— Кураж! Ежели желаете быть циркист, надо иметь кураж. Что
это есть? Говорите вы, господин Вольдемар, и вы, господин Ана-
толь...
— Это... это...— Владимир растерянно оглянулся на брата.
— Смелость, храбрость, отвага, мужество! Бодрое, уверенное на¬
строение, господин Анжелло Бриаторо! — почти отрапортовал Ана¬
толий.
— Можно просто господин Анжелло,— милостиво заметил акро¬
бат.— А теперь на турник!
Владимир, как старший, ему исполнилось уже четырнадцать, на
год больше, чем брату, вышел вперед, но в нерешительности
приостановился.
— Алле! — Господин Анжелло взмахнул длинным, гибким хлы¬
стом и огрел ученика пониже спины.
Мальчик подскочил, ухватился за перекладину турника. Среди
сверстников он слыл весьма ловким. Раскачаться и сделать несколь¬
ко оборотов на перекладине турника ему сущий пустяк. Но совсем
иное дело, когда готовишься стать настоящим циркистом. А учитель
уже приказал:
— Резенвиль!
Чтобы быстро вертеться на турнике, надо делать в воздухе мгно¬
венные, почти неуловимые толчки. Господин Анжелло называет та¬
кие толчки коротким словом «швунг» и придает им большое зна¬
чение. Когда из его уст вырывается это слово — не зевай! — иначе
просвистит хлыст.
— Живо! Еще раз! Еще... Устал? Ничего... Швунг!
После Владимира на турнике его брат. И он достаточно ловок
и смел, однако и ему достается от требовательного учителя, считаю¬
щего хлыст основой педагогического вразумления.
— Вы есть правильные ученики!— одобрительно отзывается он.—
Не плачьте от мой кнут.
— Еще бы! Без битья не выучишься ничему...— с серьезным ви¬
дом поддакивает Анатолий, а в глазах его вспыхивают насмешливые
искорки.
— О да! Вся сила в кнуте. В детстве меня часто пороли, и вот
я — артист, акробат...
Занятия происходят в старом каретном сарае в глубине двора.
Сюда, в тихий московский переулок, с его уютными деревянными
особняками, утопающими в садах, не доносится городской шум. И тут
можно хранить занятия в тайне. Ведь — не дай бог!—о них прове¬
дает опекун Николай Захарович. Увлечение цирком он считает «гу¬
бительной страстью».
Мальчики сами смастерили турник, трапецию, брусья, повесили
кольца и натянули канат для хождения. Нашли и учителя — Анжелло
Бриаторо, артиста цирка Гинне, что на Воздвиженке, возле Арбат¬
ской площади. Учитель берет по рублю за урок. Деньги немалые, не
просто скопить их из медяков, получаемых на завтрак.
Ради счастья стать цирковыми артистами, братья готовы на лю¬
бые жертвы. Пожалуй, лишь в этом у них полное единодушие.
Внешне похожие настолько, что могут сойти за двойников, они очень
различны.
Владимир не так подвижен и жив, пытливый взгляд его темных
глаз будто прячется под густыми бровями. Анатолий порывист и
непосредствен, лицо его часто меняет свое выражение — то оно лу¬
каво-смешливо, то становится серьезным и озабоченным.
Акробат доволен прилежанием и способностями своих учеников.
С каждым уроком они все искуснее делают резенвиль, балансируют
на канате, выполняют сложные упражнения на кольцах.
Но внезапно эти занятия пришлось прекратить. Однажды, когда
старший брат ходил на руках, а младший висел вниз головой на тра¬
пеции, с порога сарая послышался грозный окрик:
— Что тут за балаган! Немедля прекратить безобразие!
В сарай не вошел, а влетел разгневанный опекун Николай Заха¬
рович. В сердцах он вырвал хлыст у потерявшего кураж господина
Бриаторо.
Николай Захарович был привязан к своим подопечным и, как
казалось ему, всячески заботился об их воспитании. Что только не
предпринимал он для такой цели! И вот все тщетно!
Впрочем, пора рассказать, почему он стал опекуном двух сорван¬
цов.
...1863 год. В Москве, в семье полицейского пристава Тверской
части Леонида Дмитриевича Дурова родился сын. Нарекли его Вла¬
димиром. Через год на свет появился второй сын, Анатолий. Но
мальчики рано осиротели. Мать их вскоре умерла от какой-то болез¬
ни. Отец стал заливать горе вином, или, как говорили в те времена,
принялся «тянуть мертвую чашу».
Чаша эта впрямь оказалась роковой для главы семьи Дуровых,
вскоре он дошел до белой горячки и скончался.
Осиротевших детей взял на свое попечение крестный отец Нико¬
лай Захарович Захаров.
Захаров был известен в Москве как опытный стряпчий, имевший
значительную клиентуру. Жил он в собственном доме, па широкую
ногу. Артисты, художники, литераторы бывали частыми гостями Ни¬
колая Захаровича.
Однако не только искусство манило гостей в барский особняк в
Чернышевском переулке. «Вся Москва» съезжалась сюда играть в
карты. Миллионщики купцы, промышленники Гучковы и Носовы,
обер-полицмейстер Огарев, даже сам генерал-губернатор князь
Долгоруков встречались за зеленым столом у Захарова.
Дети росли в одиночестве. Никому не было дела до того, чем они
занимаются, как и чем живут. Правда, Николай Захарович порой
считал своим долгом поговорить с мальчиками.
— Ну-с, каково в классах учение?— спрашивал он и, не дожи¬
даясь ответа, совал по гривеннику «на гостинцы», ласково гладил по
голове и тут же прощался.— Эх, недосуг, недосуг... Тороплюсь, ужо
выберу времечко — побеседуем по душам...
Но свободного времени для такой беседы не находилось. На ули¬
це нетерпеливый рысак уже бил копытом по булыжнику мостовой,
будто призывая хозяина поспешить по многим делам в суде, у нота¬
риуса, в торговых конторах и фирмах.
Мальчики учились в военной гимназии. Вернее, числились там,
ибо свет учения плохо до них доходил. Занимались они более всего
акробатикой.
Невольно способствовала тому бабушка Прасковья Семеновна.
Раз в месяц Владимир и Анатолий навещали ее во Вдовьем доме на
Кудринской площади. Добрая старушка, как могла, привечала осиро¬
тевших внучат, рассказывала им о подвигах бесстрашной кавалерист-
девицы Надежды Дуровой, угощала густым гороховым киселем, на¬
резанным ломтями, потом отпускала играть в большой сад позади
Вдовьего дома. Там собирались такие же дети, навещавшие пенсио¬
нерок общественного призрения.
Именно в этом саду Дуровы впервые свиделись со своим сверст¬
ником, пухловатым мальчиком, тоже кадетом, Куприным, который —
кто мог тогда подумать — станет известным штсателем и другом
одного из братьев.
Однажды бабушка сказала внукам:
— Сегодня мы пойдем в цирк...
— В цирк? Мы... Как же это? Уж не пошутила ли бабушка?
— Да, пойдем!
От радостного волнения братья растерялись, не знали, плакать
или смеяться. Круглое деревянное здание цирка Карла Гинне на
Воздвиженке давно влекло их к себе. Там, казалось, находился неве¬
домый, таинственный мир, населенный неземными существами,
творящими чудеса.
Все в том мире было диковинно, интересно. Одни афиши чего
стоили. А циркисты! На афишах они выглядели как полубоги, для
которых нет ничего невозможного. Они поднимали невообразимые
тяжести, летали по (воздуху, балансировали на канате, протянутом
под самым куполом, вихрем скакали на лошадях, прыгая сквозь
обручи.
Увидеть все это своими глазами — негаданное, великое счастье!
— Бабушка, мы пойдем в цирк Гинне? Сейчас? Сегодня?
Сборы были недолги. Прасковья Семеновна достала из кипарисо¬
вого сундучка узелок, извлекла из него смятую зеленую трехрублев¬
ку. Старушка еле успела накинуть салоп и напялить парадную
черную шляпку, а мальчуганы уже теребили ее за рукав и влекли за
порог.
Кудринскую площадь почти перебежали. Поварская улица с ее
старыми липами показалась нескончаемой. Пересекли Арбатскую
площадь. Добрались до стройной церкви Бориса и Глеба. Бабушка
тут приостановилась, перевела дух, собралась было перекреститься,
но внуки не дали и руку поднести ко лбу. Еще бы! С угла Воздви¬
женки уже доносилась музыка. Веселая. Зазывная. Обещающая
удивительные впечатления цирковая музыка.
Карл Гинне, практичный немец, умел потрафить любым вкусам.
Представления его манили разную публику. У входа в его цирк
сталкивались те, кто вместе обычно не бывал: и офицеры в набро¬
шенных на плечи «николаевских» шинелях-чгелеринах, и дамы-щего¬
лихи в шляпах с перьями, и купцы в шубах и суконных поддевках, и
чиновники (в форменных фуражках с кокардами, и мастеровые в по¬
трепанных чуйках.
Запыхавшаяся старушка в шляпке, сбившейся набок, с двумя
цеплявшимися за рукава мальчуганами, еле протискалась к окошеч¬
ку кассы. Извлекла из недр бархатной сумочки трехрублевку, про¬
тянула ее в окошечко. Мальчикам показалось, что прошла целая
вечность, пока появились коричневые бумажки билетов.
— Скорее, скорее! Как бы не опоздать...
К своим местам подымались по крутой лестнице. Еще внизу ка¬
кой-то человек, второпях бабушка лишь заметила его порыжевшее
пальтишко и подвязанную щеку, спросил:
— Билеты есть?
— Вот!—бабушка сунула человеку коричневые листочки и по¬
спешила за внуками, быстро взбиравшимися по ступенькам.
Ничего, что места оказались чуть не под самым куполом. Зато
отсюда был виден весь цирк — и засыпанный опилками манеж, и
ряды кресел, обитых красным бархатом, и полукружия жестких ска¬
меек, расположенных ярусами. И совсем близко, почти над головой,
блестели подвешенные на тросах трапеции и какие-то другие гимна¬
стические снаряды.
Яркий свет слепил глаза. Гремел оркестр, оглушительно бил ба¬
рабан, звенели медные тарелки. Из конюшен исходил какой-то осо¬
бенный теплый терпкий запах.
Началось томительное ожидание представления. Но вот послы¬
шалось громкое, как пистолетные выстрелы, щелканье бича, топот
копыт, веселый приказ: «Алле!» На манеже, подобно сказочному
видению, показалась прелестная наездница.
И в этот миг над бабушкиным ухом раздался требовательный го¬
лос:
— Ваши билеты?
— Опять? Я уже отдала... там внизу...
Человек в шитой золотыми галунами униформе ответил:
— Вольно было отдавать! Ному дали, тот сюда и сядет...
Старушка всплеснула руками. Денег на покупку новых билетов
не было, а человек с галунами был неумолим.
Как в тумане спускались мальчики с лестницы. Ничего нет горше
обманутого ожидания! Пистолетное щелканье бича, веселая музыка
галопа, ослепительные огни манежа, блеск свисающих трапеций —
все это казалось волшебным сном. Сном, который никогда не за¬
быть...
Оставалось утешаться общедоступным зрелищем балаганов. На
масленицу в Москве они открывались во множестве.
Москва семидесятых годов прошлого века... Даже центральная
Тверская улица еще не может похвалиться благоустройством. Ка¬
менные дома в окружении деревянных строений выглядят случай¬
ными пришельцами. На перекрестках торчат полосатые будки с на¬
званиями полицейских частей города: «Тверская», «Сущевская»,
«Мясницкая». А сами будочники, вооруженные алебардами, одеты
в серые мундиры с фалдами и девятью медными пуговицами на
груди.
Вечером в городе мерцали громоздкие фонари-плошки с коптя¬
щими фитилями, опущенными в конопляное масло. Заправляли и
зажигали их пожарные, тоже в серых мундирах, с колпаками на го¬
лове.
Булыжная мостовая доставляет жестокие испытания любителям
быстрой езды. Извозчичьи рыдваны называются дрожками потому,
что пассажиры трясутся в них, как в лихорадке. Но люди состоятель¬
ные ездят в щегольских колясках, фаэтонах, каретах, ландо и в дру¬
гих комфортабельных экипажах.
Трактиры славятся хлебосольной русской кухней: кулебяками в
несколько ярусов из мяса, рыбы, дичи, грибов, квасами на любой
вкус. Рестораны завлекают изысканными блюдами: устрицами, до¬
ставляемыми из Остенде, средиземноморскими омарами и лангуста¬
ми, винами из Бордо и Бургундии. Даже обычные завтраки и обеды
обставляются здесь о такой пышностью, что походят на священно¬
действие.
Можно подкрепиться и на улице. «Сбитень! Горячий сбитень!»—
разносчики с дымящимся самоваром на лотке ловко снуют в толпе и
чуть не на ходу наливают в чашки свой напиток из меда или патоки,
разбавленный кипятком с пряностями. «Сбитень горячий пьет
подьячий! Сбитень-сбитенек пьет щеголек!»—приговаривают расто¬
ропные продавцы, им вторят другие: «А вот кому калачи с пылу-
жару... Бублики, пряники!»
Есть в Москве диковинный уголок. Это Девичье поле — царство
веселья. Кадеты Первой московской военной гимназии Владимир и
Анатолий Дуровы нею масленичную неделю не посещали занятий.
Вместо того чтобы идти в гимназию, они отправлялись на Девичье
поле.
Уже на широкой Пречистенке чувствовалось особое, праздничное
настроение. По улице мчались лихие тройки со звонкими бубенцами
и о щегольской упряжью, пароконные сани, покрытые коврами,
простецкие розвальни, запряя^енные невзрачной сивкой или булан¬
кой, но разукрашенные цветистыми лентами.
За аллеями старых лип Садовой улицы начинались владенья са¬
мого царства веселья. Девичье поле, обычно пустынное, вдруг пред¬
ставало сплошь застроенным дощатыми балаганами, зверинцами,
каруселями, крутыми горками для катания, тут же размещались
трактиры, харчевни, чайные «с подачей горячительных напитков» и
прочие закусочные и питейные заведения.
Нестройная музыка оркестров, дудки, рожки, сопелки, звонкие
голоса сбитенщиков, продавцов яблок, пирожков и разных сластей,
смех и говор толпы, ржанье лошадей — все сливалось в оглушитель¬
ный, непрекращающийся гомон. Всякий становился здесь участником
развлечения: вскакивал на коня карусели, возносился ввысь в рас¬
писной лодочке качелей, разглядывал семь чудес света в глазке
черного ящика панорамы и, конечно, заливался смехом от шуток и
прибауток балаганного деда-зазывалы.
У братьев разбегались глаза. Необыкновенное обступало со всех
сторон. На пестро размалеванных афишах одного балагана гигант¬
ский удав сжимал в страшном объятии светлорусую красотку,
негры-людоеды поджаривали на костре европейца в клетчатых брю¬
ках с пробковым шлемом на голове. Рядом Еруслан-богатырь пора¬
жал мечом несметное число врагов.
Аляповатая вывеска другого балагана извещала, что здесь:
— Без обмана: мильён слов в минуту!—рассмеялся Владимир.