Дружок - Николай Носов


Замечательно нам с Мишкой жилось на даче! Вот где было раздолье! Делай что хочешь, иди куда хочешь. Можешь в лес за грибами ходить или за ягодами или купаться в реке, а не хочешь купаться – так лови рыбу, и никто тебе слова не скажет. Когда у мамы кончился отпуск и нужно было собираться обратно в город, мы даже загрустили с Мишкой. Тётя Наташа заметила, что мы оба ходим как в воду опущенные, и стала уговаривать маму, чтоб мы с Мишкой остались ещё пожить. Мама согласилась и договорилась с тётей Наташей, чтоб она нас кормила и всякое такое, а сама уехала.

Мы с Мишкой остались у тёти Наташи. А у тёти Наташи была собака Дианка. И вот как раз в тот день, когда мама уехала, Дианка вдруг ощенилась: шестерых щенков принесла. Пятеро чёрных с рыжими пятнами и один – совсем рыжий, только одно ухо у него было чёрное. Тётя Наташа увидела щенков и говорит:

– Чистое наказанье с этой Дианкой! Каждое лето она щенков приносит! Что с ними делать, не знаю. Придётся их утопить.

Мы с Мишкой говорим:

– Зачем топить? Они ведь тоже хотят жить. Лучше отдать соседям.

– Да соседи не хотят брать, у них своих собак полно, – сказала тётя Наташа. – А мне ведь тоже не надо столько собак.

Мы с Мишкой стали просить:

– Тётечка, не надо их топить! Пусть они подрастут немножечко, а потом мы сами их кому‑нибудь отдадим.

Тётя Наташа согласилась, и щеночки остались. Скоро они подросли, стали бегать по двору и лаять: «Тяф! Тяф!» – совсем как настоящие псы. Мы с Мишкой по целым дням играли с ними.

Тётя Наташа несколько раз напоминала нам, чтоб мы раздали щенков, но нам было жалко Дианку. Ведь она станет скучать по своим детям, думали мы.

– Зря я вам поверила, – сказала тётя Наташа. – Теперь я вижу, что все щенки останутся у меня. Что я буду делать с такой оравой собак? На них одного корму сколько надо!

Пришлось нам с Мишкой браться за дело. Ну и помучились же мы! Никто не хотел брать щенков. Несколько дней подряд мы таскали их по всему посёлку и насилу пристроили трех щенков. Ещё двоих мы отнесли в соседнюю деревню. У нас остался один щенок, тот, который был рыжий с черным ухом. Нам он больше всех нравился. У него была такая милая морда и очень красивые глаза, такие большие, будто он всё время чему‑нибудь удивлялся. Мишка никак не хотел расставаться с этим щенком и написал своей маме такое письмо:

«Милая мамочка! Разреши мне держать щеночка маленького. Он очень красивый, весь рыжий, а ухо чёрное, и я его очень люблю. А я тебя всегда буду слушаться, и буду хорошо учиться, и щеночка буду учить, чтоб из него выросла хорошая, большая собака».

Мы назвали щеночка Дружком. Мишка говорил, что купит книжку о том, как дрессировать собак, и будет учить Дружка по книжке.

Прошло несколько дней, а от Мишкиной мамы так и не пришло ответа. То есть пришло письмо, но в нём совсем ничего про Дружка не было. Мишкина мама писала, чтобы мы приезжали домой, потому что она беспокоится, как мы тут живём одни.

Мы с Мишкой в тот же день решили ехать, и он сказал, что повезёт Дружка без разрешения, потому что он ведь не виноват, раз письмо не дошло.

– Как же вы повезёте своего щенка? – спросила тётя Наташа. – Ведь в поезде не разрешают возить собак. Увидит проводник и оштрафует.

– Ничего, – говорит Мишка, – мы его в чемодан спрячем, никто и не увидит.

Мы переложили из Мишкиного чемодана все вещи ко мне в рюкзак, просверлили в чемодане дырки гвоздём, чтоб Дружок в нём не задохнулся, положили туда краюшку хлеба и кусок жареной курицы на случай, если Дружок проголодается, а Дружка посадили в чемодан и пошли с тётей Наташей на станцию.

Всю дорогу Дружок сидел в чемодане молча, и мы были уверены, что довезём его благополучно. На станции тётя Наташа пошла взять нам билеты, а мы решили посмотреть, что делает Дружок. Мишка открыл чемодан. Дружок спокойно лежал на дне и, задрав голову кверху, жмурил глаза от света.

– Молодец Дружок! – радовался Мишка. – Это такой умный пёс!.. Понимает, что мы его везём тайком.

Мы погладили Дружка и закрыли чемодан. Скоро подошёл поезд. Тётя Наташа посадила нас в вагон, и мы попрощались с ней. В вагоне мы выбрали для себя укромное местечко. Одна лавочка была совсем свободна, а напротив сидела старушка и дремала. Больше никого не было. Мишка сунул чемодан под лавку. Поезд тронулся, и мы поехали.

***

Сначала всё шло хорошо, но на следующей станции стали садиться новые пассажиры. К нам подбежала какая‑то длинноногая девчонка с косичками и затрещала как сорока:

– Тётя Надя! Дядя Федя! Идите сюда! Скорее, скорее, здесь места есть!

Тётя Надя и дядя Федя пробрались к нашей лавочке.

– Сюда, сюда! – трещала девчонка. – Садитесь! Я вот здесь сяду с тётей Надечкой, а дядечка Федечка пусть сядет рядом с мальчиками.

– Не шуми так, Леночка, – сказала тётя Надя. И они вместе сели напротив нас, рядом со старушкой, а дядя Федя сунул свой чемодан под лавку и сел рядом с нами.

– Ой, как хорошо! – захлопала в ладоши Леночка. – С одной стороны три дяденьки сидят, а с другой – три тётеньки.

Мы с Мишкой отвернулись и стали смотреть в окно. Сначала всё было тихо, только колеса постукивали. Потом под лавкой послышался шорох и начало что‑то скрестись, словно мышь.

– Это Дружок! – зашептал Мишка. – А что, если проводник придёт?

– Ничего, может быть, он и не услышит.

– А если Дружок лаять начнёт?

– Ай, мамочка, мышь! – завизжала эта егоза Леночка и стала поджимать под себя ноги.

– Что ты выдумываешь! – сказала тётя Надя. – Откуда тут мышь?

– А вот послушай! Послушай!

Тут Мишка изо всех сил стал кашлять и толкать чемодан ногой. Дружок на минуту успокоился, потом потихоньку заскулил. Все удивлённо переглянулись, а Мишка поскорей стал тереть по стеклу пальцем так, чтоб стекло визжало. Дядя Федя посмотрел на Мишку строго и сказал:

– Мальчик, перестань! Это на нервы действует.

В это время сзади кто‑то заиграл на гармошке, и Дружка не стало слышно. Мы обрадовались. Но гармошка скоро утихла.

– Давай будем песни петь! – шепчет Мишка.

– Неудобно, – говорю я.

– Ну, давай громко стихи читать.

– Ну, давай. Начинай.

Из‑под лавки раздался писк. Мишка закашлял и поскорее начал стихи.

Травка зеленеет, солнышко блестит,

Ласточка с весною в сени к нам летит.

В вагоне раздался смех. Кто‑то сказал:

– На дворе скоро осень, а у нас тут весна начинается!

Леночка стала хихикать и говорить:

– Какие мальчишки смешные! То скребутся, как мыши, то по стеклу пальцами скрипят, то стихи читают.

Но Мишка ни на кого не обращал внимания. Когда это стихотворение кончилось, он начал другое и отбивал такт ногами:

Как мой садик свеж и зелен!

Распустилась в нём сирень.

От черёмухи душистой

И от лип кудрявых тень.

– Ну, вот и лето пришло: сирень, видите ли, распустилась! – шутили пассажиры.

А у Мишки без всякого предупреждения грянула зима:

Зима!.. Крестьянин, торжествуя,

На дровнях обновляет путь;

Его лошадка, снег почуя,

Плетётся рысью как‑нибудь…

А потом почему‑то всё пошло шиворот‑навыворот и после зимы наступила вдруг осень:

Скучная картина!

Тучи без конца.

Дождик так и льётся,

Лужи у крыльца.

Тут Дружок жалобно завыл в чемодане, и Мишка закричал что было силы:

Что ты рано в гости,

Осень, к нам пришла?

Ещё просит сердце

Света и тепла!

Старушка, которая дремала напротив, проснулась, закивала головой и говорит:

– Верно, деточка, верно! Рано осень к нам пришла. Ещё ребятишкам погулять хочется, погреться на солнышке, а тут осень! Ты, миленький, хорошо стишки говоришь, хорошо!

И она принялась гладить Мишку по голове. Мишка незаметно толкнул меня под лавкой ногой, чтоб я продолжал чтение, а у меня, как нарочно, все стихи выскочили из головы, только одна песня вертелась. Недолго раздумывая я гаркнул что было силы на манер стихов:

Ах вы сени, мои сени!
Сени новые мои!
Сени новые, кленовые, решётчатые!

Дядя Федя поморщился:

– Вот наказание! Ещё один исполнитель нашёлся!

А Леночка надула губки и говорит:

– Фи! Нашёл что читать! Какие‑то сени!

А я отбарабанил эту песню два раза подряди принялся за другую:

Сижу за решёткой, в темнице сырой,
Вскормленный в неволе орёл молодой…

– Вот бы тебя засадить куда‑нибудь, чтоб ты не портил людям нервы! – проворчал дядя Федя.

– Ты не волнуйся, – говорила ему тётя Надя. – Ребята стишки повторяют, что тут такого!

Но дядя Федя всё‑таки волновался и тёр рукой лоб, будто у него голова болела. Я замолчал, но тут Мишка пришёл на помощь и стал читать с выражением:

Тиха украинская ночь.
Прозрачно небо, звезды блещут…

– О! – засмеялись в вагоне. – На Украину попал! Куда‑то ещё залетит?

На остановке вошли новые пассажиры.

– Ого, да тут стихи читают! Весело будет ехать.

А Мишка уже путешествовал по Кавказу:

Кавказ подо мною, один в вышине
Стою над снегами у края стремнины…

Так он объехал чуть ли не весь свет и попал даже на Север. Там он охрип и снова стал толкать меня под лавкой ногой. Я никак не мог припомнить, какие ещё бывают стихи, и опять принялся за песню:

Всю‑то я вселенную проехал.
Нигде я милой не нашёл…

Леночка засмеялась:

– А этот все какие‑то песни читает!

– А я виноват, что Мишка все стихи перечитал? – сказал я и принялся за новую песню:

Голова ль ты моя удалая,

Долго ль буду тебя я носить?

– Нет, братец, – проворчал дядя Федя, – если будешь так донимать всех своими стихами, то не сносить тебе головы!

Он опять принялся тереть рукой лоб, потом взял из‑под лавки чемодан и вышел на площадку.

Поезд подходил к городу. Пассажиры зашумели, стали брать свои вещи и толпиться у выхода. Мы тоже схватили чемодан и рюкзак и стали пролезать на площадку. Поезд остановился. Мы вылезли из вагона и пошли домой. В чемодане было тихо.

– Смотри, – сказал Мишка, – когда не надо, так он молчит, а когда надо было молчать, он всю дорогу скулил.

– Надо посмотреть – может, он там задохнулся? – говорю я.

Мишка поставил чемодан на землю, открыл его… и мы остолбенели: Дружка в чемодане не было! Вместо него лежали какие‑то книжки, тетради, полотенце, мыло, очки в роговой оправе, вязальные спицы.

– Что это? – говорит Мишка. – Куда же Дружок делся?

Тут я понял, в чём дело.

– Стой! – говорю. – Да это ведь не наш чемодан!

Мишка посмотрел и говорит:

– Верно! В нашем чемодане были дырки просверлены, и потом, наш был коричневый, а этот рыжий какой‑то. Ах я разиня! Схватил чужой чемодан!

– Бежим скорей обратно, может быть, наш чемодан так и стоит под лавкой, – сказал я.

Прибежали мы на вокзал. Поезд ещё не ушёл. А мы забыли, в каком вагоне ехали. Стали бегать по всем вагонам и заглядывать под лавки. Обыскали весь поезд. Я говорю:

– Наверно, его забрал кто‑нибудь.

– Давай ещё раз пройдём по вагонам, – говорит Мишка.

Мы ещё раз обыскали все вагоны. Ничего не нашли. Стоим с чужим чемоданом и не знаем, что делать. Тут пришёл проводник и прогнал нас.

– Нечего, – говорит, – по вагонам шнырять!

Пошли мы домой. Я зашёл к Мишке, чтобы выгрузить из рюкзака его вещи. Мишкина мама увидела, что он чуть не плачет, и спрашивает:

– Что с тобой?

– Дружок пропал!

– Какой дружок?

– Ну, щенок. Не получала письма разве?

– Нет, не получала.

– Ну вот! А я писал.

Мишка стал рассказывать, какой хороший был Дружок, как мы его везли и как он потерялся. Под конец Мишка расплакался, а я ушёл домой и не знаю, что было дальше.

***

На другой день Мишка приходит ко мне и говорит:

– Знаешь, теперь выходит – я вор!

– Почему?

– Ну, я ведь чужой чемодан взял.

– Ты ведь по ошибке.

– Вор тоже может сказать, что он по ошибке.

– Тебе ведь никто не говорит, что ты вор.

– Не говорит, а всё‑таки совестно. Может быть, тому человеку этот чемодан нужен. Я должен вернуть.

– Да как же ты найдёшь этого человека?

– А я напишу записки, что нашёл чемодан, и расклею по всему городу. Хозяин увидит записку и придёт за своим чемоданом.

– Правильно! – говорю я.

– Давай записки писать.

Нарезали мы бумаги и стали писать:

«Мы нашли чемодан в вагоне. Получить у Миши Козлова. Песчаная улица, № 8, кв. 3».

Написали штук двадцать таких записок. Я говорю:

– Давай напишем ещё записки, чтоб нам вернули Дружка. Может быть, наш чемодан тоже кто‑нибудь по ошибке взял.

– Наверно, его тот гражданин взял, который с нами в поезде ехал, – сказал Мишка.

Нарезали мы ещё бумаги и стали писать:

«Кто нашёл в чемодане щенка, очень просим вернуть Мише Козлову или написать по адресу: Песчаная улица, № 8, кв. 3».

Написали и этих записок штук двадцать и пошли их по городу расклеивать. Клеили на всех углах, на фонарных столбах… Только записок оказалось мало. Мы вернулись домой и стали ещё записки писать. Писали, писали – вдруг звонок. Мишка побежал открывать. Вошла незнакомая тётенька.

– Вам кого? – спрашивает Мишка.

– Мишу Козлова.

Мишка удивился: откуда она его знает?

– А зачем?

– Я, – говорит, – чемодан потеряла.

– А! – обрадовался Мишка. – Идите сюда. Вот он, ваш чемодан.

Тётенька посмотрела и говорит:

– Это не мой.

– Как – не ваш? – удивился Мишка.

– Мой был побольше, чёрный, а этот рыжий.

– Ну, тогда вашего у нас нет, – говорит Мишка. – Мы другого не находили. Вот когда найдём, тогда пожалуйста.

Тётенька засмеялась и говорит:

– Вы не правильно делаете, ребята. Чемодан надо спрятать и никому не показывать, а если придут за ним, то вы сначала спросите, какой был чемодан и что в нём лежало. Если вам ответят правильно, тогда отдавайте чемодан. А так ведь вам кто‑нибудь скажет: «Мой чемодан» – и заберёт, а это и не его вовсе. Всякие люди бывают!

– Верно! – говорит Мишка. – А мы и не сообразили!

Тётенька ушла.

– Вот видишь, – говорит Мишка, – сразу подействовало! Не успели мы записки наклеить, а люди уже приходят. Ничего, может быть, и Дружок найдётся!

Мы спрятали чемодан под кровать, но в этот день к нам больше никто не пришёл. Зато на другой день у нас перебывало много народу. Мы с Мишкой даже удивлялись, как много людей теряют свои чемоданы и разные другие вещи. Один гражданин забыл чемодан в трамвае и тоже пришёл к нам, другой забыл в автобусе ящик с гвоздями, у третьего в прошлом году пропал сундук – все шли к нам, как будто у нас было бюро находок. С каждым днём приходило все больше и больше народу.

– Удивляюсь! – говорил Мишка. – Приходят только те, у которых пропал чемодан или хотя бы сундук, а те, которые нашли чемодан, преспокойно сидят дома.

– А чего им беспокоиться? Кто потерял, тот ищет, а кто нашёл, чего ему ещё ходить?

Дальше