Аукционист еще раз громко постучал молоточком. Разговоры прекратились — занавес поднялся, и спектакль начался. Аукционист бегло прочитал условия продажи, тут ему было негде развернуться, однако он отвел душу, подробно рассказав о приобретении гостиницы «мерзким» Сордини у коллаборациониста, которому когда-то принадлежал отель «Эксельсиор», об аресте Сордини и о «потрясшем мир известии», что это был нацистский военный преступник Гейндрих Штельбен, давно разыскиваемый за самые «кошмарные; злодейские, кровавые преступления». Охарактеризовав «маньяка» Штельбена, он коснулся преступлений гитлеровцев вообще и с трудом выпутался из краткого изложения истории, заключив, что итальянцы, «будучи не в силах переносить преступное варварство ненавистных немцев, поднялись, как один человек, и заставили их капитулировать». Затем он вернулся к описанию высокогорной гостиницы «Кол да Варда» и ведущей туда канатной дороги и постепенно взвинтил себя до предела, говоря об «изумительной» возможности для предприимчивого бизнесмена с хорошей головой, о невероятно красивом здании, выстроенном «блестящими немецкими инженерами», о «небольшой гостинице, из которой открывается куда более лучший вид, чем из «Горного гнезда» в Берхтесгадене».
Затем он внезапно умолк. В зале воцарилась полнейшая тишина, словно у всех присутствующих перехватило дыхание] от увиденного спектакля, и я даже подумал, что вот-вот раздастся гром аплодисментов. Однако молчание не нарушалось. Аукционист откинул с лица пряди длинных волос, надвинул на нос очки и холодным деловым тоном предложил называть цены.
— Двести пятьдесят тысяч.
Манчини назвал цену спокойно, давая понять, что все это ему надоело, поскольку вопрос давно и окончательно решен. Четверть миллиона лир. Аукционист сделал вид, что огорчен. Названная Манчини сумма представляла собой самую низкую цену, назначенную соответствующим ведомством, и Манчини, несомненно, приложил много труда, чтобы добиться такой низкой оценки. Аукционист обратился к залу с просьбой называть другие цены, хотя понимал, что это бесполезно, коль скоро все уже заранее решено. Спектакль для него был окончен, его уже больше ничего не интересовало, и он, пожав плечами, поднял молоточек.
— Триста тысяч, — послышался тихие, но уверенный голос. Зал сразу же наполнился гомоном, и присутствующие стали искать глазами того, кто это произнес. Я узнал голос еще до того, как увидел маленького разодетого Вальдини, выбравшего для себя такое место в зале, чтобы солнечные лучи через одно из окон освещали его фигуру. Он стоял, выпятив грудь, пеструю, как у редкой тропической птицы, с довольной улыбкой на смуглом морщинистом лице.
Манчини, дрожа от злости, быстро что-то говорил окружавшим его людям. Я обернулся к Мэйну с каким-то замечанием, но тот не слушал меня. Подавшись вперед, он с нескрываемым любопытством разглядывал Вальдини. Глаза у него блестели, но я не мог сказать, забавляло его все это или волновало.
Не скрывая изумления, аукционист переспросил Вальдини, правильно ли он расслышал его. Вальдини повторил предложенную им цену — триста тысяч лир. Взоры всех обратились к Манчини: как он поступит? Манчини не показывал вида, что раздражен. Один из его друзей незаметно вышел из холла. А сам он уселся поудобнее, закурил и повысил цену на десять тысяч.
Вальдини не колеблясь предложил четыреста тысяч.
— И еще десять тысяч.
— М еще десять тысяч, — отозвался Манчини.
— Пятьдесят тысяч сверх, — тут же послышалось из окна.
Манчини прибавил было шестьдесят, однако Вальдини назвал сразу пятьсот тысяч. Постепенно цена подскочила до миллиона. Слух о поединке разнесся по гостинице, и у дверей быстро собралась толпа.
После того, как цена поднялась до миллиона лир, наступила заминка. Манчини все медленнее и медленнее повышал цену. Пока что его беспокоили не столько деньги, сколько явное пренебрежение к положению, занимаемому им в Кортино. Его раздражала необходимость публично торговаться, когда все было заранее согласовано и решено в частном порядке. Я наклонился к нему и рискнул спросить, сколько в действительности стоит продаваемое имущество.
— Для меня, вероятно, около миллиона, — ответил он.
— Но для постороннего оно вообще не представляет никакой ценности.
— Вы хотите сказать, что будете бойкотировать «Кол до Варда» и деньги Вальдини пропадут?
— Вальдини? — невесело засмеялся Манчини. — Вальдини мелкий бандит из Сицилии и терять ему нечего: деньги не его.
— Значит, он выступает по чьему-то поручению?
—По-моему, госпожи Форелли Я послал навести справки.
Аукционисту надоело ждать. Он поднял молоток, и Манчини прибавил еще десять тысяч.
— Пятьдесят сверх, — монотонно отозвался Вальдини.
— Еще шестьдесят.
— Сто сверх.
— Ничего не понимаю, — сердито сказал Манчини. — Они заплатят бешеные деньги и потеряют их. Нет, тут есть какие-то скрытые причины: Форелли что-то затеяла... Она — ловкая особа.
Возвратился приятель Манчини и что-то прошептал ему на ухо, после чего Манчини повернулся к аукционисту и снова повысил цену.
— Да, действительно, тут действует Форелли, — сообщил он мне, — только я не знаю причины, а она, конечно, есть. Ни за что не уступил бы ей, если бы знал, в чем дело. — Он уже приблизился к пределу того, что мог заплатить, и мне стало жаль его. Ему не хотелось потерпеть поражение в присутствии гостя-англичанина.
Цена поднялась до полутора миллионов, и Вальдини изменил тактику, чем удивил всех собравшихся, — с победными нотками в голосе он сразу назвал два миллиона, не сомневаясь, что Манчини прекратит спор.
Его расчет оказался правильным. В ответ на вопросительный взгляд аукциониста Манчини пожал плечами и встал — торговаться он не желал и всем своим видом показывал, что не станет больше участвовать в этом нелепом балагане. Аукционист поднял было молоточек, но его остановил чей-то резкий и решительный голос:
— Два с половиной миллиона.
Все собравшиеся ахнули от удивления. Два с половиной миллиона лир!
Манчини снова сел и обвел взглядом притихший зал. Я посмотрел на Вальдини. Появление нового покупателя так подействовало на него, что вся его важность исчезла, и на лице появилось растерянное, жалкое выражение. Аукционист нашел взглядом нового покупателя — невысокого бледного человека в темно-сером костюме, похожего на владельца похоронного бюро. По его костюму нельзя было сказать, что он был богатый человек, однако на предложение аукциониста повторить названную им цену последовал тот же твердый ответ.
Аукционист взглянул на Вальдини, который озабоченно кивнул, однако повысил цену еще на сто тысяч.
— Три миллиона, — снова послышался тот же сухой и решительный голос, и все собравшиеся снова замерли от удивления.
— Но это же невероятно! — воскликнул я, обращаясь к Мэйну, который не сводил глаз с нового покупателя и даже не слыхал моего возгласа.
— Кто этот покупатель? — поинтересовался я у Манчини.
—Адвокат из Венеции, совладелец фирмы, работающей для крупных промышленных предприятий. Он торгуется для своего клиента.
Манчини был озабочен, и ему, наверное, уже представлялось, как в Кортино вторгается крупный синдикат, который быстро разорит его и других владельцев гостиниц.
Вальдини вдруг добавил к цене сразу пятьсот тысяч, голос у него при этом дрожал, он явно сделал жест отчаяния.
— Играет Ва-банк, — шепнул я Мэйну, который, прищурившись, по-прежнему наблюдал за всем происходящим; у него побелели суставы пальцев, которыми он сжимал спинку стула. Было совершенно очевидно, что его очень волновал аукцион.
— Что, что! ... — переспросил он. — Ва-банк? Да, да, конечно, но Вальдини приближается к пределу, — и он снова повернулся, напряженно наблюдая за происходящим.
Адвокат, пристально следивший за Вальдини, видимо, заколебался. Вальдини продолжал нервничать, глаза его растерянно бегали по залу. В свою очередь, все присутствующие смотрели на него, и каждый понимал, что он дошел до предела цены, которую мог дать. В зале принялись возбужденно перешептываться, но сразу же изумлённо умолкли, как только адвокат предложил четыре миллиона сто тысяч.
По поведению Вальдини адвокат, конечно, тоже понял, что он, Вальдини, уполномочен затратить на эту покупку предельно четыре миллиона, и оказался прав. Вальдини обратился к аукционисту с просьбой разрешить ему поговорить по телефону со своим клиентом. Получив отказ, он принялся настаивать, твердя, что ни его клиент, ни даже сам аукционист, как ему кажется, не ожидали такой упорной торговли и такой фантастической цены. Обстановка сложилась исключительная, и аукционист мог бы ему разрешить посоветоваться с клиентом и получить дополнительные указания. Однако аукционист вновь отказал ему.
Некоторое время аукционист и все присутствующие молча следили за Вальдини, который, видимо, очень хотел продолжать торг, но самостоятельно не решался на это. Не сводя вопросительного взгляда с Вальдини, аукционист поднял молоточек, задержал его на некоторое время в воздухе и, выдержав паузу, в конце концов, стукнул им по столу.
Аукцион закончился. «Кол да Варда» и канатная дорога оказались проданными неизвестному покупателю.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«Обмывание», конечно, не состоялось. Все присутствующие, нервничая и жестикулируя, разбились на группы. Манчини, забрав с собой добрую половину владельцев гостиниц в Кортино, отправился с ними совещаться. Мэйн незаметно исчез, и мне пришлось в одиночестве позавтракать в «Луне». Я пытался понять, какое отношение все это имело к Инглезу.
Возвратившись в «Кол да Варда», я, не задерживаясь, прошел к себе в комнату и написал Инглезу отчет об аукционе. Затем снова спустился в гостиную. Лыжников уже не было, но у бара, с бокалом в руке, стоял Вальдини. Вид у него был неважный.
— Не повезло вам сегодня, — заметил я лишь для того, чтобы сказать что-нибудь.
Совершенно пьяный Вальдини, усиленно пытаясь казаться беспечным, пожал плечами. Я, понимая, что он чувствует себя отвратительно, не мог не пожалеть этого прохвоста.
— Но вы все-таки заставили отступить Манчини.
— Манчини! — злобно воскликнул Вальдини. — Манчини болван и ничего не знает. Но тот, другой... — Он внезапно разрыдался, однако у меня это вызвало лишь чувство отвращения.
— Сожалею, что... — заговорил было я, правда, довольно сухо...
—Сожалеете?! — прервал меня Вальдини, вытирая слезы. — Вы-то почему должны сожалеть? Сожалею только я, Стефан Вальдини. Мне следовало быть тут хозяином. Все здесь должно было принадлежать мне. — Он величественно взмахнул рукой и добавил: — Да, да, мне.
— То есть, вы хотите сказать, что все это должно было принадлежать госпоже Форелли, да?
— Вы слишком много знаете, Блэйр. Чертовски много! — На его лице появилось неприятное выражение, видимо, он пытался обдумать что-то. Я вспомнил, что, когда на аукционе Манчини назвал его «мелким бандитом из Сицилии», я подумал, что это сказано со зла. Однако сейчас я с очевидностью понял, что Вальдини действительно опасный гангстер.
На террасе послышались шаги, распахнулась дверь, и вошла Форелли. Одета она была в белый лыжный костюм, белые перчатки, белый берет, красный шарф и красные носки. Форелли так посмотрела на Вальдини, что тот сразу съежился. Не взглянув на меня, она прошла к бару.
— Альдо! — крикнула женщина.
Прибежал бармен, и Форелли,. заказав себе рюмку коньяку, вышла на террасу и села за столик на солнце.
— По-моему, вы нужны вашей хозяйке, — обратился я к Вальдини. Он злобно посмотрел на меня, однако промолчал и вслед за Альдо, несшим коньяк, вышел на террасу. Альдо тут же возвратился, зашел за стойку бара, достал запечатанную телеграмму и протянул ее мне.
— Это вам, сеньор.
— Когда вы получили ее? — спросил я.
— Сегодня утром, сеньор, незадолго до вашего ухода. Телеграмму доставил Эмилио, когда приехал за вами утром.
— Почему же, черт возьми, вы сразу не отдали мне ее? — сердито спросил я. — Разве вы не понимаете, что телеграмму задерживать нельзя?
Альдо глупо улыбнулся и, как обычно, лишь развел руками.
Я вскрыл телеграмму. Она гласила:
РЕКОМЕНДУЮ ПОСЕТИТЬ АУКЦИОН ТОЧКА СЛУЧАЕ МАНЧИНИ НЕ КУПИТ ТЕЛЕГРАФИРУЙ ПОДРОБНОСТИ ТОЧКА ИНГЛЕЗ
Инглезу нужен подробный отчет в том случае, если покупателем окажется не Манчини. Значит, он подозревал, что на аукционе появится неизвестный покупатель? Какая ему разница, кто купил «Кол да Варда»? Он требовал телеграфировать о подробностях, а это означало, что мне нужно еще раз спуститься в Кортино. Я решил попытаться проделать это на лыжах, на которые не вставал уже два года. Тут же я вспомнил, что с того момента, как Вальдини начал на аукционе торговаться, в голове у меня все время вертелась мысль задать один вопрос Альдо.
— Помните, вы не хотели дать нам комнаты? обратился я к нему. — Это потоку, что Вальдини распорядился отказывать гостям?
Явно боясь отвечать, Альдо беспомощно взглянул в сторону террасы, и мне стало очевидно, что я прав.
— Ладно, в конце концов, это не важно, — заметил я. Похоже, что Вальдини и Форелли намеревались закрыть гостиницу сразу же после ее приобретения. Почему?
Я вернулся к себе в комнату, переоделся и составил ответ Инглезу такого содержания.
АУКЦИОНЕ СЕНСАЦИЯ ТОЧКА ИМУЩЕСТВО ПРИОБРЕЛ НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОКУПАТЕЛЬ ЧЕРЕЗ АДВОКАТА ИЗ ВЕНЕЦИИ ЗА ЧЕТЫРЕ МИЛЛИОНА СТО ТЫСЯЧ" ТОЧКА. МАНЧИНИ ПРЕКРАТИЛ ТОРГ НА ДВУХ МИЛЛИОНАХ ВАЛЬДИНИ НА ЧЕТЫРЕХ ТОЧКА БЛЭЙР
Спустившись в гостиную, я увидел Форелли, сидящую в одиночестве у бара. Я направился к двери, но, она окликнула.
— Мистер Блэйр!
Я обернулся. Она стояла, прислонившись к стойке, ласково улыбаясь и приглашая меня глазами.
— Составьте мне компанию,- — попросила она. — Я не люблю пить одна. Кроме того, хочу поговорить с вами. Меня все еще интересует та фотография.
Я чувствовал себя неловко. Что я мог ответить на вопрос, каким образом фотография оказалась у меня?
— Извините, но я должен спуститься в Кортино, — сухо ответил я.
Форелли отодвинула рюмку и почти бесшумно подошла ко мне. В ее лыжных ботинках можно было даже танцевать.
— Ну, так легко вы не отделаетесь, — беря меня под руку, заметила она. — Мне тоже нужно в Кортино, и вы, конечно, не откажетесь меня проводить? — Не ожидая -ответа, Форелли тут же воскликнула: — Ну, почему вы, англичане, такие сухари? Не смеетесь, не веселитесь, боитесь женщин, держитесь замкнуто. И все же вы милы. У вас есть, как это сказать... ну, достоинство, что ли, и это мне нравится. Ведь вы проводите меня в Кортино, правда? — Она склонила голову набок и лукаво взглянула на меня,- — Да не будьте же вы таким чопорным, мистер Блэйр! Я не собираюсь соблазнять вас. — Она вздохнула. — Если бы раньше... но теперь ... все мы стареем... — Форелли пожала плечами и пошла надевать лыжи.
— Боюсь, что это вам придется сопровождать меня, — прилаживая лыжи, заметил я. — Я уже несколько лет не вставал на снег.
— Не беспокоитесь, это мигом восстанавливается. Трасса в Кортино не трудна. Сперва, правда, нужно часто тормозить, а потом лыжня идет полого и без поворотов. — Она стояла на вершине склона, спускавшегося в сосновый лес.
На лыжах я чувствовал себя очень неловко и вспоминал слова Джо о каноэ. Такое же ощущение испытал сейчас я, сожалея, что поведал Форелли о необходимости побывать в Кортино
— Мне почему-то кажется, что мы будем добрыми друзьями, — уже совсем с другим настроением заметила Форелли, положив изящную руку в белой перчатке на мою. — Я буду называть вас Нейль, это такое красивое имя. Вы же зовите меня Карла. — Она бросила на меня быстрый взгляд, желая убедиться, все ли я понял, затем улыбнулась и, взмахнув палками, ринулась вниз, в гущу темных сосен.
Лыжня действительно была не очень крутой, но мне с непривычки показалась чуть ли не отвесной, особенно там, где она избивалась среди темных стволов сосен. У меня не было даже времени задуматься над тем, почему вдруг Форелли признала, что она и есть та самая Карла.
Пройдя примерно половину трассы, я увидел, что она поджидает меня на освещенной солнцем небольшой полянке, сделав на ходу очень рискованный, но удачно получившийся поворот, я, как вкопанный, остановился около нее, подняв облако снега. Честно говоря, ноги у меня дрожали.