Чертополоха мы так и не нашли, зато повыдергивали с корнем много других растений: швыряли их прямо с комьями земли о стену дома и громко хохотали.
А потом мы потеряли друг друга на великих просторах Нью-Гемпшира. Я какое-то время пытался докричаться до Мурры, но он отвечал все тише, тише, и в конце концов я чудом оказался дома.
Своего возвращения я не помню — зато помнит жена. Говорит, я всячески грубил и хамил ей. Утверждал, будто продал пятьсот окон «Флитвуд» гостинице «Коннерс». И посоветовал как-нибудь поинтересоваться бракоразводной статистикой.
Затем я поднялся в ванную и снял старую стеклянную загородку, объяснив это тем, что мы с Муррой поменялись дверцами. Я демонтировал свою и уснул прямо в ванной. Когда жена попыталась меня растолкать, я прогнал ее и заявил, что Глория Хилтон только что выкупила гостиницу «Коннерс» и скоро у нас свадьба.
Еще я хотел рассказать что-то важное о чертополохе, но так и не смог выговорить это слово и снова заснул.
Тогда жена посыпала меня солью для ванн, включила холодную воду и ушла спать в комнату для гостей.
На следующий день около трех часов дня я пришел к Мурре, чтобы поставить окна и узнать, как же мы договорились поступить с дверцей для кабинки. На всякий случай у меня в кузове лежало две дверцы: моя старая, с фламинго, и его — с портретом Глории Хилтон.
Я уже собрался звонить в дверь, когда услышал стук в окно на втором этаже: из него высовывалось взволнованное лицо Мурры. Поскольку моя лестница уже стояла у дома, я поднялся по ней и спросил, что стряслось.
Мурра открыл окно и пригласил меня внутрь. Он был очень бледен и весь дрожал.
— Ваш сын уже здесь? — спросил я.
— Да, ждет внизу. Я забрал его с автобусной остановки час назад.
— Ну как, помирились?
Мурра покачал головой.
— Он очень зол. Ему всего пятнадцать, а он уже разговаривает со мной как прапрадедушка. Я поднялся на минутку, чтобы прийти в себя, и теперь не решаюсь спуститься.
Он взял меня за руку.
— Придумал! Вы пойдете первым и… ну, наведете мосты, что ли.
— Если во мне еще остались строительные материалы, я бы лучше приберег их для дома. — Я поведал Мурре о своем плачевном семейном положении.
— Какое бы решение вы ни приняли, — посоветовал мне он, — заклинаю: не повторяйте моих ошибок! Любой ценой попытайтесь сохранить семью! Знаю, иногда бывает паршиво, но поверьте, потом будет в сто раз паршивей!
— Ну, за одно я уже готов благодарить Бога…
— За что?
— Глория Хилтон пока не признавалась мне в любви.
В итоге я все же спустился к сыну Мурры.
На юном Джоне был мужской деловой костюм — полная тройка, с жилетом и всем прочим. И большие очки в черной оправе. Он скорее походил на университетского профессора, чем на подростка.
— Джон! — сказал я. — Приятно познакомиться, я давний друг твоего отца.
— Неужели? — Он осмотрел меня с головы до ног и руки не подал.
— У тебя очень… взрослый вид.
— Мне пришлось повзрослеть. Когда отец нас бросил, я стал главой семьи.
— Ну, Джон… Твоему папе тоже пришлось не сладко.
— Моему разочарованию нет предела. Я думал, мужья Глории Хилтон — самые счастливые люди на свете.
— Джон, когда ты вырастешь, тебе многое станет понятно…
— Вы о ядерной физике, надеюсь? Скорей бы! — Он повернулся ко мне спиной и выглянул в окно. — Где отец?
— Вот он, — сказал Мурра, спускаясь по скрипучей лестнице. — Вот твой глупый никчемный старик.
— Мне пора возвращаться в школу, — проговорил мальчик.
— Уже?
— Мне сказали, что случилась беда, иначе бы я не приехал. Никакой беды, насколько я понимаю, нет — так что я поеду, если не возражаешь.
— Не возражаю? — Мурра протянул к нему руки. — Джон, ты разобьешь мне сердце, если уйдешь вот так…
— Это как, отец? — ледяным тоном осведомился мальчик.
— Не простив меня.
— Я никогда тебя не прощу. Извини, но это единственное, на что я не способен. — Джон кивнул. — Буду ждать тебя в машине.
С этими словами он вышел из дома.
Мурра сел в кресло и спрятал лицо в ладонях.
— Что же мне делать? Наверное, я это заслужил. Придется стиснуть зубы и терпеть.
— У меня в голове крутится только одно решение, — сказал я.
— Это какое?
— Дать ему пинка.
Так Мурра и поступил.
Чернее тучи, он вышел из дому и зашагал к машине.
Там он наврал Джону про сломанное пассажирское сиденье, и тот выбрался на улицу, чтобы отец его починил.
В следующий миг Мурра наподдал ему под зад: вряд ли это было больно, скорее — неожиданно.
Мальчик сверзился с холма в те самые кусты, где прошлой ночью мы с его отцом искали чертополох. Когда Джону наконец удалось остановиться и оглядеться по сторонам, вид у него был весьма удивленный и несколько ошалелый.
— Джон, — обратился к нему Мурра, — ты прости меня, но я ничего лучше не придумал.
Впервые мальчик не смог огрызнуться.
— Я совершил в жизни много серьезных ошибок, — продолжал Мурра, — но эта, по-моему, к ним не относится. Я люблю тебя и твою маму, но буду пинаться до тех пор, пока ты не смилуешься и не дашь мне второго шанса.
Мальчик по-прежнему не знал, как ответить отцу, но могу с уверенностью сказать, что новых пинков ему не хотелось.
— Вернемся в дом, — предложил Мурра, — и обсудим все как взрослые люди.
Они вернулись, поговорили, и Мурра убедил сына позвонить матери в Лос-Анджелес.
— Скажи ей, что мы помирились и хорошо проводим время, что я был ужасно раздавлен и теперь умоляю ее принять меня обратно на любых условиях, а с Глорией Хилтон покончено раз и навсегда.
Мальчик передал все это матери, и она долго плакала, и он плакал, и Мурра, и даже я.
А потом первая жена Мурры сказала ему, чтобы он скорее возвращался домой. И на этом дело закончилось.
Ах да, насчет дверцы для душевой кабинки: мы действительно решили поменяться. Ему досталась моя, за двадцать два доллара, а мне — его, за сорок восемь. Это если не считать портрета Глории Хилтон.
Когда я вернулся домой, жены не было. Я повесил новую дверцу. Пока я это делал, за мной наблюдал мой сын. У него почему-то был красный нос.
— Где мама? — спросил я.
— Ушла.
— Когда вернется?
— Сказала, что никогда.
Меня затошнило, но виду я не подал.
— Опять эти шуточки, — сказал я. — Все время она так говорит.
— А я первый раз слышу, — ответил сын.
По-настоящему страшно мне стало, когда пришло время ужина, а жены все не было. Я набрался храбрости, приготовил нам с сыном поесть и сказал:
— Видимо, что-то ее задержало…
— Отец.
— Да?
— Что ты с ней сделал вчера ночью? — Тон у сына был очень надменный и властный.
— Не твое дело. Будешь совать нос куда не просят — схлопочешь пинка.
Это немного его успокоило.
Слава Богу, жена вернулась домой в девять вечера.
Она была бодра и весела. Заявила, что отлично провела время: прошлась по магазинам, отужинала в ресторане, сходила в кино — и все в одиночку.
Поцеловав меня на ночь, она ушла наверх.
Я услышал, как полилась вода в душе, и вдруг с ужасом вспомнил о портрете Глории Хилтон на дверце душевой кабинки.
— О Господи! — вскричал я и бросился наверх — объяснять, откуда на кабине взялся портрет и что завтра же утром его сотрут пескоструйной машиной.
Я вошел в комнату.
Жена стояла в ванной и принимала душ.
Оказалось, они с Глорией Хилтон одного роста, поэтому портрет на дверце стал для моей жены вроде маски.
Она нисколько не злилась — наоборот, ей было смешно: она захохотала и спросила с улыбкой:
— Угадай кто?
1962
Олень
Гигантские черные трубы заводов Федеральной машиностроительной корпорации в Илиуме плевались едким дымом и копотью в сотни мужчин и женщин, выстроившихся в длинную очередь перед красным кирпичным корпусом заводского управления. Стояло лето. Заводы Илиума, к настоящему моменту второе по величине промышленное предприятие в Америке, на треть увеличивали штат в связи с новыми заказами на вооружение. Каждые десять минут служащий охраны открывал дверь управления, выпуская из кондиционированного помещения струю прохладного воздуха и впуская внутрь трех новых кандидатов.
— Еще трое, — сказал охранник.
После четырехчасового ожидания в здание попал и человек лет под тридцать, среднего роста, с юным лицом, слегка закамуфлированным при помощи очков и усов. Его воодушевление, равно как и костюм, несколько поблекли от едкого дыма и августовского солнца, да к тому же ему пришлось пожертвовать ленчем, чтобы не потерять место в очереди. Тем не менее молодой человек старался не утратить жизнерадостности. Он был последним в тройке, представшей перед секретаршей.
— Оператор винтонарезного станка, мэм, — определил свою специальность первый.
— Пройдите к мистеру Кормоди в седьмую кабину, — сказала секретарша.
— Пластическая прессовка, мисс, — назвался второй.
— К мистеру Хойту, во вторую кабину, — ответила она и обратилась к молодому человеку в поблекшем костюме: — Специальность? Фрезеровка? Сверловка?
— Писательство, — ответил он. — Все виды писательства.
— Вы имеете в виду рекламу и продвижение товара?
— Да… именно это.
Секретарша засомневалась:
— Ну… я не знаю. Мы не объявляли о найме на эту специальность. Ведь вы не можете работать за станком, не так ли?
— Мой станок — пишущая машинка, — шутливо ответил он.
Секретарша была серьезной молодой женщиной.
— Компания не использует стенографистов мужского пола, — сказала она. — Пройдите к мистеру Биллингу в двадцать шестую кабину. Возможно, он знает о какой-нибудь вакансии в отделе рекламы.
Молодой человек поправил галстук, одернул пиджак и изобразил на лице улыбку, подразумевавшую, что он интересуется работой на заводах просто ради шутки. Он проследовал в двадцать шестую кабину и протянул руку мистеру Биллингу — такому же молодому человеку.
— Мистер Биллинг, меня зовут Дэвис Поттер. Я тут интересуюсь, что у вас имеется по части рекламы и продвижения товара, потому и заглянул сюда.
Мистер Биллинг, давно набивший руку на всем, что касается молодых людей, тщательно скрывающих горячее желание получить работу, был вежлив, но непроницаем.
— Боюсь, вы выбрали неудачное время, мистер Поттер. В этой области, как вам, вероятно, известно, очень жесткая конкуренция, и в данный момент мы едва ли можем что-либо предложить.
Дэвид кивнул:
— Понимаю.
У него совсем не было опыта по части того, как просить работу в большой организации, и мистер Биллинг сразу дал ему понять, как это чудесно — уметь управлять каким-либо станком. Дуэль нанимателя и соискателя продолжалась.
— Тем не менее присядьте, мистер Поттер.
— Благодарю вас. — Он посмотрел на часы: — Мне вскоре придется вернуться в газету.
— Вы работаете в какой-то местной газете?
— Я владелец еженедельника в Борсете, в десяти милях от Илиума.
— Что вы говорите! Борсет — милая деревушка. Так вы решили завязать с газетным бизнесом?
— Ну… я думал об этом. Я купил газету вскоре после войны, занимался ей восемь лет и не хотел бы закоснеть на одном месте. Нужно развиваться. Но конечно, все зависит от перспектив.
— У вас есть семья? — любезно осведомился мистер Биллинг.
— Жена, два сына и две дочери.
— Какая славная, большая, хорошо уравновешенная семья, — сказал мистер Биллинг. — И при этом вы так молоды.
— Мне двадцать девять, — ответил Дэвид и улыбнулся. — Мы не планировали ее такой большой. Они близнецы. Сначала мальчики, а затем, несколько дней назад, появились две девочки.
— Да что вы! — воскликнул мистер Биллинг и подмигнул: — С такой семьей поневоле задумаешься о спокойном, обеспеченном будущем, а?
Эта реплика прозвучала как бы мимоходом, словно легкая пикировка между любящими родственниками.
— Мы вообще-то так и хотели, двоих мальчиков и двух девочек, — заметил Дэвид. — Не думали, правда, что все произойдет так быстро, но мы рады. Что же касается обеспеченности — может быть, я себе и льщу, но мне кажется, что тот административный и журналистский опыт, который я приобрел, издавая газету, может кое-чего стоить в глазах соответствующих людей, если с газетой что-нибудь произойдет.
— Чего этой стране по-настоящему не хватает, — философским тоном изрек Биллинг, сосредоточенно прикуривая сигарету, — так это людей, умеющих вести дела, готовых взять на себя ответственность и добиваться результатов. Можно лишь пожелать, чтобы у нас в отделе рекламы и маркетинга были более широкие возможности. Поймите, там важная, интересная работа, но я не знаю, что вы скажете о начальном жалованье.
— Ну, я просто хотел прикинуть, что к чему… как обстоят дела. Понятия не имею, какое жалованье могла бы назначить компания человеку вроде меня, с моим опытом.
— Вопрос, который обычно задают опытные люди вроде вас, заключается в следующем: как высоко я могу подняться и насколько быстро это произойдет? А ответить на него можно так: предел для человека с волей и творческой жилкой — небеса. Подниматься такой человек может быстро или медленно в зависимости от того, как он готов работать и что способен вложить в работу. С человеком вроде вас мы могли бы начать, ну, скажем, с сотни долларов в неделю, однако неизвестно, пробудет он на этом уровне два года или всего лишь два месяца.
— Полагаю, человек мог бы содержать на это семью, пока не получит повышения, — сказал Дэвид.
— Работа в нашем отделе рекламы покажется вам почти такой же, как та, что вы делаете сейчас. Наши рекламщики превосходно пишут и редактируют материалы, а в газетах наши рекламные релизы не отправляют в мусорную корзину. Наши люди — профессионалы и пользуются заслуженным уважением как журналисты. — Биллинг поднялся со стула. — У меня сейчас одно небольшое дельце — оно отнимет минут десять, не больше. Не могли бы вы подождать? И я охотно продолжу наш разговор.
Дэвид взглянул на часы:
— О, думаю, я могу подождать еще десять-пятнадцать минут.
Биллинг вернулся в свою кабину через три минуты, чему-то посмеиваясь про себя.
— Я только что поговорил по телефону с Лу Флэммером, начальником отдела рекламы. Ему требуется новый стенографист. Лу — это что-то. Здесь все по нему с ума сходят. Он старый газетчик и, наверное, в газете и приобрел умение ладить со всеми. Ради интереса я рассказал ему о вас. Просто сказал, о чем мы с вами говорили, о том, что вы присматриваетесь. И угадайте, что сказал Лу?
— Угадай, что я тебе скажу, Нэн? — говорил Дэвид Поттер по телефону жене. Он был в одних трусах и звонил из заводского медпункта. — Завтра ты вернешься из роддома к солидному гражданину, заколачивающему по сто десять долларов в неделю. В неделю! Я только что получил бейдж и прошел медосмотр.
— Правда? — удивленно отозвалась Нэн. — Как-то все очень уж быстро. Не думала, что ты так резко начнешь.
— А чего ждать?
— Ну… не знаю. Я хочу сказать, ты ведь не понимаешь, во что ввязываешься. Ты всю жизнь работал на себя и не представляешь, каково это — быть винтиком в огромной организации. Я знала, что ты собираешься поговорить о работе с людьми из Илиума, но была уверена, что еще год ты не бросишь газету.
— Через год мне стукнет тридцать, Нэн.
— И что?
— Я буду слишком стар, чтобы начинать карьеру в промышленности. Тут есть парни моего возраста, проработавшие уже по десять лет. Здесь суровая конкуренция, а через год она будет еще страшнее. И кто знает, захочет ли Джейсон через год покупать мою газету. — Эд Джейсон был помощник Дэвида. Он только окончил колледж, и его отец собирался приобрести газету для него. — А место в отделе рекламы через год будет занято, Нэн. Нет, переходить надо теперь — сегодня же.
Нэн вздохнула.
— Наверное. Но это совсем не для тебя. Для некоторых заводы — прекрасное место: они процветают в этой среде. Но ты всегда был таким независимым… И ты любишь свою газету, не отрицай.
— Люблю, — сказал Дэвид, — и расставание с ней разбивает мне сердце. Пока не родились дети, все было отлично. А теперь я волнуюсь — детям нужно дать образование и все прочее.
— Но, милый, — возразила Нэн, — газета ведь приносит деньги.