Annotation
(Рассказ моего приятеля)
"Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем"
Библия. Ветхий завет. Екклесиаст
Из армии он вернулся совсем другим человеком, серьезным, сдержанным, целеустремленным. Шаблон. Хотя может кто и таким возвращался, у каждого своя судьба. Гм... ну я то вернулся ... если раньше только выпивал, то теперь водяру хлебал как верблюд воду у колодца в пустыне. А дерзкий стал, пробы ставить негде, а до призыва только отдельные симптомы наблюдались. А уж врал то ..., сивый мерин послушал бы и враз от стыда мог побелеть. Дерзкий, наглый, запойный врун, вот значит каким я стал после службы, а ещё и дрался частенько. По всем канонам это должно было довести меня до беды, а ведь не довело, и все благодаря нашим гражданам и особенно гражданкам.
Май 1982 года. Встретив меня из армии мама уже чуток всплакнула и порадовалась, родственники дружно поохали, приятели вспомнили о моем существовании. Тогда "афганцев" мало было и окружал нас этакий флер легкой таинственности. Официальным сообщениям в нашей стране не верили, не верят и вряд ли когда будут верить. Известия о том, что наши интернационалисты в Афганистане сажают деревья, строят дома и всячески помогают местному населению, вызывали только желчную иронию. Правды как таковой почти никто не знал. Стало быть поле для буйной фантазии было широким, ври что хочешь, всё за правду сойдет. Ну я этим и пользовался, брехал не из любви к искусству, т.е. патологическим лжецом не был, а исключительно ради корысти.
Гуляем в развеселой компании с ребятами, пора бежать за очередной новой бутылкой, я с решительным видом (все пропью, десант не опозорю) лезу в карман за деньгами ...
-- Да брось ты, - решительно останавливает мою попытку оплатить водяру приятель собутыльник, - я возьму.
-- Ну раз так, - облегченно вздыхаю я, - то ладно, - перестав бренчать мелочью в кармане, лицемерно обещаю, - только в следующий раз я плачу, договорились?
-- Ладно, ладно, - отодвигая от себя тарелки с растерзанной закуской, торопливо соглашается еще один участник застолья и просит, - ну давай расскажи как вы наемников живьем брали и зеленых беретов мочили ...
Наемников и зеленых беретов я видел только в кинематографе, но в оправдание себе только одно скажу: это были чрезвычайно патриотичные рассказы.
Короче за водку, вино и пиво я никогда не платил. Согласен, это некрасиво и не совсем непорядочно, а что делать? Своих денег было мало, у мамы просить стыдно, работать еще не устроился, а гулять очень хотелось. И потом можно рассматривать это вранье как агитационную работу по пропаганде несокрушимой мощи нашей армии, а за работу надо платить, не так ли?
Гулянка закончена, пора домой. Иду до хаты сильно на взводе, майский вечер так чудесен, воздух так свеж, счастье переполняет и даже чуток выходит в окружающий мир вместе с алкогольной икотой и отрыжкой, а еще братцы так и хочется запеть. Ну я и запел. На пьяный рев спешат благодарные слушатели.
-- Ваши документы? - сурово спрашивает шатающийся и двоившийся в глазах мент. Т.е. он то не шатается, это я взгляд толком сфокусировать не могу.
Достаю военный билет, а он предусмотрительно заложен на седьмой странице, там в графе восемнадцать: "участие в боях, боевых походах, партизанских отрядах и истребительных батальонах" отметка: "Находился в составе ограниченного контингента СА в ДРА для оказания военной помощи" подпись начальника штаба и печать части.
Молодой парень в милицейской форме читает, сверяет мою абсолютно не трезвую личность с фотографией и по рации:
-- Первый! Первый! Я Сатурн, прошу направить ко мне экипаж ...
Поскольку экипаж могут вызвать для доставки в отделение или в медвытрезвитель, а до его прибытия еще и отвесить люлей, то я на всякий случай с пьяной слезой прочувственно роняю:
-- Эх браток, а у меня в Афгане тоже позывной "Сатурн" был.
И хоть никого позывного у меня не было, а звали меня в Афгане всё чаще раздолбай, тем не менее на милицейской машине, мое хоть и не навечно, но все равно усопшее тело доставляют домой и с почетом под белые руки доносят до двери.
К концу мая мою личность уже почти все патрули в лицо знали. Идешь бывалоча пока трезвый или уже чуток поддатый с девушкой по улице, а проезжающие мимо знакомые ребята из патрульного УАЗика окликают:
-- Эй Сатурн! Тебя подвести?
-- Ты Сатурн? - крепче прижимаясь ко мне с восхищением тихонько спрашивает спутница и сияют ее глаза.
-- Это мой псевдоним, - шепотом как будто доверяю важнейшую государственную тайну, отвечаю волжской раскрасавице, а ребятам весело и громко:
-- В другой раз, сейчас я занят.
И девушке так небрежно как бы мимоходом замечаешь:
- Это моя охрана, им приказали обеспечить мою безопасность.
В молодости каждая девушка это ... это ну как песня. Песни они конечно разные бывают, одну выслушал и забыл, иные частенько напеваешь, некоторые за душу берут. Разные песни разные девушки. В то время я веселенькую и легкую "попсу" предпочитал и узами серьезных классических отношений: "любовь - брак - семья - могила", связывать себя не торопился.
-- Понимаешь, я теперь под подпиской живу, - с легким почти искренним волнением говоришь юной подруге, с трагизмом смотришь ей в глаза и крайне неопределенно машешь рукой, - скоро мне опять туда ...
-- И как там? - с тревогой спрашивает девушка всматриваясь в моё обожженное горным солнцем суровое лицо и еще ярче сияют ее глаза.
-- Я дал подписку о неразглашении, - отводя взор нагло вру я, - Но если ты меня не выдашь, то я расскажу тебе ...
Девушка трепещет и клянется не выдавать "ни ныне ни присно ни во веки веков". И вот я начинаю рассказ:
Содрогаясь уменьшаются афганские горы, в Пакистане объявляют всеобщую мобилизацию и эвакуацию правительственных учреждений, НАТО в панике вводит боевую готовность номер один. Это я выхожу на боевую операцию. В правой руке пулемет, в левой гранатомет, в зубах зажат обоюдоострый клинок десантной финки. На голове набекрень одет десантный берет, могучий торс обтягивает тельник, бугрятся мускулами обнаженные руки и толпами едва завидев меня сдаются в плен духи.
А теперь я ... ну понимаешь не имею я право об этом говорить ... на учебу я прибыл ...
Подруга слушая тает, и тут же ты ей прямо и совершенно откровенно заявляешь, что по сравнению с ней все восточные красавицы, просто ... ну если предельно тактично, то ей совсем не соперницы, а еще я так замерз ну просто заледенел душой без девичьей ласки. Вот только понимаешь, обещать ничего не могу, Родина ждет. А ты лучше не жди, не надо. Судьба у меня такая. А ты ... если что не поминай лихом ... и прости ... Наливаются слезами девичьи очи, а ты шмыгаешь носом и опускаешь вниз к замусоренной земле взгляд бесстыжих глаз.
В армии я был отличным стрелком, ну и тут редко промахивался. А еще любой кто служил, знает что такое средства индивидуальной защиты и умеет ими пользоваться. А если умеешь на время одевать противогаз, если ты выполнил норматив по напяливанию ОЗК, то вовремя натянуть презерватив это не проблема. В Афгане будучи крайне недолго командиром, я на боевых операциях старался беречь личный состав, ну и тут очень бережно к девушкам относился. В общем все без залетов обходилось.
И вовсе они не романтичные дуры, а уж тем более не распутные девицы. Это были самые лучшие самые замечательные девушки нашего города и нашей страны. Ничего не требуя взамен, они отдавали "израненному герою" всё самое лучшее что у них было. Я им всегда был искренне благодарен, и по-прежнему преисполнен восхищения перед их самоотверженностью. Надеюсь, что и они не были разочарованы. Да что там надеюсь?! Знаю! Некоторых я и теперь иногда встречаю, и если при нежданном свидании не присутствуют посторонние, то уже давно замужние солидные дамы ласково мне говорят: "Ну и козел же ты!" и как встарь сияют их глаза.
Провалы тоже были. Ну а как же без них? Многие девушки и тогда были довольно практичны и не хотели ограничиваться совершенно необязательными отношениями.
-- Ты нагло врешь! - гневно прямо в лицо бросает мне страшное обвинение томноокая вся такая раскудрявая красавица, и спрашивает, - А зачем?
Ну мне то совершенно ясно зачем, но не могу же я ей об этом открытым текстом сказать.
-- Так ты мне не веришь? - тихо скорблю я и с печалью, - Тогда прощай!
-- Нет уж постой! - властно требует красавица и хватает меня рукав рубашки, - Мой дедушка, - ловит она меня за руку: как буквально на своей талии; так и фигурально на бессовестной брехне, - Полковник КГБ! Он утверждает, что никаких подписок ты не давал. И что ты просто гнусный лжец!
Решительное объяснение происходило вечером в парке имени "В.И. Ленина". Рядом с детской площадкой, вблизи от нас сидел на скамеечке и читал газетку немолодой плотный мужчина. Услышав ключевую фразу "полковник КГБ" мужчина легко поднялся и быстро подошел к нам.
-- Да-с молодой человек, - зловеще ласково заговорил мужчина, - объясните-ка что за подписки вы давали, а то я что-то из рассказа своей внучки не все понял.
Засада! Понял я и обмер. Стальной взор чекиста как пуля пронзил мой изолгавшийся мозг, причем сразу оба полушария. Засада! Так я и раньше в засады попадал, и ничего пока живой. Не зря же я в Афгане полтора года в передовом дозоре отходил, уж чего - чего, а уходить из под огня засад научился.
- А разве у вас есть соответствующий допуск? - не дрогнув лицом и медленно процеживая слова пошел я в атаку на чекиста, - Вы разве имеете право задавать мне такие вопросы?
От такой наглости полковник на секунду онемел. А я быстренько и весьма приблизительно посчитав его годки и мигом вспомнив фамилию красавицы уверенно развивал успех.
- Вы полковник Малышев, давно уже на пенсии, - весьма снисходительно заметил я немолодому и начинающему багроветь дедушке чекисту, - руководство вас конечно высоко ценит, но вот что касается доступа к текущей информации ...
И многозначительно замолчал. Челюсть у полковника отвисла, а внучка чекиста растерялась. С одной стороны привычный пусть даже и самый любимый дед, с другой романтичный и вполне возможно секретный герой. О Боже! Кому же верить?!
-- Я тебя выведу на чистую воду, - прошипел багровый полковник
Не отвечая на его угрозу, кстати вполне реальную (отставной то он отставной, но небось друзья в управе у него остались) я с тихой печалью обратился к звездаокой красавице:
-- Прощай! Думаю нам не стоит больше встречаться.
А дедушке не меняя грустных интонаций в голосе, замечаю:
-- Меня тоже когда нибудь выпрут в отставку, - легко его прощаю, - я на вас не в обиде.
И бегом, ловко петляя ухожу с места засады. Ну не бегом конечно, а быстрым шагом и все же с чувством глубокого удовлетворения успеваю услышать:
-- Ну кто тебя просил вмешиваться в мою личную жизнь? - слезами и обидой звенит девичий голос.
-- Ты же сама просила узнать ... - возмущенно начал оправдываться экс чекист и дальше понижает голос.
Что он там потом говорил я не слышал, но в дальнейшем звездаокую красотку и внучку полковника обходил за версту, как говорится от греха подальше.
Разгульный май, сменяет бесшабашный июнь, подкатывает июль и я чувствую как нарастает тревога у моей мамы. "Когда же ты наконец перебесишься?" - говорит мне ее печальный взгляд. Еще не скоро мама. И мама вздыхая утешает себя, хоть живой вернулся и на том спасибо.
Каждое день когда я только к полудню продирал заплывшие от алкоголя глаза, меня ждал вкусный обед и один рубль на карманные расходы. Мамочка как же я тебя люблю! С несокрушимым аппетитом съедаю приготовленный из моих любимых блюд обед и читаю оставленную записку: "До вступительных экзаменов в институт осталось совсем немного! Когда же ты начнешь заниматься?" Заниматься конечно надо. Собрав в кулак всю силу воли (а ее было так мало) я иду на занятия. В областной библиотеке встречаю очаровательную девушку. Учебники и пособия сразу летят на ... и за пределы нашей галактики, вслед за ними поспешают программы вступительных экзаменов. Домой я возвращаюсь только под утро. Обессиленный, выпивший и счастливый.
Судный день! Все как положено, июльская жара как адское пекло, я явный и безнадежный грешник и после трибунала ждет меня кипящее масло на раскаленной сковороде. Да уж придется покрутиться на адской сковороде приемных испытаний. "Держись братишка, - ободряю я себя, - ты уже побывал в армейском аду, а по сравнению с военными чертями, гражданские педагоги сущие дети. Там прорвался, так неужто тут спасуешь?"
Итак сегодня начало вступительных экзаменов на исторический факультет местного института. Тогда исторический факультет был идейной кузницей для будущих политических вождей и руководящих работников в многообразных советских органах. Конкурс пятнадцать человек на место. Из этих пятнадцати у большей половины родственники и друзья родственников уже вступили в бескомпромиссную и беспощадную схватку за место на первом курсе для их чада и протеже. Мои шансы пройти горнило экзаменов даже не ноль, а минус четырнадцать.
Душный жаркий день, так хочется выпить холодного пива и пойти на пляж, но я как на расстрел, как на пристрастный допрос, как на строевой смотр, как на лекцию по советскому интернационализму, хмуро иду сдавать письменный экзамен по русскому языку и литературе. Настроение подавленное, мучает похмелье. Кружку бочкового пивка перед "гибелью" я все же тяпнул, и то хорошо. Приказываю себе: "Быстро собрался! Готов? Пошел!!!"
И вот в институтскую аудиторию уверенно почти строевым шагом первым заходит высокий весь прокаленный солнцем абитуриент и тут же за ним робкой отарой плетутся и другие соискатели высокого звания студента. Абитуриент "номер один" садится за самый первый стол прямо перед лицом членов комиссии. В раздумьях сморщив лоб он читает темы сочинений выписанные мелом на доске. Затем абитуриент пытается взять ручку, дабы письменно доказать, что знает он русский язык и литературу, но ручка вываливается из его пальцев, а члены приемной комиссии глядя на абитуриента, начинают перешептываться. А поглядеть есть на что, таких абитуриентов стены института не видели с победной весны сорок пятого года. Суровое покрытое горным бронзовым загаром молодое лицо. На голове у абитуриента нахлобучен десантный берет. Полевая форма как влитая сидевшая на абитуриенте вся выгорела, от беспощадного южного солнца. Х/Б расстегнуто на две верхние пуговицы и видят члены приемной комиссии уголок прославленной тельняшки, а еще они видят, что с правой стороны груди теснятся на х/б абитуриента знаки воинской доблести: "Гвардия"; "Парашютист - отличник"; "Специалист первого класса"; "Воин - спортсмен", а слева приколоты к хлопчатобумажной ткани военной формы, медаль "За отвагу" и красная как кровь нашивка за ранение. Правая рука абитуриента вся перебинтована, а на кисти руки открыты для всеобщего обозрения два длинных багровых шрама. Левой рукой солдат снимает берет и потрясенные члены приемной комиссии замечают, что у молодого, ну совсем еще юного солдата седые виски.
-- Я не дам тебе поганить мою форму, - двумя днями ранее орал мне Цукер, мой сослуживец по десантной бригаде.
Он демобилизовался из армии год назад. Ради форсу и выпендрежа Цукер поехал домой не в вульгарной парадке, а в отлично подогнанном новеньком хлопчатобумажном обмундировании.
-- Не дам! - повторил он с пьяной злобой глядя на меня.
Мы бухаем у него на квартире. Мы: это я; Колька Ашин и Вовка Сухов - Цукер. Одна бригада, одна рота, там мы были земляками по месту рождения, здесь дома мы земляки по нашей части и по нашей войне.
-- Не вые...ся, - добродушно по военному осаживает Цукера, Колька и кивает в мою сторону - да отдай ты ему свою форму, на хер она тебе теперь то нужна?