«Что же я делаю?!»
Я выругался шепотом и нажал пальцем босой ноги на курок.
* * *
На секунду меня обдало не то жаром, не то холодом — чем именно, не разобрал, слишком уж быстро все случилось. Насыпь, на которую я опирался спиной, исчезла, и я, потеряв равновесие, повалился на гладкий пол, вскинув босую ногу. Целую и невредимую. Ну что ногу не оторвало — это я еще понять могу. А вот то, что на ней, подобно раку, защемив большой палец, все еще болтался пистолет… Впрочем, удивляться мне было некогда. Я сорвал пистолет с ноги и вскочил. Стены — кругом. Вот она, камера коллектора…
Не раздумывая, я двинулся прямо на стену, как будто ждал, что она передо мной расступится. Не расступилась. Грубая броневая плита без единого шва. Приблизительно на уровне глаз она была побита и чуть вдавлена, словно ее пытались уже то ли проломить, то ли проплавить. Потом я обратил внимание, что машинка моя сдохла. С какой бы силой я ни стискивал рукоять пистолета — мурашек не было. Все правильно. По логике он и не должен действовать в камере коллектора. Должен сработать какой-то предохранитель…
И куда же это я себя загнал?.. Трогая ладонью грубый металл стены, я обошел камеру кругом и снова остановился возле выбоины.
Постой-постой… Предохранитель?
Сам не знаю, что это на меня такое снизошло, но в следующий миг я уже сдвинул ствол, разъял рукоятку, вынул стеклянный экранчик… Стоп! Дальше можно не разбирать. Вот она, деталька, на виду…
Я подковырнул ее лезвием перочинного ножа, и, полупрозрачная, словно наполненная светом, она выпала на пол и разлетелась под ногами в мелкую стеклянную крошку.
Медленно, опасаясь коснуться ненароком какого-нибудь контакта, я вставил на место экранчик и состыковал рукоятку. Задвинул ствол до упора — и в тот же самый момент брызнули мурашки…
Я постепенно вскинул пистолет к выбоине в стене и утопил спусковую клавишу.
* * *
Интересно, рискнул бы я тогда выстрелить, зная наперед, что из этого выйдет? Ох, сомневаюсь…
Грохот? Скрежет? Шипение?.. В жизни своей я не слышал звука страшнее. Пол вывернулся у меня из-под ног, и я кубарем полетел вперед — в искрящую электрическими разрядами черноту.
* * *
…Я полулежал-полусидел на гладкой, волнообразно изогнутой поверхности, а в метре от моего плеча трещало и сыпало искрами короткое замыкание. В его синеватом, вспыхивающем и гаснущем свете я увидел прямо перед лицом грозный блеск обнаженного металла, словно кто-то держал у моего горла огромное кривое лезвие.
Боясь пошевелиться, я скосил глаза вправо. Там, отражая какой-то бледный полусвет, изгибались еще два таких же лезвия. Осыпаемый искрами, я начал осторожно протискиваться туда, вжимаясь спиной в гладкую, наклоненную от меня стену. Добравшись, понял, что свет сеется из глубокой прямоугольной ниши, до нижнего края которой я вполне достаю рукой.
Кое-как забравшись в нее, я смог наконец оглядеть целиком мерцающую металлом конструкцию.
Представьте себе клубок… Нет, не клубок — путаницу огромных и, как мне показалось, стальных лент — каждая шириной до полутора метров, а толщиной… Плита. Броневая плита. Причем это была не беспорядочная груда лома — ленты изгибались правильно, красиво, металл клубился, образуя что-то вроде гигантского цветка.
Потом до меня дошло, что ниша, в которой я сижу, — вовсе не ниша, а скорее тупичок, оставшийся от какого-то коридора. Остальное было отхвачено напрочь — наискось, как бритвой…
И лишь после этого я сообразил, что произошло.
Передо мной мерцала металлом камера коллектора, пожравшая сама себя, вывернутая наизнанку моим последним выстрелом. Я посмотрел в самую гущу оцепеневшего стального смерча и содрогнулся, представив, что стало бы со мной, будь я в него затянут…
Кстати, машинка, каким-то образом не оброненная во время всех этик кувырков и падений, снова была мертва. Теперь уже навсегда.
Стены тупичка медленно гасли. Единственная целая стена на треть ушла вбок да так и осталась в этом положении, так ее и заклинило… Тут я вспомнил наконец, зачем я здесь, и тяжело поднялся на ноги. Пролез в вертикальную полуметровой ширины щель и оказался в другом коридорчике, стены которого болезненно трепетали синеватым бьющимся светом. Одна лишь торцовая стена сияла ровной медицинской белизной. Я шагнул вперед, и она исчезла — скользнула в пол, открывая мне путь в глубь корабля, к самому их горлу…
Мне бы только до вас добраться!..
Припадая на босую ногу, я шел сквозь корабль, и стены едва успевали отскакивать — вверх, вниз, в стороны… Последний тупик, последняя расступившаяся переборка — и я ворвался, прихрамывая, в круглое помещение с пультами вместо стен.
Навстречу мне вскочили двое — ангелы. Один молоденький — таким, наверное, Гриша был лет в семнадцать. Другой пожилой, с тусклыми волосами,
— таким, наверное, Гриша будет лет в пятьдесят…
Секунду мы смотрели друг на друга: аккуратные, подтянутые ангелы в чистеньких комбинезончиках и я — расхристанный, грязный, одна нога — босая, в руке — тусклый от пыли пистолет.
— Что, чижики? — выдохнул я наконец. — Не ждали?..
ГЛАВА 19
Они выхватили оружие одновременно. Я увидел две тусклые мертвые линзы, и губы мои повело в злобной усмешке. Так стальные листы ведет после отжига.
Им хватило доли секунды понять, что машинки их сдохли и что они оба стоят передо мной безоружные. Я сделал шаг, и ангелы попятились.
Припадая на босую ногу, я подошел к плоскому, как стол, пульту в центре рубки и с маху грохнул белесый от пыли пистолет об его чистенькую гладенькую поверхность. Сел в капитанское — или какое там? — кресло и, подавшись вперед, бешено уставился на пожилого.
— Доигрались? — с ненавистью выговорил я. — Допрыгались, ангелочки?..
Я знал, что живым мне отсюда не уйти. А еще я знал, что начну вот с этого самого пульта в центре рубки. Жаль только — ничего тяжелого нет под рукой. Ладно! Кулаками буду расшибать, головой, чем попало!..
— Как вы проникли сюда? — с запинкой спросил пожилой ангел по-русски.
— Не твое собачье дело! — прохрипел я.
— Простите?..
На их смуглых лицах стыли растерянность и страх. И я понял вдруг, что на корабле нас всего трое: я и они. А остальные, видно, в разбеге — Гришу ищут…
— Слушай, ты! — сказал я пожилому. — Если кто-нибудь из вас хоть пальцем Гришку тронет — не жить тебе, понял? И ангелочкам твоим — не жить! Так им и растолкуй!..
Он не слушал меня. Он смотрел на мою растопыренную пятерню, упершуюся в приборную доску.
— Я прошу вас не трогать пульт!
В голосе его была тревога. Я поглядел на клавиши, и что-то остановило мое внимание. Что-то очень знакомое… Вот оно! Четыре квадратные черные кнопки впритык друг к другу. Те самые кнопки, которые Гриша нацарапал когда-то прутиком на асфальте. Меня обдало со спины такой волной озноба, что я даже выпрямился в кресле…
Следя за тем, как у пожилого меняется лицо, я наклонился к пульту и надавил первую кнопку.
Верхнюю левую — раз, нижнюю правую — два раза, верхнюю правую и нижнюю левую — одновременно… Теперь осталось — верхнюю левкою…
Мой палец остановился в сантиметре от кнопки.
— Нажать?.. — сипло спросил я.
Пожилой был бледен.
— Вы тоже погибнете, — быстро предупредил он.
— Ага… — Словно вся пыль щебкарьера осела у меня в горле. — С тобой за компанию… А народ-то твой весь — в поле… А вернуться-то им будет — некуда… Вот такие дела, дядя…
Смуглое лицо пожилого ангела окаменело. Несколько огоньков на пульте бились, как в истерике, исходя прерывистым мушиным звоном. Надо полагать, с того самого момента, как я нажал в камере коллектора спусковую клавишу моего пистолета.
— В общем, так… — сказал я. — Слушай сюда… Вы сейчас собираете манатки…
— Простите?..
— Собираете манатки! — яростно повторил я. — И исчезаете отсюда к ангельской вашей матери! Слушай сюда! — заорал я, заметив, что он опять хочет переспросить. — И если я еще раз увижу здесь ваши одинаковые морды… или услышу эту вашу гуделку!..
Дальше я говорить не мог — перехватило дыхание.
— …пожалеете, гады!.. — просипел я из последних сил.
— От чьего имени вы говорите?
— Какая тебе разница!
— Я прошу вас уточнить. Вы представляете государство?
— Да! — нагло выговорил я, глядя ему в глаза. — Представляю государство.
Я закинул ногу за ногу и качнул перед ним грязной босой ступней. А что мне было терять?
— Я прошу правильно понять нас, — сказал пожилой. — Мы не имеем целью вмешиваться в вашу жизнь.
— А какого ж тогда черта вмешались?
— У вас пребывает наш человек. Мы имеем целью вернуть его обществу.
— Перебьется ваше общество!
— Простите?..
— Гришу вы не получите. Все! Точка!
На этот раз, видать, он Гришкино имя расслышал хорошо.
— Григорий Прахов? — отрывисто переспросил он.
— Да, — сказал я. — Григорий Прахов.
У пожилого ангела был ошарашенный вид.
— Надеюсь, вы не имеете целью удерживать его здесь силой? — встревоженно спросил он. — Я прошу правильно понять нас: это несчастный и совершенно бесполезный для вас человек… Уровень его информированности…
— Что?! — Меня подняло с кресла, и ангелы отшатнулись. Вот так, наверное, и мы втроем вживались в глинистую стену пещерки, когда на нас надвигалось жужжание их ангельского локатора… — Силой?! Это мы его — силой?..
— Конечно, он заслуживает наказания, — торопливо проговорил пожилой,
— но, право, не столь сурового. Поймите, оставить его здесь, у вас…
Тут он запнулся, с недоумением глядя, как я, потеряв от бешенства дар речи, беззвучно открываю и закрываю рот.
— Он что? — вытолкнул я наконец. — Обратно просился?
Ангел опешил.
— Нет, но… Мы полагаем, что он успел осознать невозможность своего пребывания…
— А ты его об этом спрашивал?
— Мы не можем его спросить, — возразил ангел. — Мы предприняли две попытки войти с ним в контакт — и без успеха.
— Ну так меня спроси! — огрызнулся я и снова сел в кресло, рука — на кнопке.
Молоденький ангелочек вздохнул коротко и начал было тихонько переступать вдоль стеночки.
— Куда? Стой где стоишь!
Ангелочек замер.
— Иными словами, — озадаченно сказал пожилой, — вы хотите нам что-то сообщить от его имени?
Я открыл рот и с наслаждением выговорил все, что я хотел им сообщить от Гришкиного имени. Подробно и с указанием дороги.
Ангел соображал.
— И вы на этом настаиваете?
— Да! — бросил я, не задумываясь, а на чем это я, собственно, настаиваю: на тех этажах, которыми его только что покрыл, или еще на чем?..
Ангел молчал. У него было изможденное лицо. Он как-то сразу растерял всю свою моложавость и словно дряхлел на глазах.
— Мы принимаем ваши условия, — услышал я его усталый до безразличия голос.
— Условия?..
— Вернуть на корабль наших людей. Покинуть планету. Не возвращаться. Разве я неправильно вас понял?
Что-то громко брякнуло об пол, и я чуть было не нажал кнопку. Ангелочек, виновато на меня глядя, поднимал оброненный пистолет. Может, разоружить их на всякий случай?.. И тут до меня наконец дошло.
— Повтори… — хрипло потребовал я.
Пожилой повторил все слово в слово. Я смотрел на него не отрываясь. Ангел не шутил. Ему было явно не до шуток. И он предлагал мне… Черт возьми, он предлагал мне жизнь!
— А… а Гришка?
— Теперь за него отвечаете вы.
Ни с того ни с сего я вспомнил вдруг, что не знаю, сколько сейчас времени, и, может быть, вечеринка еще не кончилась, и Наташка, растерянно улыбаясь, бродит среди гостей…
Уйти с корабля живым! Живым…
— Ну вот что… — тоскливо выговорил я. — Никуда я отсюда не уйду, понял? Буду сидеть и буду держать палец на этой вот кнопке. Пока ты мне все как есть не выложишь! А там посмотрим…
Он выслушал меня с полным равнодушием.
— Разрешите мне сесть, — попросил он.
Получив разрешение, опустился на выскочившее откуда-то из стены сиденье и долго молчал, как бы собираясь с силами.
— Что вас интересует?
— Почему вы все на одно лицо?
Ангел удивленно поднял голову.
— Простите?..
Пришлось доходчиво объяснить.
— Я понял ваш вопрос, — вежливо прервал он меня. — Мы кажемся нам одинаковыми. Но, видите ли… Мы тоже разные, только не в такой степени, как вы. Что вас еще интересует?
— Почему отозвали наблюдателей? Из каких таких этических соображений?
Он ответил не сразу.
— Ври быстрей, — процедил я.
Ангел как-то печально посмотрел на меня и стал вдруг удивительно похож на Гришку.
— Я не имею целью неправильно вас информировать, — сдержанно проговорил он. — Некоторые понятия являются труднопереводимыми…
— Ничего-ничего, — зловеще подбодрил я. — Ты знай переводи. Разберемся как-нибудь…
— У вас бы это назвали плебисцитом, — после некоторого колебания сообщил он.
— Чем-чем?
— Плебисцитом, — повторил он. — Около четверти населения нашей планеты возразили против наблюдений такого рода…
— Ага… — сообразил я. — Проголосовали, значит… А устройство зачем оставили? Ну, то, которое Гришка потом ликвидировал! На всякий случай?
— Видите ли… Некоторое время сохранялась вероятность, что наблюдения возобновятся, и…
— Кнопку нажать? — перебил я.
— Нет, — вздрогнув, отозвался он. — Пожалуйста, не надо…
— Тогда кончай врать! Говори, зачем наблюдали! Только быстро! Напасть хотели?
На секунду лицо у пожилого ангела стало… даже не знаю… надменным, что ли?..
— В отличие от вас, — сказал он, — мы не прибегаем к оружию.
— Ах, не прибегаете… А это?
— Это не оружие, — возразил он, взглянув на предъявленный ему ярко-оранжевый пистолет. — Оно не убивает.
— Не убивает… Да такой штукой весь штаб противника в шесть секунд можно перещелкать!
— Вы выяснили все, что хотели? — тусклым голосом спросил пожилой.
— Нет! — яростно бросил я. — Не выяснил! Если вы все такие чистенькие, такие все хорошие… чего ж от вас Гришка-то сбежал?
Ответом мне было молчание. Бесконечно повторяющийся мушиный звон аварийного сигнала, казалось, отсчитывает время. Наконец пожилой ангел поднял на меня темные, словно провалившиеся глаза.
— Если у вас больше нет вопросов, — негромко проговорил он, — то я готов сообщить наше единственное условие. Вы не препятствуете возвращению наших людей на корабль и даете нам время покинуть планету.
Так. Кажется, Миньку Бударина берут за глотку. Ну-ну… Посмотрим, как это у них получится…
— Вы не учитываете одного, — добавил пожилой, обеспокоенно глядя, как я постукиваю пальцем по пульту в сантиметре от черной кнопки. — Недалеко отсюда расположен ваш населенный пункт. В случае ликвидации корабля ему будет нанесен значительный ущерб…
Пальцы мои подпрыгнули и сами собой поджались в кулак. Вот это он меня подсек!.. Врет, говорил я себе. Уж больно глаза честные… Конечно, врет!.. Гришка ведь рассказывал: вспышка. Неяркая вспышка. Хотя… Он же еще отходил на безопасное расстояние… А корабль-то — вон какая махина… Значит, все-таки… Я представил, как холодное белое пламя беззвучно слизывает щебкарьер… пещерку, Гришку с Люськой… И город — в девяти километрах… Наташка, мать…
Я сидел как примороженный.
— Так вы принимаете наше условие?
Я с трудом разорвал намертво спекшиеся губы. И надо бы соврать, сказать, что все, мол, предусмотрели, и город, дескать, эвакуировали, но… Ума у меня тогда на это не хватило!
— Почему вы молчите?
Я медленно поднялся с кресла и взял с пульта свой пистолет. Пыль с него куда-то делась, и теперь он снова был яркий, блестящий, новенький. Я взвесил его в последний раз на руке и бросил обратно.