Как только кончились уроки, я на всех парах понесся домой и пулей
взлетел на пятый этаж. Там жила одна бабушка. У нее была кудрявая беленькая
собачка с черненьким, как кнопка, носом. Если ее увидать издалека, то можно
испугаться - страшное чудище. А если подойти поближе, то сразу станет ясно, что это безобидная комнатная собачонка.
Но у меня не было выбора, больше собак в нашем доме не водилось.
Я сказал бабушке, что очень люблю собак, но все собаки мира, в том
числе и доберманы-пинчеры, не стоят и одного коготка ее, бабушкиной, собачки. И пусть поэтому она, бабушка, позволит мне погулять с ее собачкой
по двору.
Бабушка была растрогана. Она забыла, как я таскал ее собачонку за хвост
и купал в луже.
Бабушка умиленно пролепетала:
- Ты слышишь, Роза, какой прекрасный мальчик живет в нашем доме?
Воспитанный, любит животных... Иди с ним погуляй. Только, мальчик, не долго, а то Роза сегодня кашляла. Я боюсь, не простудилась ли она.
Я быстро спустился вниз. И как раз вовремя - по лестнице уже шлепал
галошами пионерский патруль. Я еле успел захлопнуть за собой дверь, как...
Дзинь!.. Патруль!
Я дернул Розу за хвост: вот сейчас залает! Но она только жалобно
заскулила. Я еще раз дернул - ну полай, старушка, тебе жалко, что ли?
Роза чуть не заплакала, но лаять не хотела. Она просто не умела, наверно.
Тогда я встал на четвереньки, чтобы показать Розе пример, и вдохновенно
прогавкал: гав! гав!
Второй звонок захлебнулся на первой же ноте.
Я невинно спросил:
- Кто там?
- Это мы, - дрожащим голосом ответила Галка. - А откуда у тебя собака?
- Я же вам рассказывал, а вы мне не поверили. Погодите минутку. Я ее
привяжу, а то она на чужих бросается. Особенно на девчонок.
Звякая цепочкой, я завел собачку в угол, взъерошил на ней шерсть и
случайно мои руки попали Розе под мышки.
Я крикнул:
- Входите! Эльбрус на цепи!
И тут произошло что-то необыкновенное. Наверно, Роза как огня боялась
щекотки. И очень не любила, когда ее щекотали. Потому что в ту минуту, когда
ребята появились на пороге, Роза вырвалась из моих рук, бешено взвизгнула, залаяла и принялась носиться по коридору. Взъерошенная, разозленная, она
казалась такой страшной, что даже я струсил.
А ребята? Сминая друг друга, они скатились по лестнице вниз.
Я еле успокоил разбушевавшуюся Розу и отвел ее к бабушке.
Утром, едва я переступил порог класса, на меня налетела Галка
Новожилова.
- Ну, Коробухин, это переходит всякие границы. На своих товарищей
науськать бешеную собаку! Так тебе это не пройдет.
Она оглядела орлиным взором весь класс и произнесла:
- Наш отряд решил объявить тебе бойкот. С сегодняшнего дня мы с тобой
не разговариваем. Ты нам не товарищ.
- Все со мной не разговаривают? - Я посмотрел на Семку.
Семка отвернулся.
- Все, - отрезал Ленька Александров.
На первом уроке со мной никто не разговаривал, на переменке тоже, на
втором уроке в мою сторону никто даже не глянул, на второй переменке на мои
вопросы не отвечали, на третьем уроке - тоже, на большой переменке - целых
15 минут! - со мной никто не перекинулся словечком, на четвертой переменке
бойкот продолжался.
После пятого урока я мрачно произнес:
- Пойти утопиться, что ли!.. А что еще остается человеку?
И, еле переставляя ноги, поплелся по коридору.
Я ОБЪЯВЛЯЮ ГОЛОДОВКУ
Конечно, топиться я и не думал. Я отправился в кино. Со вчерашнего дня
во всех кинотеатрах шел фильм "Парижские тайны".
По городу были расклеены голубые афиши. С афиш улыбался широкоплечий
парень. От его ударов во все стороны разлетались типы с мрачными
физиономиями.
Разве можно было не пойти на такой фильм? Легче в школу не пойти...
Кино мне понравилось. Здорово дерется этот маркиз. Надо будет мне
потренироваться. Бокс в жизни пригодится.
Занятый такими мыслями, я брел по улице. И ничего не замечал. Вдруг на
меня налетел и чуть не сшиб с ног Семка.
- Ты что правила уличного движения нарушаешь? - рассердился я.
- Ты жив? - у Семки дрожали руки, дрожал портфель, а лицо было таким
испуганным, будто он только что побывал в пасти у льва и лишь чудом
вырвался.
- Интересно, почему я должен умереть? - удивленно спросил я.
- Да нет, конечно, - обрадовался Семка. - Я побегу, скажу ребятам. А то
они думают, что ты... - Семка нервно хихикнул, - утопился. Ищут тебя...
- Обожди. - Я схватил Семку за руку. - Ищут, говоришь?
- Да, - торопливо закивал Семка, - уже и дома были. А ты где шатался? В
кино сидел?
Я ничего не ответил, потому что я размышлял. Мысли одна за другой
появлялись в моей голове, они перебивали друг дружку и не давали
сосредоточиться: "А что, если я... Нет, лучше так... А может - наоборот?"
Наконец я решился.
- Ну, прощай, - задумчиво произнес я.
- Ты к-куда? - у Семки задергались губы.
Я молча повернулся и быстро зашагал не в ту сторону, где был мой дом, а
в противоположную. Я свернул направо около разноцветного, словно попугай, газетного киоска. И когда я оказался за стеной дома и Семка потерял меня из
виду, я припустил со всех ног.
Не знаю, как вы, но я люблю дворы в микрорайонах. Здесь очень легко
скрыться от любой погони. Дома все на одно лицо, дворов полно, в общем -
ищи-свищи.
В один из таких дворов я и шмыгнул. Из-за стены детсада выглянул. Как я
и предполагал, Семка крался за мной. Но мой быстрый рывок сбил его с толку.
Семка недоуменно оглядывался, он не мог понять, куда я исчез.
Я, довольный, улыбнулся. Дал подзатыльника малышу, который слишком ко
мне приглядывался, и потопал домой.
В нашем районе почти все дома были деревянные. Летом на улицах зеленела
трава, а зимой снег заваливал дома по самую макушку. И тогда все жители
выходили и расчищали дорожки к колонкам. В общем, как в деревне, хотя всего
в двух шагах от шумного, сверкающего проспекта. Только три новых, в семь
этажей, дома возвышались над нашим районом. Ночью они были похожи на большие
корабли, которые пристали отдохнуть на пару минут и скоро снимутся с якорей.
Я с мамой жил в доме посредине, в 27 "а". А были еще 27 просто и 27
"б".
Осторожно, чтобы меня никто не заметил, я пробрался по лестнице на
чердак. На чердаке, за котельной трубой, было наше с Семкой место. О нем
никто, кроме нас, не знал. Там я растянулся на старом рыжем диване. Он был
такой старый, что даже пружины у него не скрипели.
Надо было обдумать то, что произошло.
Кстати, о чердаках. Раньше, когда мы еще жили в деревянном доме, там
был отличный чердак. Мы с Семкой забирались туда во всех случаях, когда надо
было обмозговать что-нибудь очень важное и секретное.
Но потом наш дом снесли. Приехал бульдозер, и дома как не бывало, а с
ним и чердака. И мы с мамой переехали в этот самый 27 "а", на чердаке
которого я сейчас все это вспоминаю.
Помню, мама ходила по нашей квартире, под собой ног не чуя, всплескивала руками, гладила стены, открывала краны. А я стоял мрачный, как
скульптура в парке. Ну разве могут быть в таком доме чердаки?
Тут к нам ворвался Семка. Семка, то есть его родители, тоже получили
квартиру в нашем доме.
- Идем, - сказал Семка.
Я неохотно вышел на площадку.
- Чего тебе?
Мой друг произнес только одно слово:
- Чердак.
Мы помчались наверх. Оказалось, что в 27 "а" чердак все-таки был.
Огромный и совсем пустой. Только крыша низковата, но тут уж ничего не
поделаешь, мы были рады и такому.
Когда я вернулся с чердака, мама не переставая ходила по комнате.
- Я так довольна! Я так рада! - Она обернулась ко мне: - А тебе как?
Нравится?
Я улыбнулся:
- Очень.
Вскоре чердак завалили всяким хламом, потому что сараев во дворе не
было. Но нам с Семкой удалось отгородить себе местечко за котельной трубой.
Когда нас ждала какая-нибудь неприятность, мы забирались сюда. Тут мы были
уверены в своей полной безопасности.
- Я так и знал, что ты здесь. - Семкина ликующая физиономия ухмылялась.
Он подкрался так осторожно, что я его не заметил.
- Чего ж ты не притащил с собой весь класс? - зло спросил я.
- Ты не злись, - примирительно сказал Семка. - Есть хочешь?
Он вытянул из прозрачного мешочка все, что принес с собой. Семка был
человек щедрый и притащил уйму всякой пищи: кусок сыра, колбасу с белыми
горошинами жира и еще горячие, в румяной корочке котлеты. Если откусить, подумал я, корочка наверняка захрустит.
Я проглотил слюну: вспомнил, что не обедал.
- Сколько времени?
- Часов восемь. Да ты ешь, - Семка подвинул к самому моему носу
котлеты.
Я гордо помотал головой:
- Я объявляю голодовку.
Семкино лицо вытянулось.
- В знак протеста против бойкота, - добавил я.
Семка глядел на меня с изумлением и восторгом.
- Ну, вот что, - сказал я. - Ты сейчас уйдешь отсюда и, если ты мне
друг...
- Но твоя мать беспокоится, наверно, - перебил меня Семка.
- ...и если ты мне друг, ты никому не скажешь, где я, - решительно
закончил я.
Опечаленный, Семка ушел, и я остался один. Только тут я почувствовал, как мне обидно, что со мной так поступают ребята. Даже разговаривать не
хотят, как будто я им враг.
Ну, ладно, я вас проучу. Отвернулись от человека, а человек пошел и
утопился.
Я представил, какая заметка появится в газете:
Смерть из-за равнодушия
Вчера трагически погиб ученик 6-го класса "А" 13-й школы Валерий
Коробухин. Смерть явилась результатом преступного равнодушия к судьбе
мальчика. Под внешней веселостью и беззаботностью коллектив не разглядел его
нежной, чуткой, легко ранимой души...
Растроганный, что у меня, оказывается, такая нежная душа, я не заметил, как и заснул. Проснулся оттого, что продрог. Я вскочил и - раз, два, три, четыре - стал делать зарядку. Выглянул в чердачное окошко, - на улице была
кромешная темень. Наверное, часа два ночи.
Я спустился с чердака. Долго мялся около своей двери, боясь позвонить.
Мама открыла сразу, как будто она простояла там, за дверью, все время, пока я томился на чердаке. Она схватила меня за руку и втащила в комнату. Я
никогда не думал, что мама такая сильная. Потом она начала меня целовать, а
слезы ее капали мне на лицо и даже за шиворот.
- Где ты пропадал, бездельник! - закричала мама. - Тут все с ума
сходят, а он болтается невесть где. Ребята и Лидия Ивановна раз десять
приходили уже. Голоден, наверное, как бездомный пес?
Мама снова стала такой, какой была всегда, - суетливой и озабоченной.
Она загремела кастрюльками - принялась разогревать обед. От борща шел такой
аппетитный запах, что я решил: "Голодовку надо кончать". Кстати, котлеты у
мамы были не хуже Семкиных, так что я ничего не потерял. Только волчий
аппетит приобрел.
Поев, я разложил кресло-кровать и растянулся во всю длину. Укрылся
одеялом и сразу согрелся.
Все-таки это здорово - спать в своей постели, а не на чердаке.
МОГЛО СЛУЧИТЬСЯ "ТАКО-О-Е"!
Когда я появился в классе, меня встретили удивленные и радостные лица.
Кто-то даже крикнул: "Ура! Коробухин вернулся!"
Если бы еще цветы да оркестр, это было бы похоже на встречу человека, первым побывавшего на Луне.
- Извините меня, ребята, - сказал я, и голос у меня дрожал, а на глазах
навертывались слезы.
Ребята были растроганы:
- Да брось ты!
- Да что ты!
- Ерунда все это!
Они и вправду обрадовались моему возвращению. Хорошие ребята!
Галка Новожилова попробовала было произнести очередную нотацию, она уже
откашлялась, но ее остановила Светка Никитина:
- Не надо, с человеком могло тако-о-е случиться.
На лице у добродушной Светки было выражение ужаса, она произнесла слово
"тако-о-е" таким свистящим шепотом, что даже я подумал: а ведь и правда
могло случиться "тако-о-е".
Еле сдерживая слезы, я сел за парту.
На уроке я вполне овладел своими чувствами. И когда на переменке ребята
пристали с расспросами, меня понесло. Во время рассказа я косился на Семку -
выдаст или нет? Но Семка глядел на меня восторженными глазами, как будто это
не он торчал со мной вчера на чердаке, а кто-то другой.
- Ушел я тогда из класса и пошел куда глаза глядят, - начал я былинным
слогом историю о том, как я топился. - Сам не заметил, как добрался до
речки. Разделся, а холод собачий... Но я, конечно, ничего не чувствую, сами
понимаете, что у меня на душе!
Влез в воду, а она жжется. Вот, думаю, разве можно утопиться в такой
холодной воде? Не везет мне что-то.
Доплыл до середины, сложил руки по швам и - "солдатиком" на дно. Только
коснулся ногами песка, как меня вытолкнуло на поверхность.
Я вздохнул, крикнул: "Вот черт!" - и снова пошел на дно. Но меня
почему-то еще быстрее вынесло на поверхность.
Глянул я на берег, а там какая-то женщина бегает в цветастом платке -
когда я пришел топиться, она белье полоскала. Бегает и кричит:
- Ой, тонет парень, ой, никак выплыть не может!
Вот чудеса, подумал я, сразу двое топятся! Интересно, из-за чего тот
парень, про которого она кричит, в реку полез? Может, ему тоже бойкот
объявили? И снова пошел на дно...
Но тут прозвенел звонок, вошла Аделаида Васильевна, "англичанка", и
ребята разбежались по своим партам.
Следующая переменка была длинная, и тут уже я мог дать себе волю, тем
более, что сорок пять минут урока я не потратил даром - рассказ сочинил на
славу.
- Так вот, - продолжал я, когда ребята снова окружили меня, - вынырнул
я еще раз. Глядь, a на берегу рядом с женщиной солдат появился. Сапоги уже
сбрасывает. А женщина приговаривает ему:
- Вынырнет, крикнет что-то и опять на дно. Сил у него, наверное, не
хватает. Ты быстрей, солдатик, а то утонет парень.
Тут до меня, наконец, и дошло, что это обо мне тетенька плачется. Это
я, выходит, не умею плавать? Я, чемпион 6-го "А"?!
Я возмутился и закричал:
- Да я получше вас обоих плавать могу! Смотрите!
И как пошел кролем! А солдат мне кричит:
- Ты, парень, лучше на спину ляг, силы экономь!
- Я и на спине могу, пожалуйста! - крикнул я.
Тут солдат разделся и бросился в воду. Плавал он здорово, потом я
узнал, что у него первый разряд. Я - от него, он - за мной. Наконец оба
добрались до берега.
Тетенька нам дала полотенце. Мы растерлись.
Вот так мне и не удалось утопиться.
Ребята молчали.
- Слушай, - вдруг сказал Семка, - а ведь тебе надо было камень на шею
привязать.
- Правильно, камень, - загудели ребята.
- Камень - это идея, - сказал я. - Вы знаете, ребята, очень я был
расстроен, не подумал про камень. Но следующий раз я без камня и не полезу
топиться. Это очень хорошая идея. Спасибо тебе, Сема. - И я свирепо глянул
на Семку.
- Не надо, - закричали ребята и весело захохотали.
На радостях, что все так хорошо кончилось - я не утопился и снова
подружился с ребятами, - я сделал стойку на учительском столе. Это был мой
коронный номер, никто у нас в классе, кроме меня, его не умел делать. И как
раз в этот момент к нам вошла Екатерина Моисеевна - наш директор. Я заметил