Дэвид стряхнул пепел на пол.
– А как вы продвинулись, Митчелл? – спросил он. – Вы же не будете вести себя официально? Потому что у меня есть одна чудесная зацепка, которую я готов выменять на краткое описание текущей ситуации.
– Сперва вашу чудесную зацепку, если не возражаете, – ответил Митчелл. – А тогда я решу.
И Дэвид послушно выложил свой разговор с Джоан и Хилари, включая услышанное Джоан из-за двери музея.
– «Так это ты?» – повторил Митчелл. – Звучит так, будто он вора застукал, верно?
– Не исключено.
– А что еще это может значить?
– Ну, данные слова лишь означают, что Фентон обнаружил в музее кого-то и был удивлен, увидев, кого именно. Вполне естественное замечание, если бы не эти кражи. Но поскольку мы о них знаем, то невольно их сюда приплетаем. Но я не вижу особого смысла рассуждать, почему Фентон так сказал. На самом деле мы хотим знать, кому это было сказано.
– Это верно.
Инспектор Митчелл задумчиво перелистал страницы блокнота.
– Трудность в этом деле не связана со временем, поскольку в действительности времени прошло немного. Фентон ушел со сцены за семь-десять минут до конца спектакля и отправился в музей. Учитывая выход на поклоны и задержку перед тем, как его нашли, получаем минут двадцать. Это должно сильно сузить круг подозреваемых, но – не сужает. Исключает нескольких членов труппы, которые однозначно были на сцене, но остальные ходили все это время туда-сюда. Чудная такая пьеса, все появляются и пропадают, как чертики из табакерки.
– У Шекспира не бывает медленных сцен, – ответил Дэвид. – Но на этот раз все гораздо проще. Игралась сильно сокращенная версия, подогнанная под два часа с двумя короткими антрактами. Сходите как-нибудь в «Олд Вик» и посмотрите, как все выглядит на самом деле.
– На фиг, на фиг, – сказал инспектор Митчелл и нарисовал кружочки вверху чистой страницы. – Один из них говорит неправду. И больше всех на лжеца похож Бассет. Я бы его при прочих равных выбрал в качестве вора. В труппе, куда он ненадолго уходил, случились неприятности. Здесь у него тоже времени было больше, чем у других, поскольку он ушел в конце последней сцены с Фентоном. Бассет говорит, что Фентон отправился в музей, пока он оставался возле двери на сцену. Но он вполне мог пойти с Фентоном, проломить ему голову и вернуться назад – в течение минуты. И видеть его было бы некому.
– Кроме Джорджа Лемминга, – заметил Дэвид, подвинув стул поближе и тоже посмотрев в заметки.
– Он говорит, что был на передней подъездной аллее перед домом, – возразил Митчелл. – Оттуда он бы ничего не увидел и не услышал.
– А этот молодой красавец?
– По его словам, после ухода со сцены он оставался с Бассетом на ступенях. Тут их показания согласуются, но не в этом дело. Я бы ожидал, что Бассет будет там в момент ухода Трента, то есть через некоторое время после собственного ухода. У него хватило бы времени заняться Фентоном до того, как Трент уйдет со сцены.
– А Гэш?
– Вот и вы его назвали. На мой взгляд, в этом мистере Эдуарде Гэше есть что-то очень неприятное.
– Помимо его характера?
– Так, не надо выпускать на меня вашу пафосную психологию. Может, у молодого Гэша и есть комплексы, но, на мой взгляд, это самая обыкновенная нечистая совесть. Он говорит, будто не может точно вспомнить, что делал, когда ушел из музея к концу второго антракта и до своего последнего выхода. Полагает, где-то бродил в одиночестве, пока Лемминг пел в конце спектакля. Остальные утверждают, что вернулся он как раз на поклоны. Бассет не помнит, чтобы его видел, и никто не помнит, что видел его в это время. Удобная память, так я это называю. И стоит вспомнить его поведение, когда Фентона уже нашли. Если мистер Гэш не воспользовался этим временем, чтобы избавиться от орудия убийства, то что он тогда делал?
– Я думаю, плохо себя чувствовал, – ответил Дэвид. – Все-таки вы предубеждены. Но я, видите ли, восхищен игрой Гэша, так что и обо мне можно сказать то же самое. Мне бы очень не хотелось, чтобы театр потерял такого перспективного актера. Думаю, его поведение полностью соответствует его переживаниям по поводу Фентона и горячему желанию избежать дальнейших с ним стычек в этот вечер.
– И из-за этого желания он удрал, когда Фентон был не в состоянии продолжать ссору?
– Конечно, из-за этого. Вероятно, он от всего сердца желал Фентону провалиться к дьяволу. И вдруг увидеть, что Фентон как раз по этой дороге и направился, – огромное потрясение для человека столь чувствительного. Кроме того, мы согласились, кажется, что убийца – это и есть вор. Разве Гэш не сообщил, что у него украли жалованье?
– До сегодняшнего дня он не удосужился доложить, – презрительно сказал Митчелл. – Когда у него оказалось время подумать. Старый трюк, сами понимаете.
Они замолчали, погруженные в свои мысли.
– Не вижу, куда тут приткнуть показания Джоан, – наконец произнес Дэвид. – Фентон сказал Иксу: «Так это ты?»
– Кто такой Икс?
– Дорогой мой Митчелл, знал бы я, кто это, не назвал бы его Иксом. Это же не дело о шантаже.
– Говорите дальше.
– Неизвестный ничего не ответил – по крайней мере, Джоан ответа не слышала. Она вернулась на сцену, а через некоторое время туда пришел Фентон. Почему Икс его так спокойно отпустил?
– Может быть, оцепенел, когда его обнаружили? А подумав, решил, что лучше бы избавиться от Фентона побыстрее, пока он никому больше не сказал.
– Но Фентон мог сказать сразу же.
Инспектор поморщился:
– Конечно. Но эта реплика могла ничего особенного не означать. Я выясню конкретнее, если узнаю, кто был с Фентоном в музее, когда она прозвучала.
– А если никто не сознается, что был с ним в музее в этот момент?
– Тогда я буду знать, что лжец в этой труппе добавил в свой репертуар еще один номер.
– Проникаетесь атмосферой театра? – осведомился Дэвид. – Но это будет отрицательный результат. Согласно вашим данным, кто мог там быть?
– Бассет, Гэш и очень небольшой шанс, что Лемминг.
– Так. – Дэвид откинулся на стуле. – Это несколько сужает поиск. Найдем орудие убийства – и он сузится еще больше.
Инспектор Митчелл встал и положил перед собой булаву.
– Я с вами говорил пока только о труппе, – сказал он. – А теперь расскажу про школьного учителя.
Глава 8
Все согласились, что день не мог быть прекраснее, несмотря на исключительную жару и не допущенный Провидением дождь, столь необходимый садам.
Матч разворачивался захватывающий. Говард сделал двадцать три рана и был выбит мистером Кокером, по беспечности забыв держаться внутри криза. После его катастрофического выбывания отбивать вышел Алистер Уинтрингем, и они с Кокером-старшим, отлично игравшим, довольно быстро довели счет до шестидесяти девяти. Отцы помрачнели, а зрительницы-матери разрывались между гордостью за сыновей и состраданием к мужьям.
Сильнее всех страдал полковник Флиндерс-Кроуфорд. Вес и размеры определили ему место на границе, и он был поставлен на позицию лонг-он, слева от калитки. Но к несчастью, наиболее успешные драйвы Алистера находили брешь между полковником Кроуфордом и филдером сквер-лег, слева напротив калитки. После двух столкновений с неосмотрительным филдером, в которых последнему пришлось несладко, полковник решил изо всех сил блокировать эти отбивы, что и стал делать, бросаясь под них с вытянутой ногой. Несколько раз у него получилось, и он соответственно пострадал, тем более что мяч всегда попадал в одно и то же место, так что в контакт с ним входила правая лодыжка. Конечно, полковник мог бы нагнуться к мячу, но армейская муштра рано заставила его вступить в ряды несгибаемых, и он готов был лучше пожертвовать одним суставом, чем собственными принципами.
«Бедный мой Таппи, – думала миссис Флиндерс-Кроуфорд, очаровательная в полотняном костюме и милой шляпке, – как он страдает, бедняжка. А эти сопливые мальчишки каждый раз ухмыляются, когда он перехватывает мяч, идущий за границу поля».
Когда мяч снова ударился в ногу полковника и отскочил к калитке, жена сочувственно отвела глаза и со скучающим любопытством оглядела собрание. Кто этот молодой человек, разговаривающий с медсестрой? Она его точно где-то видела, такое лицо невозможно забыть: смазливый до крайности, что юноше не подобает. Не ее тип, конечно, ей нравится нечто более забавное, но все же…
– Марк! – обратилась она к сыну, сидевшему возле нее на земле. – Что за учитель беседует с мисс Фосетт?
– Где? А, это не учитель, мам. Ты же знаешь, кто это.
– Если бы я знала, я бы тебя не спрашивала.
– Это герцог.
– Кто?
Это слово пробудило в миссис Флиндерс-Кроуфорд весь ее небольшой снобизм.
– Во вчерашней пьесе. Актер, изображавший герцога.
– А! – Миссис Кроуфорд тут же преисполнилась неприязнью к молодому человеку, который мог быть преподавателем в волшебном колледже ее мечты, но не стал им. – Непонятно, что он делает здесь сегодня.
– Они все здесь. Смотри, вон еще артисты, вон в том углу!
– Не показывай пальцем, Марк. Я совершенно этого не понимаю.
– Уинтрингем говорит, им пришлось остаться тут из-за убийства.
– Марк, не болтай глупостей, – утомленно попросила миссис Флиндерс-Кроуфорд, и Марк воздержался от дальнейших объяснений.
Мать смотрела на него хмуро, и вид у нее был озадаченный. Она надеялась, что Марк перерастет манеру ляпать первое, что придет в голову, есть в этом смысл или нет. Говорят, маленькие дети не знают различия между правдой и вымыслом, но она думала, что в возрасте Марка какое-то понятие об этом должно быть. Надо бы обсудить это с Таппи.
Взрыв аплодисментов снова вернул ее внимание к игре. Ее муж, уязвленный очередным ударом в раненую ногу, бросил мяч прямо и чуть не положил конец удачному партнерству у калитки. Счет достиг уже восьмидесяти одного, но время начинало поджимать.
В другом конце зрительского ряда Джудит Ридсдейл присела рядом с миссис Кокер.
– Чувствуете мучительное раздвоение? – спросила она улыбаясь.
– Ужасное. Стараюсь оставаться нейтральной.
– А где другие ваши сыновья? Обычно вся семья к вам прилипает как пиявки, когда вы приезжаете.
Миссис Кокер ответила не сразу.
– Наверное, я предатель, – наконец произнесла она, – но вам можно доверять и вы меня мальчикам не выдадите, а знать это, мне кажется, вам следует. Очевидно, ученики проведали об этом ужасном деле в странствующей труппе.
– Ученики?
Джудит была неприятно поражена.
– Конечно, я не думаю, что они все рассказали родителям, – продолжила миссис Кокер. – Это мне мои мальчики все рассказывают о своих делах.
– Но как они узнали?
– Мне точно неизвестно. Предполагаю, благодаря юному Уинтрингему. Нам всегда сообщают о его знаменитом дяде. И все они считают, что доктор Уинтрингем занимается этим расследованием.
– Ну, – ответила Джудит, – он помогает чем может. Но, разумеется, тут работает полиция. Может быть, вы заметили здесь незнакомых людей, которые очень стараются действовать незаметно. Скорее всего, они ищут предмет, использованный в качестве оружия. Как все это ужасно! – вздохнула она.
– Я вам очень сочувствую, – сказала миссис Кокер, кладя ладонь на руку Джудит. – Это действительно ужасно: в такой момент такая трагедия, вторгшаяся извне, совершенно неожиданно – и вы никак не могли ее предотвратить.
– Слава богу, что есть родители, которые так на это смотрят! – ответила тронутая Джудит. – Вы себе представить не можете, как я рада слышать ваши слова. Наверное, поэтому ребята сегодня такие тихие. Во все глаза смотрят на полицию.
– Скорее всего.
Джудит вздохнула и пошла искать мистера Ридсдейла. Если бы все матери были такие, как миссис Кокер!
Она миновала миссис Биллингтон-Смит с сыном, полностью оправившимся после излишеств с лимонадом. Он сидел между матерью и отцом, скучая и вертясь. Кажется, им совершенно не о чем было с ним говорить, как и ему с ними. Она прошла мимо своего зятя: он стоял, прислонившись к дереву, и вел серьезный разговор с профессором Притчардом. Зять улыбнулся ей, когда она проходила, но тут же повернулся к собеседнику.
– Кстати, – спросил он, когда речь профессора подошла к концу, – где ваш мальчик? Зарабатывает раны команде, я полагаю? Он не имеет права так вами пренебрегать.
– Нет, на этот раз он не играет, – кротко ответил профессор. – Думаю, он работает в саду.
– В саду?
– Он поливает школьные сады. Мальчики подсказали мне, где его найти, и он мне сообщил, что проводит эксперимент.
– Какой именно?
– Он не сказал. Точнее, – объяснил профессор со свойственной ему точностью, – он заявил, что не станет сейчас рассказывать, потому что может не получиться. Экспериментам это свойственно, объяснил я. Но он мне посоветовал посмотреть матч, который, по его мнению, обещает быть интересным. Я считаю, что в чужие эксперименты лезть нельзя, и понимаю, когда мое присутствие нежелательно, так что вот я здесь, и матч действительно интересен, – закончил профессор, – особенно с точки зрения биологии. Вы заметили, что играют пять пар – в смысле пятеро отцов и их сыновей? Я обратил на них особое внимание, это захватывающее зрелище.
Дэвид рассмеялся и посмотрел на часы. Осталось еще двадцать минут игры, и школе не хватало тринадцати ранов. Он подумал, что можно тихо пробраться в сад, поговорить с Брюсом Притчардом и потом досмотреть финал. В конце концов, Алистер и Кокер все еще отбивают, и заработать тринадцать ранов – тут и двадцати минут не надо. В результате игры оставалось мало сомнений. А вот действия Притчарда-младшего вызывали неподдельный интерес. У этого мальчишки есть идеи и способности к их воплощению – именно эти качества сделали его отца знаменитым. И еще он друг Алистера, и просьба Гермионы, пока не выполненная, застряла у него в памяти.
Но когда он дошел до школьного сада, там никого не оказалось. Аккуратные ряды клумб – каждая закреплена за двумя мальчиками – казались темными и влажными. Цветы опустили тяжелые лепестки в самоцветах капель, листья поникли, замазанные землей. А Брюса Притчарда нигде не было видно.
Маленькая Бренда Ридсдейл спокойно топала по тропе вдоль изгороди, отделяющей нижний конец крикетного поля от дома Крэнстонов. Она с большим удовольствием выпила чаю и теперь хотела порадовать кенаря мисс Крэнстон неудобоваримыми крошками, крепко зажатыми в кулачке. Из-за изгороди доносились удары и щелчки игры, но Бренда ничего не видела, потому что была ниже изгороди. Это вдохновляло, поскольку и ее никто с той стороны не видел, и хотя девочка знала, что мисс Крэнстон всегда ей рада, мама таких частых визитов не одобряла – не разрешала беспокоить секретаршу. «А это глупо, – думала Бренда, – потому что я знаю, что ее не беспокою, иначе она говорит: “Иди погуляй, Бренда, хорошая девочка”».
До коттеджа она добралась даже раньше, чем думала. Дверь оказалась открыта, а внутри вроде бы никого не было.
«Наверное, они оба смотрят игру, – подумала Бренда. – Тем лучше».
Она на цыпочках прошла в гостиную, не поддаваясь соблазну фарфоровых домиков и собачек, подвинула стул к клетке кенаря и залезла на него. Дотянувшись до клетки, она стала проталкивать крошки сквозь прутья. Кенарь смотрел на нее, склонив голову набок. Он ее знал и не боялся, но предпочитал подождать, когда клетка снова будет принадлежать только ему.
– Крошки, Дикки! – сказала Бренда. – Смотри, какие вкусные!
Из коридора донеслось удивленное восклицание:
– Кто там?
Бренда покачнулась, выпустила клетку, которая закачалась так сильно, что кенаря мотнуло из стороны в сторону и он захлопал крыльями.
– Боже мой! – воскликнула Соня Фентон, входя в комнату.
– Ох, господи! Я из-за вас чуть не упала, – сурово сказала Бренда, изо всех сил стараясь остановить клетку. – Вы не могли бы сделать, чтобы она не качалась? Дикки может удариться, а крошки – выпасть.
Соня была так поражена, что выполнила указание. Бренда слезла со стула. Она сразу узнала актрису и решила, что на сцене та смотрится лучше. Хлопчатобумажный халат был ей довольно тесен, а оборки из органди смотрелись неряшливо. Сценический костюм намного эффектнее.