— Узнаете, Блэйр! — оживленно спросил он, наигрывая мелодию.
— Конечно, «Музыка на воде» Генделя.
Мэйн одобрительно кивнул. Играл он превосходно,
—А как вам нравится на завтрак Россини? — спросил он и тут же, не дожидаясь ответа, заиграл увертюру из «Севильского цирюльника». Жизнерадостная музыка наполнила комнату, залитую утренним солнцем.
— По-моему, в этой увертюре больше Италии, чем в работах всех итальянских композиторов, взятых вместе, заметил Мэйн. — Она так же жизнерадостна, как наша Анна. Вы узнаете это место, Анна? — обратился он к официантке, начиная играть начало первого акта. Кокетливо нагнув голову, девушка прислушалась, затем утвердительно кивнула. — В таком случае, спойте нам, — предложил Мэйн. Анна пыталась отказываться, но Мэйн, настоял и она запела приятным сопрано.
— Вот что значит итальянская кровь! — воскликнул Мэйн, но тут же, без предупреждения, переключился на сцену с аббатом. — Хоть Анна и добрая католичка, но только итальянцы могут издеваться над своей церковью, так как композитор... Слушайте, появляется глупый жуликоватый аббат.
Мэйн проиграл всю сцену и повернулся ко мне.
— Вчера вы сводили меня на этот аукцион и предоставили возможность хорошо позабавиться. Что вы делаете сегодня, мистер Блэйр? Я хочу поблагодарить вас и приглашаю пройтись со мной на лыжах. Как вы относитесь к тому, чтобы подняться со мной на Кристалло?
— С-удовольствием, но я должен поработать...
— Чепуха! Поработаете вечером. Вам не помешает взглянуть на настоящую вершину. Я покажу вам ледник и несколько чудесных склонов, с которых зачастую падают лавины. Ваш толстый дружок снимает лишь обычные лыжные трассы. Вы же должны познакомиться с настоящими горами, представляющими замечательный фон для хорошего фильма.
— Честное слово, мне нужно работать...
— Боже мой, вы слишком серьезно относитесь к жизни! - воскликнул Мэйн, пожимая плечами. — Ну какое имеет значение, если вы не поработаете один день?! Вам следовало бы родиться в Ирландии, и тогда вы жили бы куда веселее и беззаботнее. — Он повернулся к пианино и заиграл одну из вещей Эльгара, изредка насмешливо поглядывая на меня, а затем исполнил какую-то легкую ирландскую мелодию, после чего заметил: — Если передумаете, учтите, я выйду часов в десять.
Между тем, начали появляться и остальные обитатели гостиницы, привлеченные музыкой и ароматом яичницы с ветчиной. Увидев их, Мэйн переключился на Верди и заиграл опять что-то серьезное. Никакого интереса к музыке не проявил лишь Джо. Выглядел он усталым и желчным.
— Ну зачем нужно спозаранок поднимать этот проклятый шум? За завтраком не переношу ни музыки, ни болтовни - прошептал он мне на ухо. При солнечном свете лицо Джо было серым, большие мешки выделялись под глазами.
После завтрака, с первыми санями, мы получили почту. Мне пришла следующая телеграмма от Инглеза:
ПОЧЕМУ РАНЕЕ НИЧЕГО НЕ СООБЩАЛ МЭЙНЕ КЕРАМИКОСЕ ВОПРОС НЕМЕДЛЕННО ПОЛНУЮ ИНФОРМАЦИЮ ТОЧКА ИНГЛЕЗ.
Спустя несколько минут ко мне подошел Мэйн. Он был уже в лыжных ботинках и с небольшим рюкзаком за плечами.
— Ну, Блэйр, решились? Мы можем не тратить целый день на эту прогулку, а вернуться часам к трем. Соглашайтесь! Одному ходить на лыжах скучновато.
Я заколебался. Мне действительно нужно было поработать, но, с другой стороны, не хотелось целый день торчать в «Кол да Варда». Инглез требовал информацию об этом человеке, и сейчас мне предоставлялась возможность узнать о нем хоть что-нибудь.
— Ладно, пойдем, — согласился я. — Минут через десять буду готов.
— Чудесно! Я велю Альдо приготовить ваши лыжи.
Искреннее дружелюбие Мэйна было прямо-таки поразительным. Я решил, что все сказанное о нем Керамикосом, — фантазия и вздор. Грек просто пытался отвлечь мое внимание от себя самого.
Вскоре, в лыжном костюме и ботинках, я спустился в бар. Увидев меня, Джо удивленно наморщил лоб, но, ничего не сказав, продолжал заниматься проверкой своей аппаратуры.
— Вы можете одолжить мне вашу маленькую камеру? - спросил я.
Джо исподлобья взглянул на меня.
— Нет, я никому не доверяю ее. Зачем вам? Или вы считаете, что можете снять лучше меня? Куда вы направляетесь?
— На Кристалло. Мэйн обещал показать мне ледник и чудесные лавинные склоны. Возможно, что там можно сделать несколько хороших снимков натуры, лучше той, что можно получить здесь внизу.
— Ну, вот вы сразу и показали, что плохо знакомы с работой кинооператора! — засмеялся Джо. — Я не отходил от гостиницы больше чем на тысячу метров, но снял все, что нужно, и, не таскаясь по Альпам, нашел необходимую для фильма натуру.
— Мне тоже хотелось бы обладать такой самоуверенностью, как у вас.
Наверное, в моем голосе прозвучала обида, потому что Джо взглянул на меня и похлопал по руке.
Ничего, все придет со временем, — ободряюще сказал он, — обязательно придет. Несколько случайных успехов, и вы вообще перестанете прислушиваться к чьим-либо советам, пока не окажется слишком поздно. Вот я сейчас — на самой вершине мастерства и ни в чьих советах не нуждаюсь, но это ненадолго. Пройдет еще несколько лет, появятся новые люди с новыми мыслями, до которых я не додумался, и моей карьере наступит конец. Такова наша жизнь, Инглез может подтвердить это.
Я оставил Джо и вышел на террасу, где меня уже ждал Мэйн. Всего лишь несколько успехов! Говорить об этом легко, а я еще даже не начал писать сценарий...
Некоторое время мы шли по снежной целине, пока не вышли на лыжную трассу, ведущую к перевалу Кристалло. По правде говоря, это была не трасса, а лыжня, за ночь слегка запорошенная снегом. Похоже, что этим путем пользовалось мало людей
— Надеюсь, вы знаете дорогу? — спросил я у Мэйна.
— Да. Правда, в этом году я еще не был тут, но раньше ходил часто. Пусть вас не беспокоит отсутствие проводника. Трасса прямая, только, чтобы выйти на перевал, придется совершить довольно-таки тяжелый подъем, после чего мы окажемся примерно на высоте в три тысячи метров. Ледник начинается приблизительно в километре оттуда, и там сейчас должно быть много снега. От перевала спуск в Карбонин никакой сложности не представляет. — Мэйн повернулся и, энергично работая палками, пошел впереди меня.
Если бы у меня хватило здравого смысла взглянуть на карту, перед тем как согласиться принять участие в этой прогулке, я ни за что не пошел бы.
Поднимаясь к перевалу, обходя местами кручи, я имел возможность убедиться, что нас ожидает дальше. Слева массивной стеной, с острыми зубцами вздымались внешние бастионы Кристалло. Справа над нами угрожающе нависало снежное поле мы пересекли нижнюю часть этого склона по снежной целине, ибо ветер с перевала полностью стер все следы лыжников, побывавших здесь накануне. Мы были сейчас одни в этом белом безмолвном море. Перед нами, до острых каменных зубов на самом перевале, лежали огромные снежные дюны. И хотя ярко светило солнце, скалы над нами казались мрачными и холодными. Наверное, мне следовало бы вернуться.
Однако Мэйн уверенно шел вперед, ни разу не обернувшись. Кроме того, мое ощущение неловкости на лыжах уже прошло, чувствовал себя я свободно, и, хотя трасса была не из легких, а я был не в форме из-за отсутствия тренировки, тем не менее у меня не возникало сомнений, что я преодолею ее. Меня беспокоила лишь мысль, что мы можем потерять направление.
— А вы уверены, что после перевала безопасно идти на ледник без проводника? — спросил я.
— Знаете, высаживаться на берегу под ураганным огнем противника значительно опаснее, — насмешливо улыбаясь, ответил Мэйн и более серьезным тоном добавил: — Пожалуйста, если хотите, можем вернуться, тем более, что сейчас перед нами наиболее трудный участок. Однако мне хотелось бы подняться на перевал и оттуда взглянуть на ледник, но сделать это не в одиночку,
— Конечно, конечно! Я чувствую себя хорошо, но мне все кажется, что было бы разумнее взять проводника с собой.
— Не беспокойтесь, — весело ответил Мэйн, — заблудиться на трассе почти невозможно.
Подъем стал очень крутым. С обеих сторон нас зажимали лавинные склоны, увенчанные темными гребнями. Из-за крутизны мы стали подниматься «лесенкой». Снег был тверд, как лед, и для каждого шага требовалось вдавливать кромку лыж в снег, что было и трудно, и очень утомительно.
Так продолжалось целую вечность, я не обращал никакого внимания на пейзаж и даже не смотрел, куда мы идем, слепо следуя за Мэйном по его лыжне. Я не сводил глаз с: его. ритмично двигавшихся ног, целиком сосредоточившись на том, чтобы ставить лыжи под правильным углом. Мы шли в полном молчании, нарушаемом лишь хрустом снега, когда в него вгрызались лыжи.
— Здесь снега маловато, — послышался голос Мэйна. — Нам скоро придется снять лыжи.
Поравнявшись с Мэйном, я огляделся, мигая от солнечного света, и увидел небольшой выступ гладкой, отполированной, льдом скалы. Мы стояли на краю огромной белой чаши, и из-под ног у нас сыпался снег, падая по веерообразному склону, по которому мы поднялись.
Я посмотрел вверх и увидел лишь камни и зазубренные вершины скал.
— Это — Попена, — заметил Мэйн, показывая на одинокую вершину, чуть ли не отвесно вздымавшуюся перед нами. — Трасса проходит почти рядом, слева от нее.
Солнце здесь не грело, а воздух походил на белый туман — разреженный и холодный. Я чувствовал, как у меня колотится сердце.
Пройдя еще немного, мы сняли лыжи. Камни здесь были едва прикрыты снегом. С лыжами через плечо, осторожно обходя сугробы, мы довольно быстро двигались вперед, пока, наконец, не вышли на гребень перевала.
Правда, главные вершины все еще возвышались перед нами. Мы видели нагромождение беспорядочно смешавшихся скал, странно напоминавших черные зубы в белых деснах. Никто и никогда здесь не жил. Можно было подумать, что мы внезапно оказались на полюсе или в каком-то всеми забытом крае ледникового периода… Возможно, здесь обитали боги Олимпа.
— Да, Вессону следовало бы побывать тут с камерой, — вполголоса, скорее самому себе, заметил я.
— У него случился бы разрыв сердца задолго до того, как он добрался бы до вершины, — засмеялся Мэйн.
Как только мы остановились, нас стал пробирать холод. Лыжные куртки не защищали от сильного ветра, гнавшего мелкий сухой снег по выступу скалы, на котором мы стояли.
Мэйн жестом показал мне на высившуюся громадину горы Кристалло, над которой небо выглядело более темным; вершина горы была окутана дымкой, похожей на вуаль, сквозь которую едва пробивались Лучи солнца.
— Скоро пойдет снег, — сказал Мэйн. — Нам нужно спешить и пересечь ледник, пока хорошая видимость. Если снегопад не прекратится, послезавтра нам придется возвращаться мимо озера Мизурина.
Мэйн говорил очень уверенно, и я не стал возражать. Мне вовсе не хотелось снова спускаться в ту чашу, по которой мы только что поднялись. Вскоре мы подошли к леднику и встали на лыжи. Поверхность ледника, покрытая снегом, мало чем отличалась от окружавших его каменистых склонов. Лед был виден лишь местами. Спуск по отлогому склону никакого труда не представлял, лыжи скользили хорошо, и мы лишь изредка помогали себе палками. Начало темнеть, и небо постепенно становилось мрачным и тяжелым. Мне это не нравилось.
Мы не прошли и половины ледника, как пошел снег. Снежинки, вначале редкие, стали падать все чаще и чаще. Временами они почти закрывали видимость.
Мэйн пошел быстрее, и я сразу же почувствовал, как у меня начало колотиться сердце, не знаю, от волнения или физического напряжения на высоте в разреженном воздухе. Вероятно, от того и другого вместе.
В конце концов мы все же перебрались через ледник. Шел густой снег; снежинки кололи лицо и залепляли глаза. Спуск стал более отвесным, и мы пошли быстрее, делая зигзаги, чтобы миновать наметенные сугробы свежего мягкого снега.
Я все, время двигался по лыжне Мэйна, стараясь не потерять ее в снегопаде. Тишину лишь нарушали шуршание падающего снега и звук скользящих лыж. Куда и в каком направлении мы спускались, я не знал и лишь слепо следовал за Мэйном.
Внезапно он остановился, поджидая меня. Весь он был так залеплен снегом, что мог сойти за снежного человека.
— Снегопад усиливается, — сообщил он. — Придется прибавить шаг. Сможете?
— Да, конечно, — ответил я, так как. готов-был-на все, лишь бы поскорее спуститься.
— Идите все время по моей лыжне, иначе потеряем друг друга.
— Хорошо.
— Скоро мы минуем наиболее трудный участок, — добавил Мэйн.
По совести, говоря, я несколько тревожился. Я так и не понял, лучше ли меня Мэйн ходит на лыжах, а идти по свежевыпавшему снегу вовсе не то, что ходить по хорошо наезженной лыжне. Однако на время я забыл о своем беспокойстве, целиком сосредоточившись на том, чтобы не потерять лыжню Мэйна. Когда мы пересекали длинный язык одного из склонов, снегопад усилился, начался ветер. Мы двигались по кривой со скоростью миль тридцать в час. Это было испытание, повторить которое я. ни за что бы не смог. Снег бил в лицо, слепил глаза и временами заносил лыжню Мэйна. В одном месте, после особенно крутого спуска, я издали заметил, что Мэйн остановился после необходимого здесь поворота «Христиания», который я делать не умел.
— Я хотел лишь узнать, как у вас получается такой поворот, — крикнул он.
Извините, но я вообще не в состоянии его сделать.
Ну, ничего. Это и не понадобится. Скоро мы окажемся в горном проходе, который прикроет нас от ветра. Я пойду медленнее.
Мэйк повернулся и возобновил спуск.
Вскоре мы оказались на небольшом плато. Едва я успел подумать, что плато должно резко обрываться, как перелетел через кромку и, не сумев удержаться, понесся по крутому склону. Конечно, лучше мне было бы упасть, чтобы не мчаться на бешеной скорости, но я верил Мэйну и, хотя летел вниз, не видя следов моего спутника, надеялся, что этот крутой склон окончится подъемом, в противном случае Мэйн обязательно изменил бы направление. Я несся с огромной скоростью, и ветер сек мне лицо. Шел такой густой снег, что впереди себя я видел лишь не более чем на десяток — другой метров. На полусогнутых ногах я летел подобно гонщику на трассе гигантского слалома. Мною овладело странное возбуждение. Вдруг я увидел, что впереди снежная поверхность слегка приподнимается. Следы лыж Мэйна вели на дно небольшой впадины, склоны которой были подобны отвесным стенам, и я мчался прямо на один из них. Внизу Перед собой я успел рассмотреть разворошенный снег, где Мэйн сделал крутой поворот «христиании», после чего его следы пошли направо по дну долины.
У-меня замерло сердце — остановиться я уже не мог. Снежная стена с невероятной быстротой мчалась навстречу. Я попытался сделать поворот «христиания», но не сумел, и стена словно бросилась на меня. Я не мог ни вздохнуть, так как нос и рот залепил холодный снег, ни пошевелить ногами. Кое-как высвободив руку, я соскреб с лица снег, однако по-прежнему не мог вздохнуть полной грудью. Испугавшись, я попытался выбраться из снега, но он сразу же вновь засыпал меня. Только тут я понял, что оказался заживо погребенным. Охваченный страхом, я принялся разгребать над собой снег. Мне удалось проделать отверстие, через которое проглянуло темное небо; рыдая от радости, я сделал несколько глубоких судорожных вздохов.
Отдышавшись, я попытался освободить ноги, но безуспешно: лыжи глубоко завязли в снегу, а согнуться и снять их я не мог — при малейшем движении меня засыпало снегом. У меня было мелькнула мысль использовать для опоры плетеные опорные кольца лыжных палок, но еще когда я разгребал отверстие для воздуха, я вытащил руки из темляка и теперь палки оказались глубоко в снегу подо мной. Не в силах подняться, я с трудом расчистил вокруг себя снег и, преодолевая боль в ногах, ухитрился отстегнуть вначале одну лыжу, а затем другую. Боль в ногах прекратилась, и, осторожно пошевелив ими, я убедился, что они не сломаны.