Я не мог оторвать глаз от ссохшегося баклажана, от этого безжизненного взгляда. Он многое говорил мне, как говорил и тот исполинский осьминог в аквариуме после того, как я посадил Лили на поезд. И я снова подумал то же, что и тогда: «Вот он, конец!»
XVIII
В ту ночь Ромилей молился усерднее, чем обычно. Выпятив губы, он издавал стонущие звуки, идущие из самых глубин его существа. «Правильно, Ромилей, — сказал я. — Излей душу. Вложи в молитву самого себя». И все же мне показалось, что он не выказывает рвения, достойного истинно верующего. Поэтому, к вящему его удивлению, я вылез из постели и стал рядом на колени, чтобы помолиться.
Если хотите знать, не первый раз за последние годы я обратился к Богу. Ромилей взглянул на меня из-под нависших на его низкий лоб волос и облегченно вздохнул. Жалкий вид бедной королевы тронул меня, и я начал молиться. Молиться истово, ревностно. «Ты есть, ибо без Тебя не было бы ничего. Помоги мне исполнить волю Твою. Прости мне глупые грехи мои, вольные и невольные. Отец небесный, к Тебе обращаюсь я. Оборони меня от призраков и привидений, ото всего, чего не должно быть на белом свете. Ты избавил меня от свиней и не дай мне погибнуть из-за львов. И прости мне дурацкие поступки мои. Позволь мне возвратиться к Лили и детям».
Сложив ладони, я продолжал молча, безмолвно просить. Тяжелое тело тянуло меня к земле. Я отчетливо понимал, что оказался меж двух огней: между партией короля и партией Бунама.
Король был настроен продолжить свой эксперимент. Уверял, что даже взрослый сформировавшийся человек может меняться. В качестве примера приводил меня, того, кто должен перенять от его львицы качества животного.
Наутро после прихода Ясры, Бунама и Хорко я попросил о встрече с королем. Меня направили в его личный сад, разбитый по всем правилам искусства. Во всех четырех углах росли карликовые апельсиновые деревья. По стенам протянулась цветущая лоза. Король сидел на скамье, выложенной подушками, под раскрытым зонтом в своей широкополой бархатной шляпе, украшенной цепочкой из человеческих зубов. Жены вытирали ему лицо лоскутами цветного шелка. Потом они раскурили его трубку и подали ему крепкий напиток, предварительно задернув занавес. Возле одного апельсинового дерева сидел старик, игравший на струнном инструменте, похожем на виолончель. Он водил по струнам смычком со струнами из конского волоса, издавая скрипучие звуки. Старик был костлявый, с продолговатой головой и рядами морщин на впалых щеках. На затылке колыхалась паутинка волосков.
— А, Хендерсон-Санчо. Хорошо, что вы пришли.
— Ваше величество, мне нужно поговорить с вами.
— Обязательно поговорим. Но сначала посмотрим танцы.
— Я должен кое-что вам сказать.
— Разумеется. Но сначала посмотрим, как танцуют мои женщины.
«Женщины…» — подумал я, оглядев голых дам. Дафу упоминал, что, когда он не сможет исполнять супружеские обязанности, его задушат. После того разговора мне смотреть не хотелось на лиц противоположного пола, но некоторые были хороши. Особенно высокие, которые ступали грациозно, как жирафы. Груди и покачивающиеся бедра отлично заменяли самые красивые наряды. Лица у них крупные, но черты тонкие, ноздри почти прозрачные, глаза влажные. У некоторых золотые серьги величиной с добрый грецкий орех достигали колен. Другие украшали себя коралловыми бусами и птичьими перьями. На танцовщицах были цветные шарфы, которые развевались, когда они под скрипучие звуки самодельной виолончели выделывали замысловатые па.
— Я должен кое-что сказать вам, ваше величество…
— Я так и думал, Хендерсон-Санчо. Но прежде полюбуемся танцами. Обратите внимание на Мупи. Она великолепна.
Музыкант терзал струны инструмента. Виолончель взвизгивала, стонала, рыдала. Мупи покачивалась в такт музыке, потом подняла выпрямленную в колене ногу и медленно опустила, словно бы ощупывая пальцами землю. Качания постепенно учащались, и скоро я увидел нечто, похожее на наш рок-н-ролл. Золотые раковины на ней стучали, как крошечные барабанчики.
Вдруг Мупи остановилась, взяла из рук короля трубку и выбила ее о бедро, обжигая пальцы. На глазах у нее заблестели слезы, но она не отводила взгляда от короля.
— Хорошая девушка Мупи. Очень хорошая, — шепнул мне Дафу.
— И вдобавок без ума от вас.
Опять заскрипела двухструнная виолончель. Танец возобновился.
— Ваше величество, надо срочно поговорить…
Король повернул ко мне голову. На широкополой шляпе звякнули бусы из человеческих зубов. Поля затеняли его лицо, но оно казалось живее обычного, особенно прямой нос и большие губы.
— Ваше величество…
— Вы, однако, настойчивы. Ну что ж, если дело неотложное, пойдемте туда, где сможем поговорить без помех.
Он встал с места. Женщины всполошились. Бренча украшениями, они с криками прыгали взад-вперед. Некоторые плакали от огорчения, что король уходит. Некоторые набросились на меня: «Суиду лебая!» «Лебая» — я уже знал это слово. На языке варири оно означало «лев».
Женщины просили короля не ходить к Атти, обвиняли его в слабоволии. Но он, смеясь, помахал им. Этим жестом он как бы говорил: «Не переживайте, я вас не брошу».
Женщины оказались правы. Он повел меня не в свои покои, а в подземелье, к львице.
— Погодите минуточку, ваше величество! Давайте обсудим…
— Мне очень жаль, Хендерсон-Санчо. Я выслушаю вас внизу.
— Простите, ваше величество, однако вы человек упрямый… Вы знаете, что вам угрожает?
— Черт с ними! Я знаю, что они плетут.
— Они показали мне голову человека, который, по их словам, был таким же, как Атти, в одном из прежних существований.
На галерее нас поджидала Тату.
— Это известный прием — запугивание, — сказал Дафу. — Но мы не пойдем на попятную. Неприятно, ничего не возразишь, но мы выстоим. Они взялись за вас, старина. Поскольку знают, как я привязался к вам.
Король потрепал меня по плечу. Я едва не расплакался от прилива чувств.
— Послушайте, я готов сделать почти все, что вы скажете. Жизнь частенько била меня, но я солдат, ваше величество. Все мои предки были солдатами. Они защищали хлебопашцев и ходили в походы против магометан. Был у меня один предок по материнской линии. Генерал Улисс Грант без него даже не начинал сражения. Спрашивал: «Билли Уотерс здесь?» — «Здесь, сэр!» — «Отлично. Тогда в бой». Есть во мне военная жилка, есть, черт побери! Но от штукенций с львиной подоплекой — я наотрез отказываюсь. И подумайте о своей матушке.
— Неужели вы думаете, что земной шар — это яйцо, которое мы высиживаем? Вначале было дело. Дело превыше всего. Я толкую о научных фактах, а он мне о матушке. Ее тоже запугали. Наверняка. Матушка пережила папашу Гмило на пять лет… Проходите, проходите. Тату закроет за нами дверь.
Я не шелохнулся.
— Ну проходите же. Что я сказал! — крикнул Дафу.
Я переступил через порог. Тату засунула полено в скобы двери. Стало темно. Дафу быстрыми шагами спускался по лестнице. Я последовал за ним. Сквозь решетчатый потолок завиднелся желтоватый свет.
— Что у вас с лицом? На нем какое-то потерянное выражение.
— Король, мне кажется, я потерял самого себя. Говорил же я вам, что я мистик. Нутром беду чую.
— Беду рукой разведу. Я поймаю Гмило. Тогда никто не оспорит мои права. Мои разведчики целыми днями рыскают в джунглях. Доносят, что где-то видели Гмило. Уверяю, скоро он будет в моих руках.
Я выразил надежду, что это произойдет. Тогда не нужно будет беспокоиться об этих душегубах, Бунаме и его прихвостне. Тогда они перестанут досаждать его матушке.
Я вторично упомянул королеву-мать, и Дафу не на шутку рассердился. Первый раз он посмотрел на меня хмуро и пошел вниз. Потрясенный, я последовал за ним.
«Ну и ну, — размышлял я, — этот черный король прямо-таки гений, под стать Паскалю, который двенадцатилетним мальчишкой доказал какую-то теорему Евклида.
Да, но зачем он возится со львами?
Затем, мистер Хендерсон, — ответил я себе, — что вы не понимаете смысл истинной любви, если думаете, что можно полюбить по сознательному выбору. Люди просто любят, и все. Непреодолимая любовь — это закон природы. Он влюбился в свою львицу с первого взгляда. Coup de foudre».
Занятый диалогом с самим собой, я не заметил, как по поросшим травой ступеням спустился вниз.
Мы подошли к логову. Вокруг меня поплыло удушливое облачко страха. Услышав нас, львица зарычала. Дафу посмотрел сквозь решетку.
— Все в порядке, можем войти.
— Вот так, сразу? По-моему, она нервничает. Может, мне лучше подождать здесь?
— Нет, вы тоже должны войти. Неужели вы все еще не поняли, что я действую ради вашего же блага? Не могу представить, кому еще так необходимо знакомство со львами. Опасность для жизни ничтожна. Атти совсем ручная.
— Для вас ручная, а ко мне она еще не привыкла. Как и любой другой, я готов пойти на разумный риск. Но ничего не могу с собой поделать. Я ее боюсь.
Дафу помолчал, а я подумал, что сильно упал в его глазах. Мне стало обидно.
— Вот оно что, — сказал он и задумался. — Припоминаю, как мы говорили о нехватке смелых людей на свете. — Дафу вздохнул, и даже в полутьме я видел его большие красные губы. — Миром правит страх. Он господствует повсюду. От страха люди делаются белее мела. От него раскалывается голова. Способность страха объединять людей уступает только силе самой природы.
— Вами тоже иногда овладевает страх?
— Конечно, — кивнул Дафу. — Как и каждым. Его не видно, но слышно, как радио. На всех частотах и несмотря на помехи. Слышно то громче, то тише.
— И как по-вашему, есть средство избавиться от страха?
— Думаю, что есть. В противном случае надо отбросить мечтания и надежды. Хорошо, я не буду принуждать вас делать то, что делал мой отец Гмило, и что делал отец Гмило, Саффо, и что делаю я и делают все остальные. Если у вас не хватает сил, давайте попрощаемся и пойдем каждый своим путем.
— Подождите, король, не спешите!
Я был огорчен и напуган. Расстаться с ним — что может быть больнее?
— Вы ведь не бросите меня, правда? — проговорил я задыхаясь.
Он понял, как тяжело дастся мне расставание, и тем не менее повторил, что мне лучше уехать. Мы сошлись характерами, он тоже привязался ко мне, рад нашему знакомству и благодарен за услугу, которую я оказал его племени. Тем не менее дружба невозможна, если мы не придем к согласию относительно львов.
— Наша близость, ваше величество, заставляет меня поверить всему, что вы говорите.
— Благодарю вас, Санчо, но мне нужны более близкие отношения. Нужно, чтобы вы понимали меня до конца. Мы должны крепить наше внутреннее сходство взаимной связью со львицей.
— Угроза нашей дружбе невыносима для меня, ваше величество.
Я видел, что Дафу страдает от этой перспективы так же, как и я. Почти так же. Кто может страдать, как я? Страдание всегда со мной, как всегда, над Гэри поднимается дым от металлургических заводов.
Дафу подвел меня к двери, попросил посмотреть на Атти и сказал своим проникновенным тоном:
— Представляю, что чувствует христианин в константинопольском соборе Святой Софии, где я побывал студентом. На него нисходит благодать. Примерно то же испытываю я, когда рядом Атти… Вы спрашиваете, как она может повлиять на вас. Прежде всего научит вас не уклоняться от принятого решения, отдела и так далее. Вы уклончивы, как маньяк. А уклончивость — естественная реакция на неизбежность. Атти всколыхнет ваше сознание, очистит вашу душу, научит вас чувствовать каждую секунду жизни. Далее. Львы — великие экспериментаторы. Они наслаждаются опытом, и не только своим. Как сказал поэт: «Тигры порыва мудрее лошадей поучения». Посмотрите с этой точки зрения на львов. Полюбуйтесь Атти, тем, как она ходит, отдыхает, дышит. Особое внимание обратите на ее дыхательную систему. Она не просто вдыхает воздух — она впитывает его. Посмотрите, какой упругий и мягкий у нее живот (видимая нам нижняя часть ее живота была совершенно белая). А эти желто-коричневые жемчужные глаза. Но чтобы увидеть ее прелести, надо приглядеться… Да, она может многому научить вас.
— Научить? Думаете, ее уроки изменят меня?
— Именно изменят. Непременно. Улетит ваше прежнее «я». Вы не будете верить в конечную погибель. Посмотрите на мир с надеждой на перемены… Вы лично рассказывали мне о себе, говорили так откровенно, я не мог не заслушаться. У вас задатки благородного характера. Правда, некоторые в рудиментарном состоянии. Может показаться, что их вообще нет. Вот тут-то и требуются перемены.
— Думаете, у меня есть шанс перемениться?
— Все возможно, если будете следовать моим указаниям.
Львица прошла мимо двери. Я слышал ее низкое урчание.
Дафу уже входил в логово. Я похолодел, а ноги были словно два камня в бурлящем альпийском потоке. Я чувствовал, как усы колют мне губы, а глаза застилает роковая тьма.
Дафу взял меня за руку, и мы вошли в логово. Я забормотал себе под нос: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!» В ноздри ударил острый запах животного: помещение не проветривалось. Морщинистая морда у Атти была утыкана волосами, тонкими, как дуги, нацарапанные алмазом на стекле. Дафу ласково похлопал любимицу по спине, но она кругами начала ходить около меня. Между пастью и ноздрями раздвоенная губа смотрелась будто талия у склянки для песочных часов и расширялась к носу. Атти обнюхала мне ноги, потом подняла морду к моей промежности, добралась носом до подмышек и глухо заурчала, отчего в голове у меня начало булькать почище, чем в кипящем кофейнике.
— Вы ей понравились, — прошептал Дафу. — Я горжусь вами обоими. Перестали ее бояться?
Я смог только кивнуть.
— Позже вы посмеетесь над своими страхами.
— Но пока я даже рукой не могу двинуть.
— Что, разбил паралич?
Мягко ступая, Атти пошла вдоль стен.
— Тут довольно темно. Вы что-нибудь видите, Санчо?
— Едва-едва.
— Давайте все-таки пройдемся.
— Охотно, только не здесь, а за дверью.
— Опять отлыниваете, мистер. — Дафу укоризненно посмотрел на меня из-под полы шляпы. — Так вы никогда не переменитесь. Пора усваивать новые привычки.
— Ничего не могу с собой поделать, ваше величество. Мне словно заткнули рот и уши. В горле пересохло. Голова стала тяжелой. Как бы мне не упасть в обморок.
Помню, что он с удивлением посмотрел на меня, как бы расценивая симптомы моего плохого самочувствия с медицинской точки зрения.
— Ваш организм отлично сопротивляется всем внутренним сбоям. — Таково было его заключение. — Скоро все пройдет, я уверен.
— Рад, что вы так думаете, — сказал я слабым голосом. — Разве что ваша львица разорвет меня на куски.
— Такой исход невозможен. Вы только посмотрите, как она ходит! Прелесть, не так ли? Никто не учил ее такой походке. Это вообще присуще кошкам. Когда вы избавитесь от боязни, настоятельно рекомендую полюбоваться ею. Страх уступит место чувству наслаждения красотой. Если мне не изменяет память, я где-то читал, что то же самое можно сказать о настоящей любви. Человек больше не сосредоточен на самом себе. Посмотрите, как ритмичны ее движения! Я и сам подчиняюсь этому ритму. Однако давайте походим за ней.
И мы начали кружить по логову следом за Атти. Ноги у меня подкашивались. Зеленые штаны прилипали к телу, точно наэлектризованные. Король не переставал говорить, и я радовался: его слова служили мне костылями. Я не мог проследить ход его мысли, но все-таки уловил: он хочет, чтобы я подражал львице, воспроизводил ее движения. Что это будет? Этюд по системе Станиславского? Спектакль Московского Художественного театра? В 1905 году, накануне русско-японской войны, моя маман побывала в Москве и даже видела, как танцует любовница царя Николая.
— Но какое отношение к вашей задумке имеет аллохория и прочие медицинские бредни из ваших книг?
— Сами скоро увидите, все прекрасно расставится по своим местам.