После такого отпора со стороны официальной науки другой бы на месте Алексея сдался и опустил руки. Однако Сивяков лишь еще больше взбунтовался.
С очередной получки он накупил кучу учебников, справочников и монографий по физике и занялся самообразованием.
* * *
«Алексей… Ты меня… слышишь?»
«Кулагин? Это ты, что ли? Блин, а я уж думал, что ты того… что уже всё…»
«Ты недалек от истины… Я и сам удивляюсь, почему еще способен… терроризировать тебя…»
«Что-что?.. Тебя плохо слышно!»
«Это потому, что силы мои… кончаются… Ну, как у тебя дела?»
«А, какие у меня могут быть дела? Не жизнь, а дерьмо, Кулагин!.. Куда ни ткни, куда ни глянь — всюду сплошная тоска!.. Ребенку всего полтора года, а он из больниц не вылезает. Жена вся издергалась, дома бардак… Денег ни на что не хватает. Да и времени — тоже…»
«Извини, а как насчет… формулы? Ты обращался… к Дерковскому?»
«Ну не до формул мне сейчас… Полоса черная в моей жизни настала… Вот освобожусь немного — и возьмусь… Я тут, между прочим, разных книжек накупил, чтоб в твоей идее разобраться. Да все никак не получается основательно засесть за учебу… Тут еще жена ноет: на кой, мол, тебе это нужно? А вчера, представляешь, поставила мне ультиматум! Выбирай, говорит, кто тебе дороже: или семья, или твоя чертова физика!»
«Ну, и какой же выбор… ты сделал?»
«А что мне оставалось, Кулагин? Мне все равно никуда не пробиться с твоей формулой, пока я не разберусь, что к чему… А на это не один месяц потребуется, и даже не один год…»
«Сколько тебе лет, Лёша?»
«Уже двадцать восемь. Поздновато начинать учиться».
«Тебе всего двадцать восемь. Можно сказать, вся жизнь… впереди… если не тратить ее… на ерунду…»
«По-твоему, семья — это ерунда? А больной ребенок — тоже ерунда?»
«Эх, Лёша, Лёша… Неужели тебе хочется прожить… свою жизнь в мелочных заботах и борьбе… с сиюминутными проблемами? Разве тебе не скучно… так жить? Разве не хотел бы ты… посвятить себя достижению великой цели?»
«Хм… Великая цель, говоришь? Вот эта твоя антихренитация и есть великая цель? А то, что я хочу жить нормально, — это, значит, не великая цель? Заботиться о жене и сыне, обустраиваться… Ходить в гости, смотреть футбол, выезжать на природу, выпивать с друзьями, наконец!.. И ты хочешь, чтобы я сам, сознательно, своими руками перечеркнул все это? Чтобы превратился в маньяка, которого никто и ничто не интересует, кроме его долбаной великой идеи?!»
«Послушай, Алексей… Мне шестьдесят три года… было… Из них почти сорок… я потратил на… антигравитацию… Вот почему мне так не хочется… чтобы плоды моего труда… пропали втуне… Ты единственный, кто может мне помочь…»
«Не дави на жалость, профессор. Каждому свое. И то, что ты решил стать фанатиком, — твое дело. А я так жить не хочу, понимаешь? Разве я не имею права жить, как все нормальные люди?»
«Имеешь… конечно, имеешь… Только ты вот о чем подумай… Сейчас у тебя на первом плане стоит семья и всё, что с ней связано… Больной ребенок… А что ты будешь делать, если у тебя ничего от этого не останется? Чем, кстати, болен твой сынишка?»
«Врачи говорят — бронхиальная астма…»
«Тогда могу тебя огорчить, Лёша… Бронхиальная астма неизлечима. А это значит, что тебе всю жизнь придется с ним мучиться…»
«Ну и гад же ты, Кулагин! Заткнись, и чтоб я больше тебя не слышал!..»
«Извини, что я так прямо, в лоб… Но, по-моему, я имею право…»
«А вот хрен тебе, профессор!.. Никакого права ты не имеешь!.. И знаешь что? Я буду только рад, когда ты сдохнешь и наконец отвяжешься от меня!»
«Алексей…»
«Я всё сказал! А теперь — проваливай! Убирайся ко всем чертям!.. Я не хочу тебя больше слышать!»
* * *
Через пять лет от Сивякова ушла жена, обвинив супруга в том, что ни ребенком, ни семьей он не занимается вообще. И жизнь его окончательно рухнула, как здание, в конструкции которого была изначальная ошибка.
Алексей стал пить, и его уволили с работы.
За считаные месяцы он превратился в типичного алкаша с землистым лицом и трясущимися руками, ежедневно проводящего время в компаниях собутыльников и бомжей.
Про формулу Кулагина он теперь вспоминал только в состоянии сильного подпития. Обводя своих дружков мутным взглядом, он принимался рассказывать, при каких странных обстоятельствах ему удалось заполучить эту формулу. Собутыльники Алексею, конечно же, не верили и гоготали над ним.
Потом была драка в пьяном угаре, которой сам Алексей не помнил. Лишь от следователя он узнал, что покалечил человека.
Суд приговорил Сивякова к шести годам лишения свободы, но освободился он досрочно.
Выйдя из тюрьмы, Алексей первым делом поехал в Москву. Ему удалось найти клинику, в которой почти два года пролежал в коме, не приходя в сознание, Андрей Анатольевич Кулагин. Медсестра, которая тогда ухаживала за ученым, поведала Алексею, что, хотя надежд на спасение этого больного у врачей уже не оставалось, они вынуждены были поддерживать в его теле жизнь с помощью специальной аппаратуры, потому что энцефалограф до последнего дня регистрировал бурную деятельность мозга Кулагина. И только когда эта активность прекратилась (причем как-то резко, словно что-то ударило ученого по голове), врачебная комиссия приняла решение об отключении системы жизнеобеспечения. «Он и так каким-то чудом прожил больше, чем обычно бывает при таких травмах», — добавила медсестра. И Алексей, не выдержав ее взгляда, в котором ему почудился некий упрек, опустил голову…
А Дерковского Сивяков так и не нашел.
Зато ему удалось побывать в Институте физики Академии наук, где после неоднократных попыток его принял какой-то очкастый дядька с авторитетным пузом. Листки, на которых Алексей когда-то записал формулу, давно уже были им утеряны, но в свое время он заучил ее наизусть и теперь помнил, как человек, затвердивший до автоматизма в детстве какой-нибудь стишок, способен помнить его до самой смерти.
Очкастый долго вертел в руках листы бумаги, на которых Алексей воспроизвел по памяти формулу Кулагина, а потом хмыкнул и сообщил опешившему Сивякову, что предложенный им метод, конечно, довольно оригинален и даже остроумен, но, к сожалению, явно несостоятелен.
Потому что вот тут и тут (взяв красный фломастер, очкастый, словно школьный учитель, проверяющий контрольную работу двоечника, подчеркнул нужные места в тексте) допущены ошибки, ставящие под сомнение конечный результат.
Алексей не поверил ему.
Он почему-то никогда не сомневался в том, что Кулагин действительно сделал открытие. Не мог же человек, потративший всю жизнь на решение проблемы, так заблуждаться!..
— А эти ошибки можно как-то исправить? — вслух спросил он очкастого.
Тот опять хмыкнул и небрежным жестом вернул листки Алексею.
— Дело в том, что современная наука пришла к окончательному выводу: антигравитация в земных условиях недостижима, по крайней мере чисто практически. И поэтому ваш интерес к этой проблеме, конечно, похвален, но не более, чем попытки создать очередной вечный двигатель.
Потом он с любопытством оглядел Алексея поверх очков и осведомился:
— А вы проштудировали весь курс квантовой физики, прежде чем выдвинуть свою гипотезу?
Алексей бережно сложил листки и спрятал их во внутренний карман куртки.
— Пойду я, — сказал он. — Извиняюсь за беспокойство…
Через полгода Алексей опять загремел на зону — на сей раз за вооруженный грабеж.
Потом были еще «ходки»…
В сорок семь лет там же, в зоне, его покалечили так, что он оказался на больничной койке.
* * *
«Антигравитация… Антигравитация… Антигравитация!..»
«Это еще что такое?.. С чего вдруг меня зациклило на этом слове?»
«Ну, наконец-то ты меня услышал!..»
«Что за чертовщина!.. Ты кто такой?»
«Долго объяснять, братан… Лучше хватай бумагу и ручку и пиши, что я тебе буду диктовать!»
«А с какой стати я должен что-то писать? Мне сейчас некогда заниматься всякой ерундой!»
«Не будь идиотом. И не спорь со мной. Просто брось всё и пиши!»
«Да какое право ты имеешь мне приказывать?»
«Поверь, братан, имею. Я не знаю, кто ты и какой фигней там занимаешься, но я знаю одно: тебе выпало взвалить на свои плечи ту ношу, с которой я жил почти всю жизнь. Теперь это твой долг, братан!»
«Долг? Какой еще долг? Я никому ничего не должен!»
«Ошибаешься, дружок. Ты родился и живешь на Земле. И хотя бы поэтому за тобой должок перед человечеством… И заруби себе на носу: пока я жив, я от тебя не отстану. И не будет тебе ни сна, ни спокойной жизни, пока ты не исполнишь мой наказ… Клянусь: век воли не видать! Ну так что, готов писать?»
ВИДЕОДРОМ
Хит сезона
Выключение элекТРОНики
В эпоху Веб 2.0 каждый стремится поделиться с миром впечатлением от прочитанного или увиденного. Конечно, не всякую книжную новинку, теле- или кинопремьеру сопровождает лавина отзывов, однако в случае с последовавшим спустя 28 лет продолжением культового «Трона» желающих высказаться оказалось более чем достаточно.
Реакция критиков — как любителей, так и профессионалов — весьма любопытна. Первыми «отписались» те, кто увидел в картине лишь великолепный визуальный аттракцион. Действительно, результаты 68 недель работы над уже отснятым материалом (сами съемки заняли 64 дня) впечатляют: гонки на светоциклах, воздушные бои, поединки на дисках, и все «по-настоящему», а не в 3D — просто дух захватывает.
Кому-то этого хватило, кому-то — нет. Те, кто оказался разочарован, старались рационально объяснить свое «не понравилось». Один из наиболее часто звучащих упреков — чересчур незамысловатый сюжет, особенно, если учесть, что для работы над ним пригласили сценаристов сериала «Остаться в живых». Тем не менее в истории 27-летнего Сэма Флинна, очутившегося в виртуальной реальности, ставшей тюрьмой для отца Сэма — Кевина, достаточно драматичных поворотов, любви, предательств, раскаяний и чудес.
Еще одна распространенная претензия к «Трону: Наследие» (как, впрочем, и к предыдущему фильму): «На самом деле программы так себя не ведут». Судя по обилию в интернете подобных «разоблачений», многие шли в кинотеатр на экранизацию учебника по программированию. Что ж, таковые действительно ошиблись сеансом.
За первой волной отзывов пришла вторая. Теперь за перо (точнее, за клавиатуру) сели те, кто смог разглядеть в сюжете сиквела коллизию «сын Творца является в сотворенный мир для спасения его обитателей» и счел фильм парафразом евангельского сюжета. Правда, их смутила концовка: отчего в финале жертвует собой не сын, а отец, сводя на нет все библейские параллели?
Все встанет на свои места, если вспомнить первый «Трон». Несмотря на то что его создателей консультировал спец в объектно-ориентированном программировании Алан Кей, компьютерные технологии в «Троне» — лишь антураж, Замена Мастер-контроля на Темного Властелина, его программ-приспешников — на каких-нибудь гоблинов, а порта ввода/вывода — на магический портал не нанесет никакого ущерба сюжету. Отчего бы не предположить, что сюжет фильма сам по себе результат подобной замены, аллегория: преследование программ за веру в создавшего их Пользователя, устроенные для казни верующих игрища, больше напоминающие гладиаторские бои, наконец, спасение гонимых путем явления в виртуальный мир самого Пользователя, принявшего вид наделенной сверхспособностями программы… Очевидно, что перед нами изложенный языком компьютерных терминов и образов рассказ о христианстве. Конечно, христианские постулаты воспроизведены не буквально, что-то опущено, что-то упрощено, а кое-что изменено в угоду занимательности повествования. В жанре фэнтези нечто похожее проделал в свое время Клайв С. Льюис в цикле книг о Нарнии.
Компьютерный мир «Трона» — своеобразный макет мироздания в масштабе, воплощающий идею: люди — это наделенные свободой воли «программы», пользователем и создателем которых является бог, В пользу такой трактовки говорит финал первого фильма; новый глава компании ENCOM встречает друзей словами «Привет, программы!», а мегаполис с наступлением ночи становится очень похож на виртуальный мир. Роль вочеловечившегося Спасителя в этой модели отводится оцифрованной личности программиста Кевина Флинна. Сиквел с появлением сына не превращает Кевина в бога-отца, а лишь дает ему возможность до конца исполнить миссию спасения. И Кевин Флинн, в полном соответствии с евангельским сюжетом, жертвует собой, чтобы открыть дорогу в мир людей, играющий для обитателей виртуальности роль рая.
Вполне вероятно, что сценаристы сиквела ничего подобного в виду и не имели, а просто следовали логике истории, рассказанной в первом фильме. Более того, может быть, что и Стивен Лисбергер, срежиссировавший «Трон» и выступивший одним из продюсеров «Трона: Наследие», хотел снять просто сказку про видеоигры с крутыми спецэффектами. Библейские же образы возникают исключительно в мозгу смотрящего. Или не возникают, уступая место другим вариантам прочтения. Собственно, многообразие возможных трактовок — одна из черт, отличающих искусство от имитирующих его поделок.
Сергей ЦВЕТКОВ
Рецензии
РОБОТ
(ENDHIRAN)
Производство Sun Pictures (Индия), 2010.
Режиссер Саси Шанкар.
В ролях: Раджникант, Айшвария Рай, Дэнни Дензонгпа и др. 2 ч. 35 мин.
Когда в мире резко подешевели услуги 3D-моделлеров и аппаратура для «моушн-кэпчур», над Болливудом нависла туча. Требовалось срочно снять фантастику при поддержке индийских программистов. И вот результат — самый дорогой фильм в истории Индии.
Картина начинается с титров на черном фоне: «Курение и алкоголь опасны для здоровья». На этой оптимистической ноте и развиваются события. Умный профессор делает хорошего робота. Затем следуют танцы, почему-то в инкских одеяниях. А в это время плохой профессор рвет и мечет от зависти. Хороший профессор говорит своей любимой: «У робота нет чипа любви». И вставляет этот чип. Песни. Танцы. Робот немедленно влюбляется в подругу профессора. А тот разбирает робота на части и выкидывает на свалку. Танцы. Хороший профессор и его девушка счастливы. Плохой профессор приезжает на свалку, собирает обломки и оживляет робота. И вставляет ему, просто страшно сказать, прямо в кард-ридер красный чип! Если исходно робот должен был созидать, то красный чип заставляет его убивать, Танцы. Танцуют все, даже джедаи из «Звездных войн», непонятно откуда прилетевшие.
Очипленный робот делает тысячи своих клонов и, раздавив голову плохому профессору, начинает убивать всех. Время от времени танцуют и поют. Цель робота — внедрить в матку профессорской подруги свой эмбрион. Потому что любит он ее всеми сервоприводами и процессором. Почти внедрил, но тут надо танцевать. Хороший профессор все-таки отлавливает робота и вынимает красный чип. Все плачут, танцуют и поют. Робота осуждают на демонтаж, и он, омываемый слезами друзей, разбирает себя. Танцы и песни мешают рыдать.
Прошло сто лет. По музею ходят дети, а робот, представленный одной головой, пугает их слоганами. Поют.
Впрочем, у индийских фильмов своя вековая стилистика, от которой создатели не готовы отказаться даже в фантастическом кино. И упаси боже рецензента подвергать сомнению национальную традицию. Единственное, что он хочет заметить: аудитория супердорогого для страны фильма — это не любители фантастики, но поклонники индийского киноискусства.
Сергей Слюсаренко
ПУТЕШЕСТВИЯ ГУЛЛИВЕРА