– Весьма вероятно.
– Я хочу сказать, что, сопоставляя показания мистера Крэнстона со словами этого мальчика, Притчарда, а также с утверждением Билли и с сообщениями о различных кражах, мы приходим к некоторому решению, если вы меня понимаете.
Дэвид на пару минут задумался.
– А! – сказал он. – Мне это даже в голову не приходило.
Понедельник
Глава 14
Мистер Скофилд сидел у открытого окна своей комнаты, уронив на руки разламывающуюся от боли голову. В полумраке смятая постель казалась холодной и заброшенной. Пытаясь отвлечься от мыслей о прошлом, он читал далеко за полночь. Но как только он потушил свет и постарался заснуть, мозг заполнили видения: Соня в юности, Соня в скорби, Соня в своем ложном выздоровлении, в первые дни их злополучного брака, и от этих видений он ворочался и метался, не в состоянии заснуть. Наконец, уже не в силах выносить их, он сел у окна, глядя, как гаснут звезды и проступают в сером рассвете контуры школьных зданий. Самой болезненной частью его страданий было осознание никчемности Сони. Это оглушало, сбивало с толку, разрушало все понятия о ней. Скофилд злился на нее с самого развода, страдал от унижения, неотделимого от факта, что она предпочла другого, от несправедливости, которую получил за свою любовь. Но была еще какая-то извращенная гордость за ее красоту, талант, привлекательность. Все это когда-то принадлежало ему, хотя и было быстро утрачено. И он верил, что это его вина, а не ее.
Ее появление смыло все это напрочь. Перебирая прошлые годы, выхватывая воспоминания о ней, Скофилд в свете своего теперешнего знания видел, что все прошедшее явилось лишь подготовкой к ее нынешнему образу. Всегда думающая только о себе, беспокойная, поверхностная, обладательница хрупкой красоты, не пережившей трудностей, непостоянная и вечно неудовлетворенная из-за собственной мелочности – теперь Скофилд видел полный портрет Сони и видел семь лет своей жизни, потраченных на самоистязание ради того, что существовало только в его воображении.
Он сам поразился своей циничной оценке ее деградации. Смерть любовного мифа была мучительной. Но он помнил и осознавал с решительной честностью свое полное и презрительное безразличие, когда она заговорила с ним возле музея. Его имя, произнесенное ее губами, никакой боли в нем не вызвало. Он страдал в музее, пока она открывала полицейскому инспектору и всем прочим свою истинную суть. Но ее извращенная, неискренняя притягательность, когда они шли вместе к дому Крэнстонов, не тронула в нем ни ума, ни сердца, вызвав лишь некоторую неловкость. Будто бы шапочный знакомый попросил у него денег в долг. А больше ничто в нем не шевельнулось. Лишь позже, осознав, что за революция произошла в его душе, он начал переживать.
Положив руки на подоконник, Скофилд опустил на них голову и немного поспал. А когда проснулся с затекшими конечностями, солнце уже взошло, освещая сарай с рассадой и сверкая на стеклах парников с молодым салатом. Он подумал, что колледж «Денбери» ему нравится и обидно будет оставлять ее в конце учебного года. Придется подумать о новой работе. И вполне естественной показалась мысль, что эти временные трудоустройства – совсем не то, чего он хочет на самом деле. Он шатался все эти годы с места на место, потому что непрестанно ждал и искал. Чего ждал? Что Соня к нему вернется? Что кто-то его утешит? Пустые надежды. Нет никакой Сони, есть увядающая женщина, цепляющаяся за свое тающее обаяние, пеняющая на судьбу, которую сама себе выбрала. И никто на свете не сможет занять ее места. Но есть его призвание – дети, которых надо учить, с которыми надо играть, ставить на дорогу, ведущую к надежной и счастливой жизни. Мистер Скофилд подумал, что еще не стар для поиска постоянной работы, которой желал теперь всем сердцем.
Уже вставая от окна, он услышал голоса от задних ворот, и через секунду на аллею медленно въехал большой темно-синий автомобиль. В нем сидели инспектор Митчелл и детектив-сержант, работавший с ним над этим делом. Лица у них были серые и осунувшиеся, и они не разговаривали друг с другом, подъезжая к двери музея.
Бреясь перед зеркалом, мистер Скофилд сообразил, что у этих двоих тоже выдалась бессонная ночь.
Джудит Ридсдейл беспомощно стояла в середине своей гостиной – кресла и диваны сдвинули к стене, освободив пространство в центре. Мистер Ридсдейл, Дэвид Уинтрингем и инспектор Митчелл возле окна переставляли туда-сюда небольшой стол и пододвигали к нему кресла. Наконец инспектор поднял руку:
– Так подойдет. Мы хотим, чтобы кто-то, а лучше несколько человек могли встать вокруг стола и выглянуть в окно и чтобы это выглядело естественно. А в центре стола нужна большая ваза с цветами. Да, док, именно так. И еще, миссис Ридсдейл: у вас есть хорошие золотые часы? Или платиновые, это не столь важно.
Несколько недоумевая, Джудит посмотрела на свои наручные часы и отдала их Митчеллу. Это была небольшая изящная штучка, и инспектор обрадовался:
– Прекрасно! Именно это и нужно.
– С какой целью? – спросила Джудит.
Десять часов утра в понедельник, когда столько домашних обязанностей требуют внимания и сил, казались ей не слишком подходящим временем для салонных фокусов.
– Я хочу, чтобы их украли, – жизнерадостно сообщил инспектор, положил часы рядом с вазой ближе к окну и отступил, оценивая результат. – Отлично. Из комнаты их не видно, если специально не высматривать. Вы не волнуйтесь, миссис Ридсдейл, – добавил он, заметив ужас на лице Джудит, – они к вам вернутся. Но смысл тут вот какой. Через пять минут я приглашу сюда всех актеров, кроме Бассета – он предстанет перед магистратом, как только я здесь закончу. Я думаю, что вор – он же и убийца Роберта Фентона – увидит ваши часы и возьмет их. Доктор убежден, что он настоящий клептоман. Иначе он не рисковал бы красть за пределами труппы после того, как убил человека, его разоблачившего. Он, таким образом, должен проглотить любую наживку. Другие актеры вряд ли обратят на часы особое внимание: они привыкли, что вещи валяются где попало. Вор надеется выйти сухим из воды, думая, что я уверен в виновности Бассета. Когда часов хватятся, он рассчитывает быть за много миль отсюда. Так что, как видите, если он поддастся искушению, а я, коли повезет, заставлю его сознаться в убийстве, преступника можно будет арестовать прямо в этой комнате и обнаружить при нем часы – доказательство вины.
– Ой, – дрожащим голосом сказала Джудит. – А можно это будут не мои часы?
– Я возьму у Джилл, если хочешь, – вызвался Дэвид. – Она ждет в машине.
– Нет, я сама к ней пойду! – воскликнула Джудит. – Почему ты ее не привел? Инспектор, на самом деле я не против. Но не стоило рассказывать мне свой план. Я же могла предупредить вашу намеченную жертву.
– Вы не знаете, кто это.
– Нет, конечно. Но давайте тогда сразу начнем. Чтобы побыстрее закончить.
– Чем быстрее, тем лучше, – заметил Чарльз Ридсдейл. – Мальчики сейчас в классах. Если возможно, я бы предпочел, чтобы все здесь завершилось до перемены. Вряд ли детям стоит видеть, как уводят арестованного.
– Совершенно верно, – поддержала Джудит.
– Тогда, если миссис Ридсдейл согласна ссудить мне свои часы, у нас все будет готово, – покладисто сказал инспектор и придержал дверь перед выходящей Джудит.
Актеры «Шекспир плейерз лтд.» робко вошли в комнату, явно обеспокоенные. Они угадывали цель этого собрания и со страхом ждали его исхода. Джордж Лемминг, встречавший на передней аллее режиссера, стоял с ним чуть в стороне и тихо обсуждал ситуацию.
– Вы знаете, что он задумал? – спросил Дьюхарст, ткнув большим пальцем через плечо в сторону Митчелла.
– Хотелось бы знать. Может, намерен нам сообщить, что Бассет сознался.
– Вы правда считаете это вероятным?
– Что? Что Лайонел сознался или что инспектор нам об этом скажет?
– Хоть то, хоть это.
– Откровенно говоря, нет. Но что-то же я должен был вам ответить?
Дьюхарст невесело улыбнулся, посмотрел на актеров своей труппы и резко спросил:
– Где Соня?
– Как всегда, опаздывает. Она, как вы знаете, поселена отдельно от других девушек, в коттедже Крэнстонов. – Лемминг обошел стоявший у окна стол и понюхал цветы в вазе. – Вон этот коттедж, виден за деревьями.
Дьюхарст и кто-то еще протиснулись вслед за ним.
– Покоится в объятиях роскоши, – сказал Найджел Трент.
– Но под хорошим присмотром, – вставил Эдуард Гэш. – У мисс Крэнстон есть принципы, я в этом не сомневаюсь.
– Вы про то белое здание? – осведомился Дьюхарст.
– Нет. – Все столпились теснее. – Вон те трубы… вон тот кусок красной крыши… вон та рощица… красная черепица…
– Ну а вот и сама Соня идет сюда по аллее, – заметил Дьюхарст. – Лучше поздно, чем никогда.
Он вернулся в центр комнаты и выбрал себе кресло возле камина. Остальные расположились по кругу. Соня Фентон вошла, вымученно улыбнулась Джорджу, подошла к Дьюхарсту и молча обменялась с ним рукопожатием, предполагавшим сильные эмоции, после чего опустилась на стул рядом с режиссером. Джордж Лемминг сел возле стола у окна.
В комнату молча вошли трое полицейских, заняв ключевые позиции. Актеры занервничали в ожидании того, что за этим последует. Инспектор Митчелл повернулся к труппе спиной, взял себе стул и поставил его рядом с тем, на котором устроился Дэвид.
– Видели, как он взял? – шепотом спросил тот.
– Да, как же. Это же, черт побери, профессионал.
– Я созвал это собрание, – начал инспектор Митчелл, – зная, как всем вам надоело здесь находиться. Но, уверен, вы понимаете, почему я так поступил, тем более что дело завершено, к полному и несомненному удовлетворению всех, кроме виновного. Поэтому я сперва раскрою вам причины задержания и ареста одного из вас.
Вздохнув с облегчением, актеры стали предлагать друг другу сигареты.
– Лайонел Бассет, – продолжил инспектор, – оказался в плохих отношениях со всей вашей труппой, но хуже всего сложились они с Фентоном. Бассет был не особенно хорош на сцене и неуклюж вне ее, когда следовало монтировать декорации или нагружать грузовик. Кроме того, он был бестактен, лез в душу и наступал всем на мозоли. Поэтому не приходится удивляться, что вы выбрали его козлом отпущения, когда у вас стали пропадать вещи. К тому же вы услышали, что подобные случаи происходили и в труппе, куда временно переводили Бассета. После убийства Фентона казалось очевидным, что у Бассета была возможность это сделать, ведь это же он нашел Фентона лежавшим на полу в музее. Лайонел запросто мог его сперва стукнуть, а уже потом сообщить. Мотив, связанный с кражами, весьма ему подходил, а его очевидный страх, перешедший в панику, делал возможным только один вывод. Учитывая все это плюс факт кражи, произошедшей в доме учителей после убийства, и украденные деньги, частично найденные в кармане Бассета, вы можете спросить: зачем я рассказываю то, что наверняка напишут в газетах через пару дней? Что ж, мне жаль разочаровывать тех, кто имеет зуб на Лайонела Бассета, но я с абсолютной уверенностью заявляю: вор не он и Роберта Фентона убил тоже не он.
В комнате послышался общий вздох изумления. Эдуард Гэш выпрямился на стуле, вцепившись в его края, будто боялся соскользнуть. Джордж Лемминг оперся локтем на стол и подпер голову рукой.
– Во-первых, человек, совершивший это преступление, – вел далее инспектор Митчелл, – по характеру совершенно противоположен Лайонелу Бассету. К тому же он специалист по мелким кражам, умеет воровать в мгновенье ока, прямо под носом у владельца. Бассет очень молод. В профессиональном театре он всего три года. До поступления в «Шекспир плейерз» учился в школе актерского мастерства и несколько месяцев работал в пригородном репертуарном театре. И никогда там не было никаких краж, как и в первый год его работы в вашей труппе. Так что вряд ли он внезапно овладел блестящей техникой воровства, судя по результатам, вполне профессиональной. Во-вторых, у человека, убившего Роберта Фентона, было на это очень мало времени. Все вы отлично знаете пьесу, я полагаю. Но знаете ли вы точный ее временной график, конкретные моменты выхода и ухода, чтобы выбрать безопасное время, то есть в ответ на внезапную провокацию избрать интервал времени, когда можно действовать не боясь? Бассет был не таков. Он отлично сыграл Эгьючика, потому что это роль глупца, и ему достаточно было быть естественным. Но я выяснил, что ему было трудно учить роли, вовремя вступать и так далее. Нет, человек, ударивший Фентона, не сомневаясь, что у него есть все шансы выйти сухим из воды, знал пьесу наизусть. Либо благодаря долгому сценическому опыту, либо потому, что он чертовски хороший актер.
Все глаза обратились к Эдуарду Гэшу, а тот сидел застывший, недвижный, с абсолютно белым лицом.
– Мне довелось выяснить, – говорил инспектор, сурово глядя на Гэша, – что у вас на левой руке есть синяк, полученный, очевидно, в музее. Меня интересует, почему вы сообщили, будто это случилось в субботу, то есть солгали, почему слонялись по территории, словно безумный, пока остальные пытались помочь докторам?
– Да идите вы к черту! – крикнул Гэш. – Не надо тут со мной играть в кошки-мышки, я вам расскажу. Я нашел Фентона – нашел, слышите? Я его не бил, клянусь, но обнаружил задолго до Бассета. Увидел, что он лежит на полу, бросился к нему и по дороге опрокинул какой-то ящик, рукой ударился о край дурацкой витрины, они там на милю выпирают. Да вы и сами не могли не заметить. А когда я к нему подошел…
– Пока хватит, – перебил его Митчелл, подняв руку.
– Хватит? Да черта с два! Я себя оправдаю и без вашего разрешения. Я…
– Вам нет необходимости себя оправдывать, – возразил инспектор. – Не выступайте как киногерой, вы не обвиняемый. Кто сказал, что я считаю вас виновным в убийстве? Насколько помню, я такого не говорил.
– Но вы спросили про мой синяк, – растерялся Гэш.
– Я знаю, о чем спросил. Я хотел, чтобы остальные джентльмены вас услышали, поскольку это важно для дальнейшей истории. Я сказал, что совершить это преступление мог хороший актер. Вы приняли это на свой счет. Но еще я сказал, что не менее хорошо справился бы с этим человек, имеющий опыт. И в данном случае именно опытный человек нам и нужен.
Актеры напряженно огляделись, и наконец все глаза невольно остановились на Джордже Лемминге, все так же спокойно сидевшем за столом, подперев рукой голову.
– Вернемся чуть назад, – предложил Митчелл, перехватив взгляд ближайшего полицейского и слегка кивнув. – Когда Бассет возвратился из другой труппы и возникли слухи, что там были кражи. От кого пошли слухи? Вы скажете: от Бассета. А я отвечу: уж конечно, не от него, если это он был вором. Подумайте сами. Но кто поддерживал эти слухи, кто проверил их, обратившись в ту труппу? Мистер Джордж Лемминг, действуя, как он говорит, по приказу Боба Фентона. Что ж, Фентон, бедняга, подтвердить этого не может. Но мистер Лемминг – как раз человек для такой работы, да и для любой другой. Мастер – посмотрите, как он отлично ставит свет, – актер, машинист, рабочий – все, что делает, делает хорошо. Кто взял на себя командование, когда Фентона не стало? Мистер Лемминг. Он знал, кто где находился в каждую минуту спектакля. Он считал, что у него все расписано. Он взял конверт Гэша, и тут неожиданно в музей вошел Фентон. Мистер Лемминг знал, что Фентон и Бассет обычно надевают сценические бинты в кулисах. Он вместе с Гэшем проверил перед началом спектакля, что весь нужный реквизит на месте. И вдруг его поймали. Фентон его обвинил – мы это знаем от мисс Карсон. И он ударил Фентона.
– Но это полная чушь!
Протест исходил от мистера Дьюхарста. Все обернулись к нему. Режиссер загасил окурок о плитки камина и сказал уже спокойнее, но с большим возмущением:
– Обвинить Джорджа Лемминга у вас не получится, инспектор. Я его знаю много лет. По вашим словам я подумал бы, что это Гэш, но никак не Джордж. Он все это время был в кулисах. Не покидал сцену почти до конца представления.