Джилл про себя похвалила мисс Фосетт за новые методы в кампании по завоеванию чувств мистера Хилла, но не знала, что инициатива эта принадлежала Найджелу Тренту. Он видел прибытие медсестры, поддерживающей выздоравливающего Терстона, медленно ковылявшего рядом с ней. Он видел, как она устроила раненого в кресле, положив его перевязанную ногу на подушку, и любовался грацией ее движений. Когда мальчика окружили любопытствующие друзья, а мисс Фосетт стояла одна, глядя на игру, он приступил к активным действиям и бесшумно возник рядом с ней.
– Вам приходится работать, пока другие играют? – поинтересовался он.
Рут Фосетт засмеялась:
– Вы имеете в виду – выводить Терстона? Это не слишком сложная работа. Он так радуется выходу из лазарета, бедный мальчик. У него довольно серьезная травма щиколотки. Доктор Мэйсон даже сделал рентген, подозревая возможность перелома.
– Оставим профессиональные разговоры, лучше расскажите о себе. Что вы делаете в свободное время?
– У меня его не много. – Рут Фосетт была удивлена его внезапным интересом к ней, но сочла, что актеры отличаются от обычных людей, и сделала на это скидку. – Вряд ли вам было бы интересно, – неловко сказала она.
– На самом деле мне очень интересно. Позвольте принести вам стул? Вам же не надо снова убегать?
– Н-нет. В ближайшие минуты – нет.
Так что Найджел принес два стула и поставил их рядом. Вскоре Рут Фосетт рассказывала ему о своей работе, и учебе, и детстве, и подругах, и увлечениях, и вообще обо всем, кроме всепоглощающей любви к мистеру Хиллу, который стоял неподалеку, чувствуя, как поднимается в сердце ревнивая ярость, пропитывая и отравляя всю радость этого погожего дня.
– Вы давно на сцене? – спросила Рут.
Она хотела увести разговор от себя, дабы не проговориться о том, что не решилась бы сказать вслух даже под угрозой смерти. Что-то в этом человеке буквально заставляло ее говорить. Как будто она знала его много лет. Она не сомневалась в его сочувствии, согретая его интересом и польщенная восхищением, читавшимся на всех мелькавших мимо лицах. Но ей с детства достаточно сурово внушили, что девушке полагается быть сдержанной. Она должна крепиться, и пусть лучше он говорит о себе.
– Я пошел в актеры сразу после колледжа, – улыбнулся Найджел.
Девушка была по-настоящему мила, хотя и слегка простодушна. Надо бы научить ее должным образом управляться с молодыми людьми. Хотя ей в жизни вряд ли понадобятся подобные умения: конкурирующих соискателей будет столько, что ей достаточно просто сидеть и выбирать.
И Найджел начал рассказывать о своей жизни кочевого актера.
Мистер Дьюхарст уже устроился в покинутом доме учителей, когда поспешно вошел Джордж Лемминг, предупрежденный о его прибытии. Глубоко опечаленные, они стали обсуждать ситуацию.
– Как жаль, что доктора отказались от первоначальной версии! – воскликнул Дьюхарст в полном отчаянии. – Бедняге Бобу это было бы совершенно все равно.
– Это абсолютно невозможно, – возразил Лемминг. – Сняв бинт, все равно бы увидели, что произошло.
– Да, конечно. – Дьюхарст, грызя ногти, заерзал в кресле. – То, что вы здесь застряли, – полная катастрофа. У всех прочих трупп время расписано, ваши выступления я им отдать не могу. Каждый проведенный здесь день – чистый убыток.
– Завтра воскресенье, – заметил Джордж Лемминг. Но антрепренер даже такого скромного утешения не принял.
– А что толку? – спросил он сердито. – Вы завтра должны быть на пути в Эксетер для выступления в понедельник. Даже если сегодня все выяснится – а не похоже, что это вообще когда-нибудь выяснится, – вы не успеете туда добраться. Еще один массовый возврат билетов. Не говоря уж об отрицательной рекламе: чертовски скверная репутация у нас будет среди школ и колледжей. Вы же знаете эту публику.
– В газеты пока не попало, – с надеждой сказал Лемминг.
Антрепренер фыркнул и на несколько минут замолчал. Когда он заговорил снова, голос звучал спокойнее.
– Как вы думаете, кто это сделал, Джордж?
– Ума не приложу. – Помреж не собирался высказывать какое-либо мнение. – Это мог быть кто угодно. Как вы знаете, вся труппа, кроме меня, к концу представления уходит со сцены. Я фактически был на сцене или за кулисами со второго действия и до конца, с краткими перерывами. Кстати, Эдуард мне об этом напомнил, и надо будет сказать инспектору из Скотленд-Ярда. Суперинтенданту я сообщил, что с начала второго действия не покидал сцену. На самом деле я отсутствовал на ней примерно три минуты, до своего выхода с письмом Мальволио. Вышел подышать, прошелся по передней подъездной аллее. Вы же знаете, какой был душный вечер.
– А остальные тоже находились поблизости?
– Да. Я видел Эдуарда, когда возвращался на сцену. Он мне напомнил об этом сегодня утром, как я уже говорил.
– Мне не нравится, как он сегодня выглядит. Кажется, он принимает все это ближе к сердцу, чем любой из вас.
– Эдуард сильно напряжен. Он единственный у нас настоящий актер теперь, когда Боба нет.
– Бедный старина Боб. Он никогда меня не подводил. Знаете, он ни одного спектакля не пропустил с самого своего появления в труппе…
– Поразительно. И в этом он тоже пропустил только самые последние секунды.
– Из публики были по этому поводу замечания?
– Я не слышал. Наверное, зрители просто не заметили.
Мистер Дьюхарст скорчил презрительную гримасу:
– Весьма вероятно. Что ж, мне, наверное, нужно поговорить с этим инспектором Митчеллом. Хотя не знаю, что я могу ему сообщить.
Джордж Лемминг остался сидеть в надежде получить указания на будущее.
– Не уходите, – обратился он к Дьюхарсту. – Вы еще не сказали мне, что делать дальше.
– А как я могу? Все это зависит от…
– Хорошо. Тогда мы остаемся здесь, пока я не узнаю, чего от меня ждут. – Лемминг поднял глаза на антрепренера: – А что будет с нашей Соней?
– А! – Дьюхарст снова рухнул в кресло. – Она – проблема, это к гадалке не ходи.
– Она – опасность, – мрачно ответил Джордж. – Ее уложили в постель, и стоит с ней заговорить, Соня сразу плачет. Не то чтобы души не чаяла в Бобе. Она все время по сторонам поглядывала, то на того, то на этого, сколько я знаю.
– Сейчас это молодой Найджел?
– Я думаю, да – по крайней мере, с ее стороны. Но совершенно не обязательно устраивать истерику, как только ее просят встать и вести себя нормально.
– Вы ей это сказали? Смелый вы человек.
– Не так прямолинейно. Но мне интересно, в чем причина такого поведения. Это не горе; тогда что же?
– Может быть, она хочет произвести впечатление убитой горем?
– Возможно, но я сомневаюсь.
Джордж не стал добавлять, что, по его мнению, состояние Сони Фентон обусловлено страхом. Вместо этого он встал и повел Дьюхарста в сторону музея. У дверей они остановились, и режиссер ободряюще положил руку Леммингу на плечо.
– Вы хороший парень, Джордж! – энергично сказал он. – Думаю, я могу оставить это дело в ваших руках. Мне еще нужно много поездить до понедельника – если этот коп меня отпустит, я не вижу смысла здесь оставаться. Так что вряд ли мы увидимся до этого времени. Попробую как-то перекроить расписание, насколько удастся, и подобрать для вас дату следующего выступления.
– А как с распределением ролей? Вы нам пошлете замену на сэра Тоби и другие роли Боба или хотите, чтобы я начал тасовать актеров?
– Не знаю. Как я могу решать, если неизвестно, кто после всего этого с вами останется?
– Вот именно.
Они переглянулись, одинаково поняв сказанное. Если полицейские успешно раскроют дело, труппа понесет еще одну потерю.
– Ну, рад был повидаться, – проговорил Джордж. – Я слегка нервничал, пока вы не позвонили сегодняшним утром. Если бы с вами по дороге случилась авария, это стало бы последней каплей.
– Всего лишь прокол, – ответил Дьюхарст. – Из-за него я прилично опоздал в Истбурн. Но в основном не хотелось будоражить школу ранним телефонным звонком.
– Не так уж мы крепко спали, – заметил Джордж Лемминг, вспомнив долгие часы, когда лежал без сна, слушая, как ворочается на своей импровизированной кровати Лайонел Бассет.
Мистер Дьюхарст вошел в музей, а Лемминг направился к крикетному полю. Зрителей прибавилось, и они заняли всю школьную сторону площадки. Бэтсмены команды отцов, доблестно стараясь восстановить имевшиеся когда-то хилые навыки, бегали вдоль питча, запыхавшись и отдуваясь, с потными лицами, неуклюже размахивая руками, но обогащали одним-двумя ранами счет своей команды, достигший 95 против 8.
Джордж Лемминг стоял на углу поля и смотрел игру, когда почувствовал, что его взяли за локоть. Это был Гэш.
– Дьюхарст уехал? – спросил он.
– Он с инспектором. После этого уедет, если его отпустят. Он хочет попытаться как-то наладить нам расписание на следующую неделю. Меня оставил здесь распоряжаться. Тебе он зачем – что-нибудь важное?
– Для меня – важное, – ответил Гэш, сверкая глазами. – У меня пропал конверт с жалованьем за прошлую неделю.
– Когда?
Голос Джорджа Лемминга прозвучал жестко.
– Откуда я знаю? Я положил его вчера во внутренний карман в конце первого антракта. И стал искать только сегодня, точнее, сейчас. Его нет.
– Боже мой, еще один! Мне рассказывать нет смысла. Пойди лучше объясни это тому копу. Я тут ничего не могу сделать.
– Я просто подумал, что ты предпочел бы знать, – ответил Гэш и удалился тяжелой походкой.
Джордж Лемминг, прищурившись, задумчиво смотрел ему вслед.
Ко времени чаепития на стороне отцов все были уже выбиты с вполне почетным счетом 105. Обе команды и гости колледжа проследовали в зал, где на длинных столах подали чай. Прочие ученики пили лимонад в школьной столовой: им чай не полагался до шести вечера.
Вливаясь в людской поток, медленно движущийся к дверям школы, Джилл потянула мужа за рукав.
– Мне жаль этих молодых бедняжек, – кивнула она на актеров «Шекспир плейерз лтд.». – Стесняются пойти пить чай. Ты не думаешь, что мог бы их выручить? Заодно и услышать что-нибудь интересное.
– Не от этих, – ответил Дэвид. – Это агнцы, белоснежные и невинные, отделенные от козлищ суперинтендантом Роджерсом. Но ты права: им стоит выпить чаю.
Он оставил Джилл и направился к группе, сидевшей на земле с таким видом, будто так все и задумано.
– Чаю не хотите? – приветливо спросил он.
– Доктор! – Пухлая Джоан Карсон поднялась на ноги. – Спасибо за предложение. У нас уже языки на сторону. Мы с Хилари думали, что придется штурмовать Соню в ее логове.
– Я бы не стал этого делать, – заметил Дэвид. – Пойдемте, пока родители всю еду не смолотили.
Он пошел с девушками вперед, а мужчины после некоторой заминки двинулись следом. Дэвид привел их в сравнительно пустой уголок зала возле сцены и ушел за чаем для девушек. Вернувшись, он увидел, что группа сбилась еще теснее, молчаливая и подавленная.
– Ну вот, – сказал он актрисам. – Пейте и не смотрите так, будто вас в любой момент могут отсюда вышвырнуть. Директор знает, что вы не по своей вине здесь застряли. Так, Джудит? – спросил он у проходившей мимо свояченицы.
– Кто ж не знает? – обтекаемо ответила Джудит. Потом с отработанной быстротой оценила ситуацию и улыбнулась своей самой лучезарной улыбкой: – Хорошо, что Дэвид привел вас на чай! Я распорядилась вам кое-что подать в дом учителей, но, видимо, Винни меня не поняла. Вам понравился матч? И ведь правда, с погодой нам повезло?
Она пошла дальше, а актеры взглянули на Дэвида с упреком.
– Вот это конфуз, – сказала Хилари Стоктон. – Мы даже не посмотрели в доме учителей, не ожидали, что нам вообще что-нибудь дадут.
– Ничего страшного. Вы же здесь не все. Вероятно, остальные воспользовались гостеприимством миссис Ридсдейл.
– Вы не думаете, что нам лучше пойти и посмотреть?
– Нет, оставайтесь здесь, допивайте чай. Разве что вы хотите присоединиться к остальным?..
– Я лично нет. – Хилари взглянула на Джоан.
– И я тоже. Не стану скрывать от вас, доктор Уинтрингем, что все это дело страшно меня пугает.
Дэвид быстро огляделся. Родители вокруг были заняты разговорами друг с другом, с другой командой, с учителями. Появление чужих они вроде бы не заметили, но отсутствие любопытства к внешнему миру было для них привычной манерой поведения, и на их воспитанную невнимательность полагаться не стоило. Обсуждать последние события в этом обществе казалось небезопасным. Взвешивая все «за» и «против», Дэвид заметил Гермиону Ридсдейл, пробиравшуюся к нему сквозь толпу. И принял решение.
– Здесь лучше об этом не говорить, – сказал он Хилари, понизив голос. – Но я бы хотел перемолвиться с вами словом на улице, если вы уже закончили.
Он взял чашки и повернулся к ближайшему столу, чтобы их поставить. В этот момент до него добралась Гермиона.
– Дядя Дэвид!
– Привет, Гермиона! Веселишься?
– Ага. Только вы скажите Николасу, чтобы не просовывал голову в решетку. Он делал это, пока не застрял, потому что его большие уши торчат в стороны. Няня едва сумела вытащить их обратно.
– Он поцарапался?
– Нет, не похоже. Уши стали очень красные, и он плакал.
– Бедный Николас! Что он сейчас делает?
– Чай пьет. Дядя Дэвид!
– Да?
– Алистер велел мне вам сказать, что хочет с вами поговорить перед продолжением игры.
– О чем же он хочет поговорить со мной?
– Не знаю. Наверное, об убийстве.
– О чем?
Дэвид был непритворно удивлен. Колледж еще не мог знать о случившемся, тем не менее дочь директора спокойно сообщает, что его племянник хочет обсудить с ним это преступление.
– Ой, ну ладно, – смутилась Гермиона. – Алистер сам расскажет. Вы его найдете?
– Где-нибудь увижу. Но, Гермиона!
– Да, дядя Дэвид?
– Если ты знаешь, о чем говоришь, то подержи язык за зубами, пока я с тобой и с Алистером об этом не побеседую. А сейчас я занят.
– Хорошо. Я скажу Алистеру.
Девушек Дэвид догнал в дальнем конце директорского сада.
– Мы думали, вы уже не придете.
– Меня перехватила племянница. А теперь расскажите, чего вы боитесь.
– Ну… – Хилари осеклась и посмотрела на Джоан. Та утвердительно кивнула. – Дело в том, что у нас многие имели зуб на Боба Фентона. Он наезжал почти на всех актеров труппы, а особенно на Найджела, Эдуарда и Лайонела. И нам, девушкам, не очень приятно, что все эти подозреваемые свободно тут разгуливают. Если бы тот, кто надо, узнал, что слышала Джоан, ее могли бы заставить замолчать, как Боба. Вот почему она не рассказала все суперинтенданту.
– Не надо! – вздрогнула Джоан Карсон.
– Так что она никому ни слова, только мне, но мы думаем, вам верить можно, и вы не скажете кому не надо.
– Так что же слышала Джоан? – твердо спросил Дэвид. – И когда?
– Она слышала…
– Я сама расскажу. – Джоан стояла неподвижно, глядя на Дэвида круглыми голубыми глазами, очень серьезными и сосредоточенными. – Это было после второго антракта. Я выхожу, когда Боб и Лайонел уже уходят после драки с Себастьяном. Ну и вот, я вернулась в нашу гримуборную за носовым платком, когда почти все артисты были или на сцене, или в кулисах. Я хотела спросить кое-что у Эдуарда и увидела, что он входил в музей как раз перед концом антракта, так что пошла прямо к двери. И тут услышала, как Боб очень сердито говорит: «Так это ты?» Мне расхотелось входить из-за его интонации, и я вернулась на сцену. Вот и все.
– «Так это ты?» – медленно повторил Дэвид. – И что вы подумали тогда по поводу этих слов?
– Ну… – Джоан стало неуютно. – Вы знаете, что у меня украли кольцо. Я подумала, что Боб застиг человека, который брал еще что-нибудь.
– Но ответа не было? Вы не знаете, к кому обращался Фентон?
Джоан Карсон покачала головой:
– Нет, ответа не было.
Глава 7
Мистер Дьюхарст устроился на водительском сиденье своей машины.