— Не обязательно, — согласился Николай Павлович.
— Вот и прекрасно. А скандал, который он мне сегодня закатил, я ему как-нибудь на досуге припомню, сама отплачу, когда найду нужным… — И она улыбнулась, показав белые, мелкие и острые зубы.
Николай Павлович теперь с удовольствием смотрел на эту своеобразную и упорную женщину. Трусов тоже радостно улыбнулся, на щеках его снова заиграл румянец.
— Вы пришли к правильному выводу, — сказал Стоичев, — но к нему можно было прийти и без скандала.
— Совершенно верно. Но у Пети это получилось случайно, он неспособен драться, особенно с женщинами, и я думаю, мы ему простим, — она ласково посмотрела на мужа.
— Хорошо, — опять согласился Стоичев, — на первый раз простим.
— Теперь приходите к нам в гости, Николай Павлович, — пригласила Трусова, поднимаясь. — Муж нас не познакомил… Меня зовут Ольгой. Приходите.
И она энергично и крепко пожала Стоичеву руку.
По дороге к Стоичевым Вязова застал дождь. Лохматые тучи плотно закрыли небо, стало душно. Внезапно налетел ветер, дождь усилился, и Михаил прибавил шагу, не замечая темных крапинок, появившихся на белом кителе от грязных капель дождя.
Когда Михаил вошел в дом, Надя стояла у зеркала спиной к двери. Знакомое «здравствуйте, Надежда Николаевна» прозвучало, как гром, и она несколько секунд не в силах была повернуться к нему лицом. Взяв себя в руки, она обернулась, продолжая заплетать косы, и сдержанно ответила:
— Здравствуйте, Михаил Анисимович.
Ее строго сдвинутые брови, казалось, говорили: «Зачем ты пришел? Ведь все уже сказано». Михаил прошел к столу. Испытание надо было выдержать, и он, беззаботно посмеиваясь, сказал:
— На улице прекрасная погода, дождь хоть немного смоет с деревьев пыль и дышать будет легче. Я люблю, когда у нас летом идет дождь.
— Согласен вполне, — поддержал его Николай Павлович, уже расставляя на шахматной доске фигуры. — Большой перерыв у нас был, теперь мы сыграем всласть.
— Не разучились ли мы играть за это время, Николай Павлович?
— Наоборот, я набрался сил, — сказал Стоичев.
Надя не знала, чем заняться. «Скорее бы пришла мама! Надо пойти вскипятить чай», — подумала девушка, но тут заметила грязные пятна па костюме Вязова.
— Миша, у вас китель какой грязный, — сказала она.
— Да? — удивился Михаил, попробовал смахнуть с рукава темные крапинки, но это ему не удалось. — Я и не заметил. Как же это так? — смущенно спросил он, взглянув Наде в глаза.
— Давайте, я его сейчас сполосну. Пока вы играете в шахматы, китель у плиты высохнет. Снимайте скорее, Миша. — Надя повеселела.
— Да что вы, — отнекивался Михаил.
— Снимайте скорей, снимайте! — поддержал дочь Николай Павлович.
Смущенно улыбаясь, Михаил снял китель и остался в майке-безрукавке. Руки у него были сильные, загорелые.
— Таких гостей, как я, хлопотно принимать, — сказал он смеясь.
Нади уже не было в комнате, а Николай Павлович промолчал, передвигая фигурки:
— О чем же вы хотели со мной поговорить, Николай Павлович? — спросил Михаил после длительной паузы.
— Видите ли, Михаил Анисимович, по моему мнению, в нашей партийной работе есть существенный недостаток, на один участок мы обращаем совсем мало внимания, — начал Николай Павлович, не поднимая головы. — Собственно, дело не в одном участке. Дело в том, что мы плохо боремся с пережитками в сознании наших людей, не выявляем конкретные признаки этих пережитков.
Вязов насторожился. Неспроста капитан начал такой серьезный разговор, да еще у себя в доме. Чем это вызвано? Он заметил, что Стоичев играет рассеянно, почти механически переставляя фигуры.
— Согласен с вами, Николай Павлович, — сказал Вязов. — Я тоже об этом думал, мы в душу людям редко заглядываем.
— Наши сотрудники облечены немалой властью, действуем мы на основании указаний правительства, и если к нам попадают не совсем честные люди, они начинают злоупотреблять служебным положением, используют власть в корыстных целях. — Николай Павлович говорил тихо, словно рассуждал сам с собой, по-прежнему не отрывая взгляда от шахматной доски. — Больше всего этот пережиток проявляется во взяточничестве. К сожалению, оказывается, и у нас нашлись такие работнички, а мы их терпим. — Николай Павлович поднял голову и пристально посмотрел на Вязова. Они встретились взглядами. Лейтенант смотрел на капитана все так же серьезно и озабоченно.
«Оперативные работники обладают сильной волей, смутить их почти невозможно», — подумал Николай Павлович.
«Значит, о ком-то у капитана есть сведения, — догадывался Михаил, но спросить не решался. — А если все-таки спросить? Как парторг, я имею на это право, но… неужели капитан сам не назовет имен?»
— Года полтора назад мы разбирали дело одного человека, случайно попавшего в ряды партии, — сказал Михаил. — Это было задолго до вашего прихода к нам. Конечно, исключили из партии и уволили. После него в отделении взяточничества не замечалось. Грубость и ротозейство еще есть.
Вошла Надя с чайником и вазой в руках.
— Опять накурили, — шутливо упрекнула она. — Давайте лучше чай пить с конфетами. Это полезнее, чем курить. Вы согласны, Миша?
— Я согласен, — поспешно ответил Михаил и неловко улыбнулся.
Надя посмотрела на него внимательно, затем перевела взгляд на отца и, видимо поняв, что между ними произошел какой-то значительный разговор, сказала:
— Вот и прекрасно. Вы пейте, я скоро вернусь.
За чаем Михаил вдруг решился,
— У вас есть какие-нибудь материалы? — спросил он.
— Кое-что есть, но не проверено, — отвечал Николай Павлович, глядя в окно. — Проступки, вроде взяток, подрывают авторитет милиции, — продолжал он, помолчав. — Они как ложка дегтя в бочке меда. Больно становится, когда вместе с десятком благодарностей от граждан мы получаем хотя бы один упрек.
— Вы хотите сказать, что я как парторг чего-то недоделал или не увидел… — сердито сказал Вязов.
Непонятный уклончивый разговор Николая Павловича и ласковая услужливость Нади-все стало нестерпимым Вязову. Он несколько раз с надеждой поглядел на дверь-не несет ли Надя китель. — Что ж! Помогите мне советами, я сделаю все, что в моих силах. Сам не сумею — коммунисты помогут. Я уверен.
Вязову хотелось сказать Николаю Павловичу, что подобные разговоры не ведутся в гостях и он не заслужил оскорбления amp;apos;, но по своей профессиональной привычке он подавил это желание. Можно будет поговорить более резко в других обстоятельствах.
— А как вы думаете, Поклонов чист? — спросил Стоичев.
— Не знаю, — не раздумывая, ответил Вязов.
Надя появилась в дверях с долгожданным кителем в руках, и Михаил, вскочив со стула, бросился ей навстречу. Поблагодарив, он поспешно оделся и неожиданно начал прощаться.
— Куда же вы торопитесь, Михаил Анисимович? — спросил Николай Павлович и сказал, обратившись к дочери:- Ты, Надя, с нами и не посидела, не поговорила.
Молодые люди переглянулись. Надя смутилась, а Михаил нахмурился.
— Да что вы, как сычи! — воскликнул Николай Павлович. — Что между вами произошло?
— Взглядами не сошлись… — проговорил Михаил, подмигивая Наде так, чтобы заметил отец.
Дождь не переставал. Шума его не было слышно, только вода, стекающая с крыши по желобу, журчала в луже. Михаил стоял у крыльца, с надеждой поглядывая вдоль улицы — не покажется ли какая машина.
Надя выскочила с зонтом.
— Миша, куда же вы пойдете в такую погоду? И китель… Вот зонтик возьмите.
— Я жду машину, — не взглянув на нее, ответил Вязов.
Долго стояли молча. Однотонно сеял дождик. На свету блестели мокрые листья, словно покрытые лаком, а дальше, за деревьями, была непроглядная тьма. У Вязова не было желания разговаривать с Надей, каждое слово ее болью отзывалось в сердце: перед глазами стоял тот злополучный вечер. Чего еще она от него хочет? Неужели она не понимает, как ему тяжело?
А Надя стояла и думала: «Признаться, что я ждала его?.. Но он может не поверить, или… уже совсем перестал думать обо мне…»
«Победа» осветила улицу и резко остановилась, когда Вязов поднял руку. Он выбежал на дорогу, не успев попрощаться с Надей.
Николай Павлович встретил дочь вопросом:
— Что же, наконец, произошло у вас с Михаилом?
Она, не ответив, закрыла лицо ладонями и убежала к себе в комнату.
— Черт знает что такое! — выругался Николай Павлович и зашагал по комнате из угла в угол.
Глава 11
Разговор с Копытовым, в конечном счете, был неприятный, хотя и велся в дружеском тоне. «Так я поехал на завод», — сказал Стоичев. «Давай, давай, — махнул рукой Копытов, — покрепче там нажимай, пусть побольше бригадмильцев выделяют». «Само собой разумеется, — согласился Стоичев. — Но я еще хочу поговорить с рабочими, прямо в цехе». «Ну, разговаривать-то, пожалуй, нечего, они люди грамотные, знают законы», — возразил Копытов шутливо. «Законы знают, да не все выполняют, — улыбнулся Стоичев, — агитация еще, к сожалению, нужна». Копытов засмеялся: «Политработников хлебом не корми, дай им только аудиторию…» Вот и весь разговор. Но он вертелся в голове Николая Павловича и беспокоил, как оскомина. Нет, не любит Терентий Федорович кропотливую работу с людьми, для него вся жизнь строится на операциях, решительных мерах и карательных действиях.
На заводском дворе запахи каленого железа и горящего угля напомнили Николаю Павловичу прошлые годы, когда он проходил по этим дорожкам каждое утро, спокойный, уверенный, что любую работу выполнит хорошо. Тогда как будто не было никаких сомнений. А сейчас он чувствовал, как в сердце закрадывалась тревога, поговорить-то он сумеет, да какие результаты будут от разговора?..
В цехе Николай Павлович заметил изменения — появились новые красивые станки, за которыми работали незнакомые токари; за время его отсутствия успели смонтировать второй мостовой крал, и шум в цехе теперь был сильнее, чем прежде.
Здесь почти все знали бывшего заместителя секретаря партийного бюро цеха слесаря Стоичева, и поэтому он с затаенной радостью ожидал, кто же с ним поздоровается первый. Из-за огромной чугунной детали, поставленной у металлической лесенки, навстречу ему шел мастер Филатов — большой и рыхлый, в синей блузе и новенькой серой кепке.
— Коля?! Здравствуй! — закричал он. — Это ты, оказывается, будешь проводить собрание? Веселые дела!
— Здравствуй, Степан! — еле сдерживая дрожь в голосе, поздоровался Николай Павлович.
— Ну, держись, — посочувствовал Филатов, подмигнул Стоичеву и спросил:- Как живешь-командуешь?..
Рабочие после гудка собрались на лужайке возле цеха, вытирали паклей масляные руки, садились на травку у кирпичной стены.
Стоичева окружили знакомые слесари и токари, он не успевал отвечать на приветствия, радуясь каждому рукопожатию. Седой маленький старичок, мастер слесарного отделения Булгаков, покачивал головой и не то ласково, не то укоризненно говорил:
— Эх, капитан, капитан…
Широкоплечий высокий токарь Семенов схватил огромными ручищами ладонь Николая Павловича, сдавил ее, как прессом, и гулко спросил:
— Ну как, воюешь?.. Много дряни-то у нас еще?
— Хватает, — засмеялся Стоичев.
Из цеха послышался звонкий насмешливый голос:
— Эй, Огурчик! Милиционер пришел тебя забирать!
Принесли стол, накрытый кумачом, несколько стульев.
Собрание открыл председатель цехкома инженер-нормировщик Кленов. В начале доклада рабочие переглядывались. Им давно было известны приметы морального облика советского человека, о которых рассказывал Николай Павлович; лекции на эту тему им читали в клубе, да и сами они понимали многое. Когда же Стоичев начал приводить примеры из заводской жизни, лица слушателей оживились, повеселели…
— Посмотрите вон на Огурцова, — сказал Стоичев, указывая на молодого человека, прислонившегося к дереву. — Еще когда я работал в цехе, помню, он в пивных устраивал скандалы. Сейчас он стал взрослее, а продолжает вести себя так же расхлябанно. Недавно за хулиганство пришлось его оштрафовать.
Токаря Огурцова в цехе все звали Огурчиком. Это был светловолосый и круглолицый, никогда не унывающий человек, не женатый, хотя ему было уже под тридцать. В трезвом виде он был веселым человеком, а как напивался, начинал придираться к людям, особенно к женщинам.
«Паршивая натура», — откровенно говорил он себе.
— Таких людей мы должны воспитывать вместе, — продолжал Стоичев. — Одна милиция не в силах остепенить их, необходимо общественное воздействие, влияние товарищей…
— Верно, — сказал пожилой слесарь, стоявший в сторонке под деревом.
Доклад прошел гладко, но когда рабочие начали задавать вопросы, Николай Павлович даже вспотел и часто вытирал лицо платком. Вопросы были разные: «Когда переведутся на базарах спекулянты?», «Почему на улице Железнодорожной нет постовых?.. Они прячутся, хулиганов боятся?», «Откуда берутся те люди, кото рые по ночам снимают с прохожих часы?», «Почему милиционеры сами нарушают очереди в магазинах?» Николай Павлович отвечал обстоятельно, не спеша. Уловив удобный момент, Стоичев оглядел рабочих, сидящих поближе к столу, и спросил в свою очередь:
— А почему вы не интересуетесь, сколько зарегистрировано хулиганов и уголовников по заводу? И кто именно хулиганит на Железнодорожной улице?
Рабочие дружно засмеялись. Кто-то крикнул:
— Это мы сами знаем!
А другой насмешливо сказал:
— Нечего выносить сор из избы.
И опять послышался смех.
— Я надеюсь, товарищи, — в заключение сказал Стоичев, — вы этот сор из избы выбросите в мусорный ящик сами, поможете нам полностью ликвидировать хулиганство и преступность.
После собрания Стоичева опять окружили знакомые слесари и токари. Вызвав всеобщее удивление, к нему подошел Огурцов и спросил, весело поглядывая голубыми, чуть навыкате, глазами:
— Товарищ капитан, нашли, что ли, убийцу шофера Чурикова?
— Вас очень интересует это убийство? — удивился Стоичев.
— Да. Я был знаком с Чуриковым и в тот вечер виделся с ним, — с вызовом сказал Огурцов.
Стоичев помедлил, потом снова задал вопрос:
— С вами кто-нибудь был?
— Были два забулдыги, — усмехнулся Огурцов. Он явно играл, старался показать, что кое-что знает.
— Я вас прошу, товарищ Огурцов, зайти в отделение сегодня часам к девяти.
— Не особенно приятно к вам ходить, по собственному опыту знаю, — засмеялся токарь, ища сочувствия у товарищей. Но присутствующие молчали, и он посерьезнел.
— С разными делами мы по-разному встречаем, — улыбнулся и Стоичев. — Так что обязательно приходите.
— Придется, ничего не поделаешь, — вздохнул Огурцов.
С завода Николай Павлович вышел задумчивый. Собрание прошло нормально, люди его поняли и при случае сами расправятся со скандалистами. Хорошие люди в цехе. Откуда же берутся хулиганы и даже уголовники из рабочей среды, такой в общем монолитной, дисциплинированной, сознательной? Где и у кого учатся жить на чужой счет отдельные молодые рабочие? И странные бывают явления: Огурцов много лет слывет расхлябанным человеком, когда выпьет лишнего — он настоящий хулиган, но его нельзя заподозрить в воровстве, он до щепетильности честен; иной же парень кажется тихим, на работе ведет себя прилично, и вдруг на него заводится уголовное дело. Некоторые родители, занимающие большие посты, балуют детей деньгами и этим развращают их, приучают не уважать труд, трудовую копейку. Из таких детей вырастают стяжатели, хапуги, иногда попадающие в уголовную среду. Это понятно. Но он знает рабочие семьи, у которых на первом плане полезный труд, средства на строгом учете, дети приучаются к труду с малых лет, и откуда же, каким образом дурное влияние проникает к ним?.. За пять лет работы в органах милиции ему пришлось ознакомиться с немалым количеством уголовных дел, и всегда перед ним вставал этот вопрос, но до сих пор он не может дать на него точного ответа. Хорошо, думал иногда Николай Павлович, если нашелся бы из опытных работников человек, похожий на Макаренко, и написал книгу, раскрыл корни возникновения преступности, тогда легче было бы с ней бороться.