На вечерней поверке меня шокировало выступление командира части. Картузов кричал, что от него никто не дождется теплых слов о капитане медицинской службы, покончившем с собой. Об этом слабаке, наложившем на себя руки из-за бабы! Об этом слюнтяе, который так подвел часть!!!
От такого неслыханного попрания норм морали со стороны полковника я пришел в себя. Вата из головы исчезла, в ней зашевелились разрозненные, скорбные мысли.
Выходит, Рома получил отказ от Люции на свое предложение?.. Почему пистолет – самодельный? Врач не может иметь личного оружия? Или до сейфа, где оно хранится, просто так не добраться?..
С одиннадцати ночи меня поставили охранять радиостанцию. График составлял Бочков, назначенный вместо Шляхова. Быстрая карьера! Командовать нами боксер, правда, пока не пытался, – понимал, что пошлем куда подальше. После отбоя, в ожидании заступления на дежурство, я даже не пробовал уснуть. Понимал, все равно не получится. Все думал. Неужели Рома так сильно запал на свою Люцию? На старого девственника он похож не был. Сам говорил, с Волосовым все злачные места обошли. Почтальонок знал… Неужели его настолько подкосил ее отказ? Чужая душа – потемки. Каков срок моего знакомства с Ромой? Без году – неделя. Только непонятно с этим револьвером. Где Рома его хранил? Вероятно, дома. Не с собой же таскал! У нас не война, слава богу, не разгул бандитизма. А если – дома, то вопрос. Вот человек решил свести счеты с жизнью. Ну достал бы пушку и выстрелил в себя, не выходя из квартиры. Зачем ему куда-то уходить? Брести за какую-то железнодорожную насыпь, где его нашли? Может, он прогуляться вышел, а в дороге стало невмоготу жить? Тогда он, выходит, заранее знал, что станет, и прихватил «пушку»? Фигня какая-то… Впрочем, кто может точно знать, что чувствует, о чем думает отчаявшийся человек?..
Пролежав без сна, я отправился охранять радиостанцию. Передо мной на посту стоял Кисин. Я обошел «зилок», проверил, все ли колеса на месте. Спросил Кисина, не проспал ли он еще какой-нибудь труп на мою голову? Киса пожелал мне типун на язык и утопал в казарму. Я залюбовался звездами – чисто планетарий!
Раздался непонятный звук, неясная тень мелькнула за кунг. Кто в индейцев играет? Решили меня попугать, что ли? Серьезного злоумышленника на территории части, огороженной забором, ждать не приходилось. Разве что другой взвод удумал разукомплектовать нашу машину связи…
– Эй, выходи! – прикрикнул я, поправляя штык-нож на ремне, единственное свое оружие. – Я тебя видел! – Сделав шаг, вдруг почувствовал, за спиной кто-то есть, но обернуться не успел. Сверху на голову чьи-то руки резко надели какой-то мешок, сильно пахнущий мышами, натянули его до пояса. Невидимые враги сбили меня с ног и предоставили возможность изведать, что чувствует футбольный мячик, находясь в игре. Пинали молча со всех сторон, не разбирая, куда. Я изо всех сил старался действительно сделаться круглым, как мяч, поджав колени к подбородку, прикрывая голову локтями, напрягал мышцы. Но по голове все-таки попали раз, другой… Я попытался перехватить чью-то ногу, почувствовал шнуровку – пинавший был обут в берцы. Еще удар, и все! Отключился.
Очнулся от того, что лицо царапала грубая мешковина, которую стаскивали с моей головы. Я глотнул свежего воздуха.
– Олег! Ты живой? – услышал голос Перепелкина. Точно, он же должен меня сменить.
– Вроде бы, – ответил я.
– Фу! Я уж подумал, тебя тоже…
– Что «тоже»?
– Не знаю! Отравили, застрелили…
В этот момент я подумал, что Серега прав. Шляхова, девочек именно отравили, а Рому застрелили, потому что он поехал к девочкам разбираться. Чем не версия? Правда, никто не знал, кроме меня, что он поехал к ним… Или кто-то знал?
Я резко встал на ноги, однако мотнуло в сторону, Серега еле поймал.
– Тихо, тихо, – прошептал он, придерживая меня под локоть. – Пойдем-ка, дойдем до больнички. Сможешь?
– Я еще не то смогу! – пообещал я с угрозой в адрес неведомых злодеев. Впрочем, не такие уж они неведомые. Кто у нас не марширует на плацу, имеет возможность ходить в берцах? Например, кладовщик Али Баба. Задушу козла его же шнурком, – решил я, – вот только оклемаюсь маленько!
Климов, единственный в данный момент хозяин лазарета, помнил, как недавно я привел к нему побитого бойца. Теперь – самого привели. Фельдшер усмехнулся, тщательно скрывая сочувствие. «Допрыгался!» – вот что означала его усмешка.
– Чего смотришь? – наехал на него неожиданно Серега. – Видишь, человек на ногах еле стоит? Койку давай!
Климов растерялся. Единственное, до чего додумался, проводив жертву избиения до кушетки, – принести таблетку анальгина.
– А спирта нет? – спросил я его.
– Самому мало, – нашелся он. И предложил: – Если стучать не собираешься, сам придумай, с чем лег. Я в журнале должен буду записать.
Серега, не спросив меня, привел Рубликова. Я сморщился при виде сержанта, с укором глянув на друга.
– Смелков, ты чего? Кто тебя? – испуганно залепетал Рубликов, присев на табурет рядом со мной. Все-таки я был солдатом его взвода.
– Ничего, товарищ сержант. Об колесо запнулся.
– Хочешь молчать? Молодец. Но мне-то скажи!
– Оно вам надо, товарищ сержант? – тонко улыбнулся я. Рубликов оценил. Спал наш сержант, видно, хорошо, судя по розовым щекам и отсутствию синяков под глазами, и вряд ли хотел, чтобы его сон сделался менее крепким от того, что станет больше знать…
– Ну, поправляйся. – Рубликов поднялся с табурета. – Перепелкин, давай на пост.
На огонек к Климову заглянул Поваренок. Видать, спиртяшки халявного захотелось. Печальный опыт Шляхова ничему его не научил. Я, не отойдя еще от полученной взбучки, не спал и прислушивался, о чем они говорили за дверью Роминого кабинета. Интересовало, мог ли в принципе кто-то подслушать наш последний с Ромой разговор? Нет, звукоизоляция в Ромином кабинете была хорошая. Слышал только неясное гудение, слов было не разобрать.
Всю ночь в лазарете, в углу, дрались и пищали крысы, и матерился один хохол – крысы затеяли свару под его кроватью. Мне тоже не спалось, разговорились с ним. Хохол спросил, буду ли я закладывать своих обидчиков? Я ответил, при всем желании – не получится. «Темная» – старое, проверенное средство. Хохол поведал, что сам он служит при госпитале, в хозвзводе, а здесь оказался случайно. Привозил кое-что для медпункта, да скрутило живот. Пока в сортире сидел, госпитальная «буханка» укатила. Завтра намерен вернуться восвояси. У них в хозвзводе один было застучал деда, тот нос ему сломал. Деда в дисбат сдали, остальные старички притихли. Всем молодым легче жить стало, но стукача все равно позором заклеймили, неблагодарные. Житуха у больных в госпитале, по словам хохла, выходила просто сказочная – четырехразовое питание – не в неделю, в день – и еще тихий час. Задержаться там легко. Только скажи, что поработать не против, и оставят. Под началом майора Гоменского как бы второй хозвзвод держат – из пациентов. А какая у Гоменского медсестричка работает! Люсей звать.
Фамилию «Гоменский» я слышал от Ромы. Наверное, Люся – это Люция, – пришла догадка. Сразу появился дополнительный интерес к разговору.
– Расскажи про медсестричку, – попросил своего собеседника. – Хоть вспомню, какие они, женщины…
– О‑о‑о! Гарна дивчина! Высокая, стройная. Тут – он приложил ладони с растопыренными пальцами к груди, – возьмешь в руку, маешь вещь! Думаешь, видя ее: такая пава, и не моя!..
– За ней, наверное, все отделение увивается?
– Ну, все не все. Она, как-никак, начальница им! Уколы делает, за режимом следит… Но, местная мафия подбивает клинья.
– Поубивал бы! – воскликнул я.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся хохол. – Сначала с местной разберись, – подколол он меня незло.
После разговора с ним у меня стало крепнуть убеждение, что требуется срываться в госпиталь. Али Баба первым просек, что я остался без защитника – Ромы больше нет. Просекут и другие. В ближайшее время меня ждет в учебке веселая жизнь. Но дело не только в этом. Очень хотелось познакомиться поближе с Люцией. Гарна она дивчина или нет, волновало в последнюю очередь. Мог ли Рома, правда, из-за нее? Кто вообще пустил эту версию? Я предположил – Волосов. Он ведь был товарищем холостяка Ромы, поверенным в делах амурных. Знал, что Рома влюбился. Эх, Рома-Ромэо! Все-таки имена даются не зря. Я – Олег, значит, должен быть вещим. Надо разобраться с этой историей!
С утра меня пришел навестить Серега. Мой неожиданный вопрос: имеются ли у него какие-нибудь хронические болезни? – заставил Перепелкина задуматься.
– Надо придумать, Серега. Хотя бы воспаление хитрости. Я узнал, где находится рай на земле Читинской, но здоровому человеку туда попасть проблематично. Иное дело – хитрому.
Я рассказал Сереге про госпиталь и предложил, несмотря на то что на улице лето, навострить лыжи. Это лучше, чем коньки отбросить. Ведь сейчас, после смерти Ромы, на меня ополчится вся мафия, и выбор у Сереги будет небогатый: либо вступаться за меня, либо делать вид, будто незнакомы. Что выберет Серега – очевидно, только оно ему надо?..
Перепелкин не сильно испугался перспективы на пару с другом увидеть воочию кузькину мать, о которой прежде только слышал, но идея рвануть из учебки ему понравилась. Принялся выдумывать себе какую-нибудь хворь.
Уходя от преследования, мы должны были разделиться – вдвоем точно не вышло бы. Я видел, как отношение Климова ко мне меняется прямо на глазах. Я же теперь не кореш его шефа, а обычный «дух», он же – фельдшер, член мафиозного клуба по должности! Но меня-то Климов в госпиталь отправит, я полагал, чтобы не застучал кого-нибудь ненароком. Серега же, мы с ним договорились, переберется туда чуть позже.
– Что написать тебе в направлении? – спросил меня Климов. – Придумал уже?
– Напиши, что у меня насморк и голова болит с левой стороны. – Я прикрыл ладонью левый глаз. – Гайморит.
– Гайморит?
– Да. Чему ты удивляешься? Лучше пусть у меня будет гайморит, чем у вас из-за меня – геморрой. Мне главное, отсюда уехать, а там сам на рентген попрошусь, что-нибудь придумаю…
Я сидел-посиживал на лавочке в ожидании утренней лошади – «буханки» из госпиталя, как вдруг нарисовался Бочков – проходил мимо. Лицо мое оставалось чистым, все синяки, ушибы, ссадины под гимнастеркой, да несколько шишек на голове под пилоткой – не видны. Заклятый друг заподозрил во мне симулянта.
– Косишь? – Он подмигнул. Я покачал головой:
– Косить не пробовал. Копать – другое дело. Могу поделиться азами: не давай, чтобы копали под тебя, и сам не рой яму другому.
Бочков проницательно усмехнулся:
– В госпиталь решил свалить?
– Знаешь, Бочков, если бы я хотел косить, свалить, – вообще в армию не пошел бы. Имел такую возможность. Ты бы на моем месте так и поступил…
Бочков не поверил и ушел, а я от нечего делать ударился в воспоминания: как явился домой, держа в одной руке пахнущий свежей типографской краской диплом о высшем образовании, в другой – бутылку шампанского. Отец, сидевший в гостиной с очередным номером «Рабочего», кивнул: «Угу», – мол, увидел, что я принес, и продолжил гнуть свое:
– Ты по-прежнему уверен, что хочешь служить в армии?
– Больше хочу посмотреть, как другие служат.
– В гостях у дяди Васи не насмотрелся еще?
– Хочется изнутри поглядеть…
Куда мы только с отцом не летали на рыбалку к дяде Васе, пока тот служил сначала на Дальнем Востоке, потом – в Сибири и так далее, потихоньку приближаясь к столице, с благословения некоторых людей, которым еще помимо родственников дядя Вася организовывал отдых на природе. В итоге я понял, что в жизни важно не просто грамотно делать дело, как, например, старший лейтенант Волосов, но еще найти своего конька, на которого суметь вовремя сесть… И наслушался я в свое время, как солдатских баек у костерка в стороне от начальства, так и разговоров самого «начальства». Отец в то время был военным корреспондентом, а дядька, как и теперь, служил в военной прокуратуре. Им было о чем поговорить.
– Шампанское – это хорошо. Не скоро ты его еще попробуешь, – сказал упрямцу папа, отмечая его диплом. И оказался прав, ни разу не налили. Хотя известие о том, что нас после трех суток пути приняла учебка связи, сразу же вызвало желание самим принять по этому случаю. Единственным человеком за все время, который хотел угостить, оказался сержант Шляхов. Сожаления о том, что отказался, не будет никогда, наоборот – впору богу свечку поставить, спрятав подальше комсомольский билет!
Следом за Бочковым возле больнички объявился Алимбаев. Он высоко поднял брови при виде меня, отдыхающего на скамейке. «А ты что здесь делаешь?» – говорил его взгляд. Вслух он, однако, не сказал ничего, только хмыкнул и ушел.
Через некоторое время я заметил рыжего Поваренка. Кстати, он был обут в берцы. Может, это его я пытался поймать за ногу, а вовсе не Али Бабу? Хорошо бы взгреть их обоих, чтобы не ошибиться!
Стало понятно одно: отъезд мне запросто могут сорвать. Я увидел, как Али Баба и Поваренок разговаривают с Климовым. Разумеется, Климов сделает то, что велит мафия. А я мыслями был уже в госпитале! Нет, так легко расставаться со своими планами не хотелось. Пришлось срочно прятаться в кусты. Успокаивал себя тем, что есть люди, которые чуть что, сразу в кусты, я же – лишь в крайнем случае… Стал ждать «буханку». Если она не приедет сегодня, – думал я, – план по переселению в медучреждение можно будет считать сорванным и готовиться к бою. Второго шанса мне просто так не дадут. Почувствовал волнение: придет «буханка» или нет? Поймал себя на том, что грызу ноготь. Вот еще!
К счастью, она приехала! Я одним из первых прошмыгнул из своего укрытия в машину. Это я очень правильно сделал! Страждущих в это утро собралось больше, чем мог вместить автомобиль. Мне же до завтра ждать было не с руки.
В последний момент, когда «уазик» тронулся с места, я обернулся, посмотрел в окно и встретился взглядом с Климовым. «Упустили!» – казалось, прочитал я в его глазах. Мысленно показал ему неприличный жест.
Попасть в госпиталь было полдела. Главное – закрепиться в нем. Редчайший случай, когда мерзкое насекомое – клеща – можно привести в качестве положительного примера.
Проехав в ворота, «буханка» подкатила к единственному на территории высокому зданию – главного корпуса, судя по всему. В приемном покое доктор-сопровождающий сдал нас даме средних лет с сохранившейся фигурой. Очки в тонкой оправе придавали ей загадочный вид. Прибывших на осмотр она вызывала по одному. С чем приехали ребятки из других взводов, я не интересовался, чтобы не заболело то же самое. Хватало собственной головной боли, не считая отбитых костей.
Когда настала моя очередь, произнес свою легенду про насморк и левую половину головы. Гайморит у меня правда был, только давно. Симптомы, однако, помнил.
Тетя оказалась технически вооруженной, достала инструменты отоларинголога и в шесть секунд определила, что никакого гайморита у меня нет. Положим, я и сам это знал, однако стало обидно, что так быстро раскусили. Почувствовал, что судьба моя висит на волоске. Сейчас докторша позовет: «Следующий!» – и все. Назад, в учебку, где меня никто не ждет! Точнее – ждут, но не так, чтобы это вызывало ответное желание скорой встречи.
– А мне бы еще к майору Гоменскому, – пролепетал я.
– А что у тебя? – спросила дама.
– У меня это… ребра болят при дыхании.
– Майор Гоменский вообще-то начальник кожно-венерологического отделения, – просветила меня докторша. Я, пожалуй, заржал бы, если бы не серьезность положения, в которое попал. Следовало заранее узнать, где работает заветный майор Гоменский, которому нужна дармовая рабочая сила.
Дверь приоткрылась, неведомый мужчина в белом халате, надетом поверх формы, как у всех здесь, спросил:
– Марь Иванна, вы скоро отстреляетесь?
– Это ты мне скажи, Палыч, скоро ли я отстреляюсь? Тебе очередь видна.
– Ясно, – сказал Палыч, оценив толпу наших связистов. Дверь закрылась, я почувствовал, что соломинка, за которую схватился утопающий курсант Смелков, вот-вот обломится.
– Мария Ивановна, – робко позвал я.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – удивилась она. Отвечая на вопрос Палыча, обо мне, видно, забыла совсем.