– Мне тоже нужны деньги. Если ты мне не заплатишь, меня будут ругать, – сказала я.
– Извини, извини! – Плача, он сложил руки в молитвенной позе.
– Мне на самом деле будет плохо! – Я отодрала с задницы воск и кинула в него, целясь в его хлюпающий нос.
Якудза рассмеялся. Он спросил у клиента, во сколько тот уезжает, и приказал:
– Завтра утром первым делом пойдешь возьмешь кредит и принесешь в холл гостиницы еще пятьдесят миллионов! А ты, – обратился он ко мне, – пойдешь со мной, я тебе заплачу.
Я оделась и пошла за ним. У него в номере у окна сидела женщина с очень короткой стрижкой. Она была старше меня и пила саке из бутылки странной формы. Мужчина рассказал ей, что только что произошло, и она рассмеялась еще более хрипло, чем он. Мне от этого стало так страшно, что даже мурашки по коже пробежали. Женщина с очень короткой стрижкой спросила меня:
– Ты видела мое лицо раньше? – и назвала какой-то телесериал.
Я ответила утвердительно. Тогда мужчина начал раздеваться.
– Что мне делать? – спросила я.
– Можно потрахаться? – спросил мужчина у женщины с очень короткой стрижкой.
– Нельзя! – она допила саке, пошатываясь, добрела до кровати и легла. – Она же уродина.
– Тогда давай орал! – Он приказал мне таким бурлящим окриком, будто полоскал горло.
Когда я подошла к постели, он велел мне встать на колени, и я, наблюдая за тем, как они лижут друг у друга, тихо спросила:
– А можно позвонить в офис? Если не продлить время, меня будут ругать.
– Будешь здесь еще час! – рыкнул мужчина, не отрываясь от лобка женщины.
– Нельзя с ним сексом заниматься! А ну-ка дай ему трубку! – ответила мне мама-сан из офиса.
Я передала трубку мужчине. Он кивнул, ухмыльнулся и спросил:
– А за двадцать тысяч можно ее трахнуть в задницу?
– Она это любит, – донеслось из трубки. Я сидела рядом с постелью и наблюдала, как он пользует ее сзади. Слушала хлюпающие звуки соития их половых органов. Смотрела на то, как его член исчезает и снова появляется. Женщина, вся сотрясаясь от его сильных ударов, улыбнулась мне и произнесла:
– Это так хорошо!
Мне стало грустно, и я отвела глаза.
– Да смотри же ты, дура! – Он ударил меня по лбу большим пальцем ноги.
Наверное, он занимался карате или еще чем-то похожим. Мне стало страшно больно. Он как будто пробил дырку у меня в голове. Словно холодный воздух от кондиционера, боль начала распространяться на шею, руки, сиськи, задницу, живот, вагину, ноги. Мне стало стыдно, но я не могла понять из-за чего. Словно я стала посмешищем, и это ощущение волной окутало меня всю. В младшей школе у меня была подружка, девочка, немного слабая на голову. Однажды, во время утреннего приветствия, она описалась, и сначала над ней начали смеяться ребята, окружавшие ее, но смех, словно цунами, быстро растекался все дальше и дальше, и в конце смеялись даже учителя. Вспомнив эту историю, я испугалась, встала и спросила:
– Можно мне уйти? Мне нужны деньги! Женщина вдруг закричала: “Кончаю!” -
и ее лицо передернулось. Мужчина, не останавливаясь, ответил мне:
– Я сказал тебе ждать, сука!
Искаженное лицо женщины все равно оставалось прекрасным. Смотря на него, я вдруг вспомнила название сериала, в котором она играла. Мужчина вытащил член с таким звуком, какой появляется, когда вынимают пробку из бутылки с вином. Поднялся, сжимая свой мокрый инструмент, и, легонько постукивая женщину с коротко подстриженными волосами по заднице, произнес:
– Эй, она хочет уйти.
Женщина ничего не ответила. Ее задница высоко вздымалась вверх, демонстрируя широко раскрытое влагалище.
– Ты же хочешь потрахаться?! – Он схватил меня за руку.
Я отчаянно замотала головой, но он сжал у меня там и сказал:
– Да у тебя же все мокрое!
И сдавил мне складки вокруг клитора так, что я вынужденно присела.
– Она хочет трахаться! Что будем делать?
Женщина с коротко подстриженными волосами перевернулась на спину, закурила и велела мне принести из ванной салфеток.
– А теперь вытри мне, – приказала она.
Я наклонилась, чтобы выполнить приказание, но она дала мне новое задание:
– Вылижи!
Когда я начала лизать, она сказала:
– У уродины и слюна уродская.
После того как я все облизала, она легонько промокнула там салфеткой. На заднице у нее виднелся след от укола.
После того как все закончилось, мне заплатили, и я вышла из номера. У лифта меня окликнули. Это был мой первый клиент. Он сказал, что спрятал немного денег в носке, и попросил меня еще немного поразвлечься с ним. Я позвонила в офис и, поскольку мне дали добро, пошла в его номер. Там я разделась, а он спросил:
– Это якудза был, да?
– Похоже на то.
– А что он делал с тобой в номере?
– Я просто смотрела на то, как они занимались сексом, а потом вылизала промежность женщине с коротко подстриженными волосами.
– Хм, понятно. – Он прекратил мастурбировать.
Он кончил мне в рот и отпустил. В офисе мне сказали, что работы на сегодня больше нет и что я могу не приходить. Я хотела позвонить кому-нибудь из своих знакомых, но все уже спали. В коридоре между старым и новым зданиями отеля меня кто-то легонько хлопнул по плечу. Оглянувшись, я увидела женщину с коротко подстриженными волосами.
Сев в такси, мы поехали в китайский ресторанчик на Мотоадзабу. Там подкрепились супчиком из акульих плавников, пельменями гёдза из креветок, роллами харумаки и острой лапшой якисоба. А потом поехали в Хироо, к ней домой, где она дала мне переодеться в ее нижнее белье и показала фотоальбом. В альбоме были ее фотографии со знаменитостями, она на Гавайях и в Париже. Она сидела в меховом манто поверх нижнего белья и рассказывала мне историю каждой фотографии.
– Хочешь спать?
– Нет, – я отрицательно покачала головой.
Она включила фильм об очень богатой женщине, которая на красивых просторах Аляски и Канады крутила любовь с молодым охотником.
– Ты чего-то весь вечер молчишь.
Я хотела ей рассказать свою историю об Ямагути, Нодзаки и о выключателе в музыкальном классе, но не смогла себя заставить. Фильм оказался довольно скучным, и она поделилась со мной, как ее два раза душили – один раз водитель такси на темной дороге в Синдзюку, а другой, когда она была пьяна.
– Страшно было?
– Конечно страшно! Но странно.
– Как это?
– Когда тебя душат, это не больно.
– Не больно?!
– Дышать, конечно, сложно, но не более.
– Так можно же и умереть.
– А тебя бьют плеткой иногда?
– Нет, это слишком жестоко, я считаю.
– Больно?
– Немного. Мне больше нравится воск.
– На что это похоже?
Я показала ей воск, оставшийся у меня на теле. Она отковырнула его своим длинным серебристым ногтем и сказала:
– Потом никаких следов не остается. Затем она заснула на диване, а я не знала,
что мне теперь делать. Сначала я пыталась смотреть фильм, любуясь красивыми пейзажами, но заметила упавшее на пол меховое манто. Его поверхность, сияющая мокрым блеском, была бесподобна. Мне очень захотелось иметь такое. Сначала я дотронулась до него. Потом подняла. Оно оказалось не таким тяжелым, как казалось на первый взгляд. Продев руки в рукава и натянув его на спину, я почувствовала себя превосходно. Я встала перед зеркалом в прихожей, подняла воротник и стала рассматривать свое отражение, нарочито шумя при этом и кашляя. Женщина не просыпалась. На меня накатил страх, но я надеялась, что она проснется. Пошла в туалет, специально громко писала и сливала воду, но она по-прежнему спала. Из ее лифчика выглядывал сосок. Фильм кончился, и все звуки смолкли. Я еще долго стояла посредине комнаты, смотря на свои ботинки в прихожей. Затем подошла к спящей женщине, потрясла ее легонько за плечо и спросила:
– А можно я заберу себе манто?
Рот у нее был слегка приоткрыт, и оттуда стекала слюна. А еще был виден ряд маленьких, как у ребенка, зубов. Я дотронулась до них. Внезапно раздался пикающий звук, крышка CD-плеера открылась, и оттуда выехал сверкающий в свете лампы диск. Я испугалась и, даже не надевая ботинок, прямо в манто выскочила из ее комнаты.
На следующий день мне позвонила мама-сан из офиса и сказала, чтобы я приехала к ней в Восточный Коэндзи. Причину вызова она не объяснила. Я надела черное белье, полученное вчера от женщины, и поехала. Вместе с мама-сан на встречу пришел тот якудза, я хотела убежать, но у меня ноги подкосились от ужаса. Они привели меня ко мне домой, и, зайдя в квартиру, он схватил меня за волосы и заорал:
– Ты что делаешь?! – И ударил меня по щеке. А затем сказал мама-сан: – Все, можешь идти.
Она забрала вчерашние деньги, сказала, чтобы я больше не смела появляться у них в офисе, и ушла. Я заплакала, а мужчина закурил и снова меня ударил. Затем он взял валяющийся рядом шарф, запихал мне его в рот, включил телевизор на полную громкость и стал смотреть, пока я не прекратила плакать. Потом он вынул обслюнявленный шарф у меня изо рта, задрал мне юбку, взял со стола помаду и подкрасил мое анальное отверстие. Затем с силой воткнул помаду прямо мне в задницу.
– Больно! – закричала я.
Он снова запихал мне в рот шарф, схватил меня за волосы и отрезал их ножом. Я попыталась выбежать из квартиры прямо с шарфом во рту, но в этот момент в комнату зашли еще двое мужчин. Слезы застилали мне глаза, и я не очень хорошо поняла, что случилось дальше, но, кажется, мужчина обтер руку с налипшими на нее моими волосами о пол, взял манто и ушел. Оставшиеся двое вынули помаду у меня из задницы, кто-то засунул туда палец, согнул его, поднял вверх мои бедра, как рыбу на крючке, и в таком положении они меня изнасиловали.
Они не уходили до вечера. Потом пришли еще двое и снимали на камеру, как меня насиловали во все места. Никто из них не сказал и слова.
Утром они наконец ушли. Лежа на ковре, я пыталась придумать что-нибудь, что могло подбодрить меня, но в голову ничего не приходило. Тогда мне стало страшно. Я намазала потрескавшиеся губы и истертую промежность ментоловым бальзамом и приложила к лицу мокрое полотенце.
Я не могла вспомнить, били ли меня по глазам, но все вокруг теперь виделось мне искривленным. В этом искривлении вдруг возникло нечто, похожее на измятое лицо.
Раньше, когда я в музыкальном классе переводила выключатель в положение “OFF”, я всегда боялась в наступившей темноте увидеть страшную морду грязной обезьяны. Сейчас, включив свет и оглядевшись по сторонам, я поняла, что все вокруг видится искривленным, и среди этого искривления мне везде чудится измятая обезьянья морда. Она еще отвратительнее, чем мое собственное лицо, и она пялится на меня. С газовой колонки, с задней стенки холодильника, со стола, с кофейной чашки, с нижнего белья, полученного от женщины, со стен, с занавесок, с далекого здания за окном. Отовсюду на меня пристально смотрела измятая обезьянья морда.
С этой обезьяньей маской на лице теперь буду жить, подумала я.
ДЕЛЬФИНЫ
Я впервые оказалась в новом здании отеля “Принс Акасака”. В холле высоченные потолки, стены и пол выполнены из сияющего камня. Похож на ледяные или сказочные дворцы в комиксах манга. Кажется, будто это священный храм, в котором за прегрешение придется ответить по всей строгости закона. Мне стало страшно. Что произойдет, если все мои вибраторы и смазки выпадут из сумки на пол, и я несколько раз проверила, хорошо ли застегнута молния.
Клиент ждал меня в свите, который по размерам многократно превосходил мою собственную квартиру.
Он был намного моложе моих обычных клиентов, врачей с Кюсю и бизнес-консультантов из Уравы, предпочитающих садомазо игры в подобных отелях. Он был некрасив и толст, носил очки и немного странный дорогой костюм. По тому, как он напряженно осмотрел коридор, открыв мне дверь, я сделала предположение, что он какая-нибудь знаменитость.
– Проходи! – Он даже не взглянул на меня.
Я зашла, чувствуя себя обычной девушкой, которая пришла для того, чтобы встретиться с толстым очкариком на равных, а вовсе не ради секса за деньги. Это показалось мне странным, и я рассмеялась.
– Смеяться нельзя. – Он произнес это таким ровным тоном, каким может разговаривать только парень в очках с толстыми линзами.
Он ослабил галстук. Именно такой, итальянский галстук понравился Такэо в магазине “Сэйбу Сибуя”.
– Можно я приму душ?
– Я продлю время, все в порядке. Иди сюда! – Очкарик показал мне на диван у окна.
Я села. Он открыл стеклянный шкаф с телевизором внутри, достал пару тонких бокалов и налил белого вина из бутылки, торчавшей из ведерка со сверкающим льдом. Он что, выпендривается? – подумала я.
– Ночной пейзаж красив, – сказал Очкарик. Я подумала, что раз уж он налил мне вина,
можно ему и ответить:
– А вы всегда в таком месте останавливаетесь? – Я отхлебнула прохладного вина.
– Да, мне нравится этот номер.
Я подумала о том, что будь я покрасивее, поумнее и богаче с рождения, я бы не стала в шестнадцать лет убегать из дома, чтобы потом продавать себя во всяких сомнительных отелях разным мужикам, а пила бы вино точно так же, как и сейчас, только с нормальным мужчиной, которого я заслуживаю. Однако передо мной по-прежнему сидел Очкарик, и это не усилило чувства реальности моих размышлений, у меня не появилось жалости к себе или комплекса по поводу моей несостоятельности.
– Была женщина раньше, я ее любил… ей нравилось пить вино и любоваться ночным пейзажем в таких дорогих отелях.
Толстый Очкарик смотрел на мои ноги в черных колготках. Я всегда гордилась своими ногами, поэтому закинула одну на другую, выставляя напоказ как можно больше, и подумала: да откуда у тебя женщине взяться, ты себя в зеркало-то видел? Однако отхлебнула еще вина и промолчала.
– Ты такая тихая. Давно ли и где этим занимаешься?
– Работаю в “Сатомимама”.
– Да. Я часто пользуюсь ее услугами.
– Около полугода.
– А до этого?
– Ничем не занималась.
– Слушай, это не интервью. Я просто не люблю так сразу начинать. Пытаюсь о девушке узнать хотя бы немного, потом, во время секса, создается полная картина. Понимаешь?
Мне очень захотелось рассказать Такэо об этом чудике. Захотелось прямо сейчас встать и позвонить ему. Но ведь Такэо теперь, наверное, в клубе, обнимается там с загорелыми модными девочками. А почему я тогда должна сидеть здесь с этим Толстым Очкариком, который несет какой-то бред? Мне тут же захотелось разбить этот стакан с застывшими каплями воды и полоснуть осколком прямо по жирной шее. Как же мне тогда станет хорошо! Я буду смотреть, как он плачет, а Такэо возьмет меня сзади и будет трахать, пока я не кончу бессчетное количество раз. Пока я размышляла, желание сделать нечто подобное возросло во мне до неимоверных высот.
– Я заказывал себе мазохистку. У тебя как с этим?
Толстый Очкарик снял очки и начал протирать их поблескивающим платком. По-прежнему не смотря на меня моргающими, напоминающими нарисованные на лице карандашом тонкие линии глазами, он снова спросил:
– У тебя как с этим? Ты в личной жизни тоже мазохистка?
– Не знаю.
– Не выглядишь, конечно. Мазохистки они необщительные, если судить исходя из моего опыта. Я даже знаю девочку, которая поехала в Калифорнию учиться и сошла с ума. А что насчет тебя?
– Не знаю.
– Ты любишь, когда над тобой издеваются? Он сильно вспотел. Надел очки, но тут же
снял их, вытер пот. Затем взял бокал и, насладившись ароматом вина, немного отпил своими тонкими губами. Когда он сказал про “сошла с ума”, мне стало не по себе, и я даже разозлилась из-за бреда, который нес этот ублюдок. Далеко за окном мигали красные и желтые огни, привнося в мою душу то самое неприятное, смутное чувство беспокойства. Чтобы не думать ни о чем, я глотнула побольше вина.
– Как обычно это делаешь? Всем известные игры с плеткой и связыванием?
Комната и огни за окном пошатнулись перед моими глазами, меняясь местами и наплывая друг на друга. Я испугалась. А вдруг будет еще хуже? Я подумала о том, что нельзя теряться, и, отпив еще вина, постаралась вспомнить слова врача и произнести их про себя.