внимание. Вообще надо было повесить его на стене пионерской комнаты, чтобы
Капитолине Петровне не пришлось идти так далеко. Эх, шляпы, не догадались.
Старшая вожатая дочитала до конца воззвание и улыбнулась. Обернулась к
нам и снова улыбнулась. Вот чудеса так чудеса!
Капитолина Петровна подмигнула мне и спросила у ребят:
- Проглотили то, что здесь написано и нарисовано?
- Проглотили, - дружно крикнули ребята.
- Теперь надо проглотить манную кашу. - сказала старшая вожатая.
С аппетитом и маслом мы съели манную кашу, и Капитолина Петровна
спросила, не хотим ли мы добавки. Мы сказали, что не хотим. Если бы на
завтрак была не манная каша, а что-нибудь повеселее, мы бы не отказались.
То и дело до нашего столика долетали возгласы:
- А у меня в каше черепаха!
- А у меня соленый чай!
И только одному человеку наше воззвание не понравилось - Аскольду. Он
вбежал в столовую мрачный, как после нокаута.
- Разговорчики! - крикнул он нам, хотя мы самым серьезным образом молча
пили чай.
Я не понимал, отчего Аскольд злится. Снова мы без него начудили? Но нам
почему-то не хотелось брать Аскольда в свою компанию.
После завтрака я твердо и бесповоротно решил: пора отдыхать. Каникулы
мчатся, как ракеты - без остановок. А я только и делаю, что кручусь, верчусь
и бегаю. Нет, пора отдыхать. Я побрел в неизвестном направлении. Попросту
говоря, я шел куда глаза глядят.
Нежданно-негаданно в мои уши залетели вот какие слова: "Коробухин",
"дюжина", "распоясались"... Слова летели из пионерской комнаты, в
распахнутом окне которой я увидел Аскольда и Капитолину Петровну. Наш
вожатый ходил и энергично махал рукой, в которой была зажата сигарета.
Капитолина Петровна сидела и вертела головой, стараясь удержать взгляд на
мелькающей перед глазами фигуре Аскольда.
Я переменил неизвестное направление на известное и скорым шагом
приблизился к окну. Чтобы я мог все хорошо видеть, а меня чтобы никто не
заметил, я притаился за сосной.
Аскольд, не переставая ходить, сердито выговаривал:
- Это не веселая дюжина, а самая настоящая чертова...
- Ты преувеличиваешь, - успокаивала его Капитолина Петровна. - Ребята
безобидно пошутили, а ты разозлился. Я думаю, что мы неправильно заставляли
их целый день чистить картошку. Старайся быть с ними подобрее. Они же
дети...
- Дьяволы они, а не дети, - не сдавался Аскольд. - Вот увидишь, они еще
покажут, где раки зимуют. Пока были цветочки, ягодки - впереди.
Я вспомнил, что подслушивать некрасиво, и удалился. По дороге я
подумал, что отдыхать еще не время.
Третья серия моих снов
Мои друзья, задрав повыше ноги, мирно дремлют в кювете под липами.
Рядом прикорнули велосипеды.
- Привет! - кричу я, подбегая к ребятам.
Друзья радостно окружают меня.
- Пока все идет неплохо, - подмигивает мне Горох.
- И ребята в отряде настоящие, - говорит Генка.
- Вот не думал, что Капитолина похвалит ваше воззвание, - удивляется
Семка.
- Я тоже, - говорю я.
- Не нравится мне Аскольд. Он может вам навредить, - предупреждает
Горох.
- Я думаю, что он долго не выдержит. Сбежит от нас, - улыбаюсь я и
спрашиваю: - А вам еще далеко ехать?
- Далеко, - отвечает Генка. - Хочешь с нами?
- Хочу.
- Ты пока отдохни, наберись сил, - уговаривает меня Семка, - а мы скоро
за тобой заедем.
- Буду набираться сил, - вздыхаю я.
Мои друзья вскакивают на велосипеды и снова мчатся по шоссе. А солнце
стоит за их спинами и освещает им дорогу.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ,
В КОТОРОЙ Я ПРОИЗНОШУ РЕЧЬ
О ВРЕДЕ КУПАНИЯ В ЖАРКИЙ ЛЕТНИЙ ДЕНЬ
Капитолина Петровна полоскала в воде термометр, напевая: "Распрягайте, хлопцы, коней та лягайте спочивать..."
Коней у нас никаких не было, но почивать мы ложились. А что нам
оставалось делать, когда нас не пускали в воду.
- 17 градусов, - радостно воскликнула Капитолина Петровна, - еще часок
терпения, и вы сможете купаться.
Прямо перед нашими носами неторопливо текла река, шумела на перекатах, стаскивала с берега и проглатывала куски торфа. Они шлепались в воду и
делали ее мутной, но только на минуту. А потом река снова текла, чистая и
прекрасная. Я представил, какая в ней теплая вода, и мне страшно захотелось
искупаться.
Уже много дней мы жили в лагере. И все это время нас не пускали
купаться.
- Еще часок терпения, - ежедневно восклицала Капитолина Петровна, - и
вы сможете искупаться.
Мы ждали, чтобы вода нагрелась до 18 градусов. И каждый день нам не
хватало одного градуса. Единственного!
Нас, ребят из пионерлагеря "Лесная сказка", выводили на берег реки, усаживали на травку, и мы начинали гнусавыми, противными голосами клянчить, чтобы нам позволили всего одну минуту... ну хотя бы только окунуться... ну
просто ноги намочить... туда и назад, и все...
- Нет и нет! - восклицала Капитолина Петровна. - Я отвечаю за вас перед
родителями. Вы утонете, кто будет виноват? Я, одна я.
Итак, нам не хватало одного градуса, чтобы стать полноценными
утопленниками. Тьфу! О чем это я? На такой жаре и не такие глупости в голову
полезут.
Но сегодня произошло событие, которое круто переменило спокойное
течение нашей жизни. А началось все с того, что приехал на велосипеде
купаться какой-то парень. Видно, ему страшно хотелось побыстрей залезть в
воду, потому что парень бросил на траву велосипед и с космической скоростью
раздевался.
Когда он выбрался из кустов в красных с белой полоской плавках, я чуть
не ахнул. Это был Колька Горох. Может, с ним прикатили и Генка с Семкой, мелькнула у меня мысль. А может, мне это снится? Нет, к сожалению, все
происходило наяву.
- Колька! - закричал я. - Здорово!
- Валерка! - возликовал Горох.
Мы долго и усердно трясли друг другу руки. И все никак не могли закрыть
рты. Улыбки не позволяли это сделать.
- Так ты здесь в лагере? - радостно спросил Горох. - Почему же мы ни
разу не встретились?
- Не понимаю, - я удивился не меньше Кольки. - А ты где обитаешь?
- Я у бабки в деревне. Помнишь Зеленое? Километров семь отсюда.
Приезжай к нам. У нас ерши клюют - по сто штук в час. А я здесь по дороге в
магазин, за сахаром на варенье, - словоохотливо рассказывал Колька.
Он здорово обрадовался, что мы встретились. Я - тоже.
- Ты сейчас что, в речку полезешь? - робко спросил я.
- Конечно, - сказал Горох. - Давай вместе.
- Коробухин, тебе нельзя, - приказала за моей спиной Капитолина
Петровна.
Я скосил на нее глаза и глухо промямлил:
- Мне нельзя.
- Понятно, - ухмыльнулся Горох.
Он разбежался и нырнул с обрыва. Вынырнул, отфыркался и стал откалывать
номера. Колька то плыл кролем, врезаясь руками в воду с невероятной
скоростью, то переворачивался на спину и, раскинув руки, отдавался на волю
волн. Потом резко сбрасывал с себя оцепенение и переходил на баттерфляй.
Колькино мускулистое, загорелое тело мелькало перед нашими глазами и
дразнило, и манило, и злило, и бесило.
А Горох решил сегодня показать все, на что он был способен. Он вылез на
берег и вытащил из сумки ласты и маску. Напялил это все на себя и снова
полез в речку.
Выставив из воды кончик трубки и пуская пузыри, Колька шел по реке, как
подводная лодка с перископом. Это совершенно вывело из терпения ребят. Они
дружно заныли.
Я не выдержал, встал, и ноги сами понесли меня к тому месту, где лежал
велосипед Гороха и его одежда. Вскоре там появился и Колька. На его мокром
лице сияла довольная улыбка. Я взглянул на маску и ласты, которые Колька
бросил на траву, и, не долго думая, стал раздеваться. А потом, соблюдая
осторожность, облачился в Горохову подводную форму и сказал Кольке:
- Посиди пять минут в кустиках. Я - сейчас.
Когда я очутился в речке, то понял, как истосковался по воде, и решил, что надо взять все милости от природы. Я надолго исчезал под водой, ползал
по дну, потом выныривал, выбрасывая из трубки фонтан брызг, как кит.
Наплававшись, я вылез на противоположном берегу отдохнуть. Никто из
ребят и не подозревал, что это не Горох, а я... Но когда, не снимая ластов и
маски, я растянулся на песочке, Юрка Трофименко закричал:
- А чего это у тебя - сперва плавки были красные, а теперь - синие?
Мне бы пропустить мимо ушей Юркины слова, но я был бы не я, если бы на
одно слово не отвечал двумя.
- Они от холода посинели, - протянул я, стараясь подражать басу Гороха.
И сам себя выдал.
- Это Коробухин! - радостно закричал Юрка.
- А почему ему можно, а нам нельзя? - спросил у Капитолины Петровны
Толька.
- Коробухин себе слишком много позволяет, - в другое ухо Капитолины
Петровны прошипел Ленька Александров.
Поняв, что обнаружен, я быстро влез в речку и поплыл под водой, выставив напоказ кончик трубки.
Вот говорят, если ты плывешь под водой, а на тебя с берега кричат что
есть силы, то ты ничего не услышишь. Закон физики. Не верьте, ребята, тем, кто так говорит. Мне прямо в уши лезли крики Капитолины Петровны:
"Коробухин! Вылазь немедленно! Вылазь сию же минуту! А то будет плохо!" (А
может, еще на берегу я хорошо запомнил слова Капитолины Петровны, и они
продолжали звучать в моих ушах и под водой?).
Я знал, что будет плохо, но все равно не вылезал. Надеялся спастись, хотя шансов было маловато.
На берегу меня ждали кроме моего друга Кольки Капитолина Петровна, Аскольд и ребята. У Капитолины Петровны на щеках выступили красные пятна, круглые, словно печати. Это значило, что она достаточно накалилась для того, чтобы прочесть мораль.
Но я опередил ее на долю секунды:
- Вы совершенно правы, Капитолина Петровна, вода необыкновенно
холодная.
Капитолина Петровна опешила.
- Конечно, надо обязательно ждать, пока будет 18 градусов на вашем
термометре, - тараторил я, воодушевляясь, - а то мы все простудимся, охрипнем и околеем.
Капитолина Петровна таращила удивленные очки.
- Ребята, - обратился я к мальчишкам и девчонкам, - поглядите
внимательно на мою кожу.
Ребята поглядели внимательно.
- Такая кожа бывает у самых непородистых гусей, которых никогда вообще
не жарят, а тем более с яблоками.
Ребята молчали.
- Итак, - закончил я краткую речь о вреде купания в жаркий летний день,
- итак, я показал вам пример, как не надо себя вести, пример, до чего может
докатиться человек, который без спроса лезет в ледяную воду.
Я стал усердно изображать, как меня трясет озноб. Ну, точно как
мальчишка яблоню в чужом саду.
- Тебе надо, Коробухин, лечь в изолятор, - посоветовала Капитолина
Петровна.
- Больше мне некуда лечь, только в изолятор, - с готовностью согласился
я.
Поддерживаемый с обеих сторон и укутанный в сто одежек, я заковылял к
лагерю.
В продолжение моей речи Горох удивленно хлопал глазами. Неужели я, закаленный парень, наверное, думал он, и смог простудиться в такую жару?
Когда меня повели, я подмигнул Кольке: не трусь, все в порядке. Горох
расцвел. Он все понял.
- Валерка! - крикнул Колька. - Как поправишься, приезжай ко мне. Тут
недалеко. Проедешь через мостик, а потом прямо по лесу, а потом налево и еще
немного прямо, а тогда уже направо - и будет Зеленое.
- Приеду! - крикнул я Кольке.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
В КОТОРОЙ ВОДА НЕОЖИДАННО НАГРЕВАЕТСЯ
От выслушивания нотации Капитолины Петровны я отвертелся, а от
изолятора - нет. Но мне кажется, лучше валяться здоровым на больничной
койке, чем таким же здоровым слушать, как тебе читают мораль.
Я вытянулся на кровати и стал думать. Что еще делать больному, как не
думать? У здорового на это всегда времени не хватает, дел у него по горло. А
больному ничего не остается, как размышлять обо всем на свете. Тяжелое это
занятие. Поэтому никто и не любит болеть.
Я тоже думал обо всем, но одна мысль особенно настойчиво появлялась в
моей голове, на какое-то мгновение исчезала, а потом вновь возвращалась. И
все из-за термометра, который сунула мне под мышку врачиха в изоляторе.
Конечно, никакой температуры у меня не было и в помине, поэтому я сразу
вынул градусник и стал его внимательно изучать.
Вот что меня удивило. Стоило подержать в руке кончик термометра или
постучать по нему пальцем, как столбик ртути полз вверх.
Почему же термометр Капитолины Петровны вел себя не как термометр: все
время показывал одни и те же ужасно надоевшие 17 градусов? Было от чего
поломать голову.
Я вертел в руках градусник и задумчиво щелкал по его кончику, когда в
изолятор вошла врачиха.
- Какая температура? - спросила она.
Я молча протянул ей градусник.
- 37 и 3, - задумчиво сказала врачиха. - Придется полежать.
Она заставила меня принять лекарства и опять удалилась в свой кабинет, который был рядом с изолятором. Сквозь неплотно прикрытую дверь я увидел
шкаф со всякими врачебными штучками. И среди них - целую коллекцию
термометров - и для подмышек, и для воды. Разглядывая их, я продолжал
безуспешно ломать голову.
Вот говорят: утро вечера мудренее. А у меня получилось наоборот. За
целый день не появилось ни одной путной идеи. А только стало темнеть, я
понял, в чем дело и как мне надо поступить.
Съев с аппетитом ужин, я принялся ждать наступления ночи.
- Валерка! - послышался тихий шепот и вслед за ним стук в окно.
Я приподнялся на кровати. За окном в полном боевом составе находилась
веселая дюжина. Но только почему-то она была совсем грустная. Ах да, я же
болею, и ребята переживают. Я растрогался.
- Ты придуриваешься или серьезно заболел? - осведомился Юрка.
- Ни первое, ни второе, а третье, - как всегда, афоризмом ответил я.
Рассмеявшись, ребята вновь превратились в веселую дюжину.
- Завтра я выздоровею и приду к вам, - пообещал я. - А еще - завтра мы
все будем купаться в речке.
- Ну-у? - удивились ребята.
Конечно, не тому, что я за одну ночь стану здоровым, а тому, что все мы
завтра будем купаться в речке.
- Будь здоров! - сказали ребята, и я снова остался один в изоляторе.
Горн пропел, что пора спать и сны приятные видеть. Мимо окна, переговариваясь и смеясь, прошли вожатые. Потом стало совсем тихо. Еще надо
немного обождать. Чем больше я старался не спать, тем больше меня клонило ко
сну. И наконец я захрапел.
Проснулся неожиданно. Была темная ночь. Который теперь час? Неважно
который, надо действовать.
Я встал, пошарил под кроватью - кед не было. Поискал под стулом - тоже
нету. Исчезли и брюки с рубахой. Наверное, их припрятали, чтобы я не сбежал
из изолятора. Была не была, пойду в чем есть. Все равно - я больной, хуже не
будет.
Я осторожно пробрался в кабинет врачихи и открыл стеклянные дверцы
шкафа. Нащупал нужную мне вещь, вернулся с ней в свою комнату.
Потом вылез из окна и потрусил к домику Капитолины Петровны. На мое
счастье, окно было распахнуто. Я подтянулся на руках и заглянул в комнату.
Капитолина Петровна спала. Вещь, которая меня интересовала, лежала на столе.
Я дотянулся до нее и взял, а вместо нее положил ту, что добыл в медицинском
шкафу.
К изолятору я просто летел. И тут на свою беду повстречал еще одного
полуночника. Это был Ленька Александров.
Удирать было поздно, и от растерянности я стал делать зарядку. Наклоны