Конечно, уровень удовольствия, его амплитуда, то есть расстояние от нуля, той самой точки "ройе", имеет очень большое значение, но это только один из факторов счастья. И сравнивать-то надо не с нулем, а с самым худшим состоянием, в которое только ты можешь войти. Счастье заключается в разнице не столько между ройе и жикудой, сколько между биджной и жикудой – вон, мол, как мне было плохо и как сейчас хорошо. Важно также, чтобы состояние биджны шло непосредственно перед состоянием жикуды. Чем короче временной интервал между этими двумя состояниями, тем острее удовольствие. Поэтому начинающий путипучерист (по-ихнему, ашнати, но мне не нравится это слово, хотя и "путипучерист" тоже дурацкий термин) должен научиться трем вещам – уметь наращивать жикуду (высшее удовольствие), то же самое биджну (высшее неудовольствие, используется не совсем точный термин "отвращение") и, самое главное, уметь по максимуму сокращать временное расстояние между ними.
Тренированный путипучерист может сам, по собственному желанию, ввергать себя в состояния максимального отвращения и максимального наслаждения, причем промежутки между этими состояниями он может сокращать до миллисекунд. По теории трехточия там есть порог. Если его пройти, вот тогда и высвобождаются твои волшебные силы. В частности и в первую очередь имеется в виду способность отнимать. Некоторые, наподобие моего Саши, без всяких трехточий этой способностью обладают.
Саша спросил его:
- А сам-то ты откуда все это узнал?
Адамов не заметил вопроса.
Потом, без объяснений, буквально на оборванной фразе, теория неожиданно кончилась. Дальше началась практика. Теоретические занятия сменились обязательными всеобщими посиделками, на которых Адамов или кто-нибудь из его ближайших помощников, считавшихся наиболее продвинутыми в учении Пути-Пучи (Ада, совершенно жуткая баба с танковым движком в заднице, отбирательница постельных принадлежностей и женских чар, и еще тихоня Витас из Клайпеды, бледная спирохета, домашний компьютерный мальчик – этот отбирал мотоциклы), преподносили аудитории что-то вроде театрализованной проповеди, обставленной садистскими ритуалами, наводящими жуть и скуку. Под конец с выражением читались сакральные тексты. Их демонстративно считывали с каких-то совершенно дрянных бумажек – иногда желтые от старости тетрадные листки, иногда блеклые ксерокопии, иногда чуть ли не вырезки из старых газет, - словом, то, что я нашел в чемоданчике. Саша чувствовал, что за этим кроется некий смысл, вот только не понимал какой.
Порой тексты были почти библейские, порой совершенно маразматические, а однажды прочитана была Саше и с ним вкупе аудитории пространная выдержка из головоломной теоретической статьи из Physical Review Letters двадцатилетней давности. Читал Адамов – с экраном, с прозрачками, все, как положено, ссылки, формулы, графики, совершенно ничего нельзя было понять, но что-то об одиннадцати и семнадцати измерениях.
В общем и целом, вся эта чушь очень напоминала собрания секты сатанистов, как их описывают в готических романах ничего в этом деле не смыслящие писатели.
Саша подловил Адамова и спросил:
- Вот эти вот собрания… Что-то мне все это напоминает собрания секты сатанистов, как их описывают в готических романах ничего в этом деле не смыслящие писатели.
Адамов ответил туманно. Он сказал:
- Ты очень наблюдательный, очень тонко чувствуешь, у тебя потрясающая, суперженская интуиция, поэтому ты неправ. Сатанисты есть низшая ступень в иерархии Пути-Пучи, средство отбора потенциального человекоматериала, ничего больше. Сатана нас не интересует. Он – фигура не нашего уровня. Он всего лишь неудачник, жертва оплошности, жалкая и никчемная вечная оппозиция. Правда, без него бы не было человечества, но я не уверен, что это плюс. Мы с ним не связываемся. Мы берем выше.
- Выше? – сказал Саша недоуменно. – То есть вы про Бога толкуете?
- Бог, Он и в Африке Бог, особенно если в Африке. Мы немножечко параллельнее, - загадочно комментнул Адамов и в заметной панике сгинул, изрядно при этом Ендобу насторожив.
Но это теория. В основном же тогда Сашу в то время учили практике Пути-Пучи. Первые несколько недель она изрядно напоминала ему практику хатха-йоги, о которой в свои армейские годы он много читал, потому что имел в друзьях одного придурка, сдвинутого на всех этих асанах, чакрах и специальных дыханиях.
- Йога, что ли? – сказал Саша, в очередной раз подловив Адамова.
- Ты, Саша, дурак, и это обнадеживает, - озорно засверкав прыщиками, резюмировал Адамов. – Заходи, поговорим.
Он уволок его в свой кабинет, в первый раз не замеченную Сашей комнатенку напротив сортира с диваном, столом и зеленым стулом, да еще громадным канцелярским сейфом-уродиной, на котором была приклеена политическая карта мира, они сели напротив друг друга и часа полтора молчали, пья водку.
Потом Адамов глубоко вздохнул, затянул прыщики блестящими от напряжения веками и сказал решительно:
- Ну, пора. Тут у меня.
После чего восторженно ускакал, оставив Сашу допивать водку.
Саша допил водку, сказал себе: "Я все понял", - и состроил недоуменную рожу.
Йога, впрочем, очень быстро закончилась. Ее сменила практика трехточия, о которой всерьез, то есть с деталями и всем прочим, лучше не распространяться. Не из соображений секретности, а исключительно благодаря желанию автора (то есть меня) уберечь читателя от шокирующих подробностей, как бы тот ни старался эти подробности обсмаковать. Я, знаете ли, не этот, не… с его вомитабельной литературой, которая способна заставить блевать человека даже с железобетонным желудком. Я не такой.
В паре еще с двумя начинающими путипучеристами (Саша о них много не распространялся) Сашу начали обучать достижению всех трех состояний – жикуды, ройе и биджны.
Здесь дело вот в чем. Продвинутые путипучеристы не пользуются внешними воздействиями, чтобы переходить в какое-нибудь из этих состояний – они делают это непринужденно, единственно силой мысли. С новичками сложнее. Они должны прочувствовать, что такое очень хорошо, очень плохо и очень никак на самых конкретных примерах. И если арсенал средств для достижения жикуды на первых порах небогат, если не сказать нищ, и вдобавок всем хорошо известен – среди них вино, наркотики, секс, наркоз, иногда музыка в сочетании с еще каким-нибудь раздражителем, ну, и всякое такое, - то в отношении стандартных источников, скажем так, неудовольствия человечество продвинулось куда интенсивнее. Главный из них – боль.
Правда, для Пути-Пучи он отнюдь не главный и даже не обязательный, то есть вовсе необязательный, ну, разве что на самых первых этапах, и то – чаще здесь цель не боль, а страх, ею вызываемый. Саша почему-то очень подробно останавливался именно на этом пункте – "неудовольствии", я даже, как мне представляется, кое-что понял, но не думаю, что здесь уместно приводить философию "отвращения". Отвращение, страх, боль, помноженные на беспомощность и ужас – вот к какому коктейлю их приучали. Все, что вызывает наибольшее "неудовольствие" у ваших органов чувств – и зрения, и слуха, и обоняния, и вкуса, и осязания – все это шло в ход. На учеников составляли подробные досье "отвращения", и из этих досье путипучеристский гуру мог узнать о человеке чертовски много, вы даже представить себе не можете, насколько много.
Через пару недель подобных тренировок, после того, как первичные Сашины "биджна" и "жикуда" были определены, начался следующий этап – обучение тому, каким образом эти самые биджны и жикуды увеличивать. Здесь, слава Богу, учителя – Адамов с его двумя помощниками – намного меньше пользовались физическими возбудителями "неудовольствия", такими, например, как ванны с дерьмом, "вкусовые" смеси, спецароматизаторы и прочие гадости в том же духе. В ход большей частью шли гипноз, опять-таки секс и какие-то, как утверждалось, древние наркотики, специально изобретенные магами для целей учения Пути-Пучи – всякие там генераторы ужасов, "чудесные прерывания", "полет с ведьмой", "полет с дьяволом" и прочие тошнотворности а ля Кастанеда (о способах приготовления проконсультируйтесь в его книгах, а меня от этого, попрошу, избавьте). Саша рассказывал, что привыкания, по крайней мере, быстрого, эти наркотики не вызывали, да и на внутренние органы вроде бы не воздействовали, но обладали жутко неприятным побочным эффектом – умноженным во сто раз алкогольным похмельем, которое ничем, в том числе и наркотиками, не снималось, выворачивало наизнанку, хотя спустя 8-10 часов все проходило само собой. Адамов, правда, утверждал, что это не совсем побочный эффект, что так задумано изначально, только не для новичков, а для путипучеристов более высокого уровня.
Я многого не понимаю из того, что мне рассказывал Саша, да и того, впрочем, что потом узнал сам. Зачем, скажем, путипучеристам высокого уровня испытывать на себе внешние воздействия для достижения неудовольствия, а потом еще страдать неимовернейшим бодуном, если того же самого они могут добиться одним усилием мысли?
Саша тоже по этому поводу малость занедоумевал.
Он спросил об этом Адамова, тот ответил в своей манере – расплывчато, загадочно и цветисто:
- Когда речь идет о гонке между жизнью и смертью, не стоит пренебрегать и малейшим дуновением попутного ветерка.
Словом, вот так.
В эти последующие недели практики по усилению биджн и жикуд, работала, как я понимаю, та же схема, что и на предыдущем этапе, только, может быть, намного более усложненная, с причудливо переплетенной сетью причин и следствий, которые далеко не всегда следовали и, соответственно, далеко не всегда имели намеренье причинять; здесь была масса, на мой взгляд, слишком утонченного, одновременно слишком лобового и примитивного, слишком "не туда направленного"… И все это с целью мимоходом, как бы случайно, разбудить в теле дремлющее и давно забытое умение усиливать свои ощущения, увеличивать амплитудный размах между прекрасным и отвратительным, "жать на газ", как почему-то говорится на сленге путипучеристов.
В идеале (в идеале!) человек приобретал умение достигать максимальных для его организма биджны и жикуды, он приобретал способность трепетать от счастья или содрогаться от отвращения уже на грани сердечного спазма, в микроне от смерти, а это, согласитесь, очень неплохо для одной жизни, по крайней мере, в отношении счастья. Только смерть ограничивала его возможности – и сверху, и снизу.
Здесь интересно. Близость смерти, страх, вызываемый ею, вся та сложная гамма переживаний, с ней связанных, - и тяга к ней, и мистическое отторжение, и ненависть, и тоска, и почти непреодолимый позыв подчиниться, и отвращение, и неприятие, и острейшее любопытство… словом, все вот это очень пикантным образом накладывалось на настроение человека. И если был пройден некий порог близости к смерти, наслаждение (или отвращение) начинало нарастать неконтролируемым образом, заканчиваясь, как вы понимаете, неизбежным экзитусом леталисом; главное тут было – умудриться этот порог не переходить.
По словам Адамова, столь тесная близость к смерти заставляла человека думать о ней и вообще воспринимать вещи совершенно по-иному. Он переоценивал реальность, совсем по-другому начинал оценивать, в первую очередь, три категории – смерть, время и почему-то (я долго не мог понять почему, да и сейчас, собственно, не уверен, что понимаю) желание.
По непонятной причине, в эти категории не входил секс, хотя, по словам Саши, он занимал в практике Второго этапа едва ли не такое же важное место. Только не как цель, а как средство достижения цели.
Собственно, половой акт как средство достижения жикуды никакого откровения собой, понятное дело, не представляет. Он использовался и на первом этапе обучения. Причем Адамов, следуя то ли своим внутренним потребностям, то ли действительно древним путипучеристским рекомендациям, предпочитал навязывать своим ученикам (называл он их помощниками, а официально они у него значились как "помощники Слуг Угла" – кстати, это трудно произносимое, фонетически ущербное название наводит на определенные подозрения, впоследствии, впрочем, неподтвержденные; но об этом потом. Возможно) самые немыслимые извращения. Саша и его "коллеги", вот эти самые "помощники", называли эти упражнения спецкамасутрой. Народ всегда найдет выход из положения.
Разумеется, секс использовался здесь исключительно как физическое упражнение, даже физиологическое отправление; специальными способами (о них потом или вообще никогда) любой душевный контакт между партнерами насильственно изгонялся. Все это сильно попахивало борделем, и оттого вместе с обычным наслаждением секс приносил Саше ощущение то ли слабой вины, то ли еле заметной, но трудно преодолеваемой брезгливости к самому себе. Одной из целей сексуальных "практикумов", по словам Адамова, было как раз полное избавление от такой брезгливости. Самой простой, кстати, целью.
На втором этапе спецкамасутры стало намного больше, почти никогда Саша не понимал, зачем она. Понимал только, что по очень многим причинам.
- Например, я узнал, - сказал он, - что сексуальные акты могут быть доводить не только до жикуды, но и до биджны тоже.
Правда, еще никому из помощников слуг адамовского Угла (кроме, может быть, его самого) не удавалось достичь того, чего он добивался от них – испытать пик отвращения в момент эякуляции. У всех этот пик в лучшем случае размазывался равномерно по всему времени коитуса, а в момент извержения семени причудливым образом смешивался с пиком наслаждения, вызывая порой совершенно невообразимую, абсурдную и эклектическую сексуальную смесь.
К сведению читателя – то, что в этом сексуальном и, надеюсь, антиэротическом пассаже упор делается исключительно на мужские ощущения, не есть плод полового шовинизма Адамова, Саши Ендобы или меня. Просто с женщинами по сексуальным вопросам Адамов занимался отдельно; слыхал также Саша, что и философия женского секса в редакции Адамова сильно отличалась от мужской. Но поскольку никакого подчинения женщин мужчинами или пренебрежения женскими проблемами Адамов не проповедовал, то ни о каком половом шовинизме, считал Саша, речи идти не может.
Философия секса по Адамову – по крайней мере, в отношении мужчин, но, я думаю, и в отношении женщин тоже, - была одновременно унизительно простой и возвышено усложненной. В ней оригинальным образом сочетались максимы "Трахай все, что шевелится" и "Не дари поцелуя без любви". Саша в этой философии так и не разобрался, в его интерпретации это была странная смесь любви к любви как к акту, приносящему наслаждение, и ненависти к любви как к чему-то такому, что не требует от тебя не то что самопожертвования, но даже и самомалейшей жертвы. Желание, смерть и любовь – такая у них была формула, причем подчеркивалось, что желание превыше всего, потому и на первом месте. Вы что-нибудь понимаете? Я – смутно…