе и второй смысл. Она также показала ему, что их семейная жизнь тот же тупик.
Может, она поняла его. Может, нет. Значения это не имело — он-то ее понял. Короткая история о человеке, который наконец-то нашел место, в котором почувствовал себя, как дома… как он мог упустить заложенный в нее смысл?
— Лейел… а почему бы тебе не задать твой вопрос индексаторам?
— Ты думаешь, библиотечные исследователи смогут найти ответы, недоступные мне?
— Здесь не исследовательский отдел. Это департамент Индекса.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Напиши свои вопросы. Все направления, которые ты исследовал. Лингвистическая теория. Язык приматов. И другие вопросы, ответы на которые ты искал раньше. Археологический подход. Исторический. Биологический. Родственные связи. Обычаи. Все, о чем ты можешь подумать. Запиши свои мысли в виде вопросов. А потом мы составим на них индекс.
— Составите индекс на мои вопросы?
— Именно этим мы здесь и занимаемся: читаем одно, думаем о другом, если чувствуем, что есть какая-то связь, указываем ее. Мы не говорим, что означает эта связь, но знаем, что она существует. Мы не дадим тебе ответов, Лейел, но, если ты будешь следовать за индексом, он поможет тебе разобраться в причинно-следственных связях. Ты понимаешь, о чем я?
— Я как-то не думал об этом. Ты полагаешь, что пара индексаторов могут поработать с моими вопросами?
— Не пара. Все. Это же абсурд, Дит. Я не буду даже и просить.
— Я попрошу. Здесь нет начальников, Лейел. Нам не нужно выполнять какие-то нормы. Обычно в работе несколько сотен проектов, но никто не запрещает нам заняться только одним документом.
— Это будет потеря времени. Я не смогу ничего опубликовать, Дит.
— Публикация не обязательна. Неужели ты не понимаешь? Никто, кроме нас, не знает, что мы тут делаем. Мы можем взять неопубликованный документ и поработать с ним. У нас даже нет необходимости посылать его в библиотечную картотеку.
Лейел покачал головой.
— А если они выведут меня на ответ… Нам придется опубликовать эту работу, указав в авторах двести человек?
— Это будет твоя работа, Лейел. Мы всего лишь индексаторы, не авторы. Устанавливать связи все равно придется тебе. Давай попробуем. Позволь нам поучаствовать в этом.
И вот тут Лейел понял, с чего такая настойчивость.