Антология
Поэзия народов СССР XIX — начала XX века
НАХОДИТ СЕБЯ И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
Не дал ты мне, человеку,
Доли человека!
Я не знал ее вовеки!
Вовеки! Вовеки!
А чего ж теперь захотелось им,
Угнетенным века, им, слепым и глухим? —
Людьми зваться!
Тебе, рабочий класс!
Быть воином твоим — вот высший идеал,
За человечество, за солнце ты восстал.
Объять единым взглядом столь разные литературы столь многих народов, поэзия которых собрана в этом томе, хотя бы и за один век их истории, — задача, прямо скажем, не из легких. Попытаемся, однако, очертить общие контуры этой обширной и многогранной панорамы.
В первую очередь, и это вполне закономерно, читателя поразит удивительное разнообразие художественных стилей, манер, форм, самих судеб представленных здесь разноязычных литератур. Одни из них, такие, например, как армянская, таджикская, азербайджанская, узбекская, грузинская, имеют более чем тысячелетнюю историю. Причем в некоторых случаях на пути к современной культуре эту поистине великую средневековую традицию приходилось преодолевать уже в новых социально-общественных условиях. Напротив, другие литературы стали формироваться как искусство письменного слова, вычленяясь из фольклорной стихии, только в XIX веке, даже в XX веке!
Этот процесс характерен также и для социалистической эпохи, которая придала ему невиданное ранее ускорение и полноту. Вспомним, как на Первом Всесоюзном съезде советских писателей в 1934 году Алексей Максимович Горький с волнением говорил о Сулеймане Стальском — «этом Гомере XX века», призывая всех беречь эту уникальную сопряженность далеких художественных эпох. Но, читая трагические строки великого киргиза Токтогула, написанные им на каторге в самом начале XX века, читатель с удивлением н восторгом почувствует, как буквально на его глазах, из песен акына рождается индивидуальная, личная поэзия, то есть мысленно перенесется к знакомым только по книгам и преданиям временам далекой античности, к временам Гомера, Эсхила, Софокла…
А в эти же десятилетия в грузинской, армянской, украинской литературах молодые поэты Тициан Табидзе, Паоло Яшвили, Егише Чаренц, Максим Рыльский, Павло Тычина увлекаются популярными тогда идеями и стихами Александра Блока, Андрея Белого, Вяч. Иванова, Валерия Брюсова, Рембо, Бодлера, Верлена, Аполлинера, Малларме… Причем если в их творчестве модные увлечения представали как единственное для них направление, которое они затем должны были преодолевать в условиях революционной действительности, то такие классики национальных литератур конца XIX- начала XX века, как Иван Франко, Леся Украинка, Иоаннес Иоанисян, Аветик Исаакян, Ваап Терьян, Галактион Табидзе, Ян Райнис, с одной стороны, демонстрировали связь с традицией и социально-освободительным движением (в некоторых случаях непосредственно с марксизмом), с другой стороны, впитав и переработав всю предшествовавшую и новейшую художественную культуру, сопрягали ее с традициями и возможностями своих национальных литератур, с требованиями современности.
Но н само понятие современности здесь достаточно подвижно. Так в творчество Тараса Шевченко и Николоза Бараташвили, явно соотносимого с европейским романтизмом, украинская и грузинская литературы уже в начале XIX века обротают свою национальную определенность и, одновременно, выходят на мировую арену. В молдавской (Александр Эминеску), латышской (Ян Райнис), армянской (Ованес Туманян, Аветик Исаакян) литературах это явление связано со второй половиной XIX века.
Уже эти первоначальные — по необходимости лаконичные и контрастно- отрывочные — факты воочию убеждают в неравномерности художественного развития народов России XIX — начала XX века.
Перед нами как бы модель мирового словесного творчества, представленная в нескольких измерениях: по горизонтали — в движении исторического времени, в смене и членении художественных методов и стилей, более или менее синхронных с европейским и русским опытом (романтизм, реализм и т. д.), и по вертикали, то есть в движении собственно художественного времени, как бы независимо в себе самом.
Конечно же, эти два ряда взаимодействуют друг с другом, а каждая национальная литература, имея свой отсчет художественного времени, взаимодействует с временем историческим и близкой ей по духу иноязычной культурой.
XIX век в истории искусства письменного слова народов СССР характеризуется развитием литератур нового времени. Подключение их в этот художественный процесс происходило далеко не синхронно, да и генезис их был достаточно разнороден. Поэтому организующей единицей тома становится не автор и время, а национальная поэзия, данная в движении, в чередовании этапов ее художественного развития, что влечет за собой и принцип регионального построения всей книги, что в общем и целом, хотя и не без некоторых закономерных исключений, соответствует исторической картине вхождения национальных литератур в мировой литературный процесс.
Но, говоря таким образом о развитых литературах, мы ни в коем случае не должны думать, что ранние пли пост-фольклорные этапы поэтического искусства менее художественно значимы…
Литература, даже молодая, хотя и близко стоит к фольклору, тем не менее есть качественно иная художественно-эстетическая система. Не порывая связи о народной поэзией, она все время «уходит» от нее, вернее, уходит от прямого и внешнего ее использования к постижению сущности национального художественного мышления на уровне личностного творчества.
Понимание индивидуальных особенностей каждого писателя, меры и качества лирического, эпического и личного начал в его искусстве приводит не только к осознанию его уникальности и специфичности, но и, что более важно, к постижению некоей общности эволюции творчества, что, в свою очередь, дает более ясное представление о новаторстве и неповторимости каждого большого художника.
Но здесь важно иметь в виду следующее. Как современность поэзии, так и специфика лирического начала в поэтическом искусстве, особенно на ранних стадиях его формирования, не есть и не могут быть единственным мерилом эстетической оценки.
Художественная значимость произведения или творчества в целом не связана с жанровыми или эстетическими категориями. Поэтому преобладание эпического в поэзии за счет лирического, хотя и связано с самим ходом развития литературы, не может считаться эстетической оценкой.
Гомер был «чистый эпик»; персидская поэзия не развила личностного начала в той мере, как это сделала европейская, в которой степень лирического подтекста у Петрарки и Бодлера тоже далеко не однотипна. Но кто отважится утверждать, что восточная лирика менее совершенна, чем европейская, что поэзия Рильке или Аполлинера, поскольку она стоит ближе к нашему времени и явно более личностна, тем самым эстетически ценнее, чем лирика Данте или Омара Хайяма, или что лирика вообще во всех случаях предпочтительнее эпической поэзии!
Вот как, например, туркменский поэт Сеиди описывает своего коня, свои ощущения, которые он дарует, покоряя вместе с всадником пространство, сливаясь с ним в единое целое.
Когда в снаряженье садишься верхом,
Как трон Сулеймана — спина скакуна.
Покрыта атласным она чепраком,
В шитье златотканом спина скакуна…
«Ну!» — крикнешь, бывало, на скачках гоня,
И в конском глазу полыханье огня.
Сто тысяч верблюдов не стоят коня —
Столь сердцу желанна спина скакуна…
Мы — дети греха, многогрешны подчас,
Но скачка мой дух очищала не раз,
Речет Сеиди, завершая свой сказ:
Достойна дестана спина скакуна.
Эта поэзия эпична по своему мироощущению, но какая это сильная и смелая поэзия! Она передает чувства кочевника, его связь с пустыней, с суровостью патриархальной простоты, в которой человеческие ценности раскрываются через подробности обыденного вещественного мира. Но в такой эпике явственно ощутим и эмоциональный настрой, подобно тому, как он чувствуется у Гомера при описании щита Ахиллеса.
Пора, однако, задаться вопросом, что же все-таки следует понимать под литературой Нового времени?
Говоря о ее великих творцах и зачинателях, мы прежде всего вспоминаем имена Данте, Сервантеса, Мольера, Рабле, Шекспира, Гете, Пушкина, а в литературах народов СССР — Т. Шевченко, Н. Бараташвили, Д. Гурамишвили, X. Абовяна, М.-Ф. Ахундова, В. Александри, Абая Кунанбаева и т. д.
Творчество подобного типа писателей, в отличие от средневековых, связано прежде всего с национально-общественным и личностным самовыражением, начало которого мы обычно соотносим с эпохой европейского Ренессанса. Этот процесс в той или иной степени обусловлен наступлением и формированием буржуазного правопорядка и сознания, возникновением наций и образованием новых государственных структур.
Личность, находящаяся в системе определенных общественных связей, становится организующим фактором литературы и художественного сознания. Причем это соотношение между индивидуальным и общим началом весьма многозначно.
В европейских литературах самовыражение личности в условиях завершенной буржуазной расчлененности общественных связей не могло не привести к индивидуализму и отчужденности. Однако, поскольку развитие капиталистического строя происходило далеко не равномерно, наступление
Нового периода в каждой национальной литературе было всегда сопряжено со спецификой общественного бытия и самой современности, всегда выдвигающей новые задачи. Так, например, главной задачей для литератур Средней Азии становится просветительство, которое в силу своей идеологической значительности порождает и соответствующие художественные проблемы.
С точки зрения исторического развития наши национальные литературы далеко не однородные величины. Многие из них в свое время не только имели «некоторое» отношение к мировому литературному процессу, но и были в то же время его художественно овеществленным выражением. Таковой, в частности, была грандиозная ирано-таджикская и тюркская поэтическая цивилизация, средневековая армянская и грузинская культура.
Вместе с тем, являясь величайшим художественным феноменом, восточная поэзия развивалась как бы «внутри себя», и это особенно стало заметно после того, как возникли предпосылки для общемирового литературного процесса, в котором это высокое искусство своею уникальной неповторимостью заняло определенное, самостоятельное место.
Если считать началом всеобщего культурного подъема, охватившего многие страны от Японии до Средиземноморья, — выдвижение идеи Человека, то, как доказал академик Н. И. Конрад, Восточный ренессанс, безусловно, является фактором мирового литературного процесса. Однако идея Человека, замыкая Восточный ренессанс в себе самом, как раз и не позволила всему региону в целом войти в мировую литературу Нового времени. Чтобы сыграть решающую роль в дальнейших судьбах европейской и мировой культуры, идея Человека должна была подняться до идеи Личности. А это произошло лишь в период Западного ренессанса.
Применительно к Востоку речь должна идти, видимо, о великой художественной цивилизации, связанной с другими идейно-эстетическими мирами (Византия, Латино-германский мир, Индия, Китай) и обладающей ярко выраженной собственной качественной определенностью. Именно поэтому включение художественных достижений данного региона в мировой литературный процесс новейшего времени было и поздним и затруднительным. Дело, разумеется, не только в замкнутости этого грандиозного поэтического мира, но и в его специфичности, которая не могла иметь продолжения, во всяком случае, в том виде, в котором она сложилась.
В XIX веке художественное сознание народов Средней Азии, для своего успешного развития, должно было на первых порах «порвать» с этой традицией и войти в идейно-эстетический мир классической русской поэзии и прозы, соприкасаясь, а затем и входя через него в мировую культуру. Идея народа, выдвинутая русским реализмом, своим демократическим, общественным, гуманистическим содержанием как бы ограждала художеств венное сознание от «разгула» индивидуализма, столь характерного для данного времени.
Таким образом, пусть в самой общей форме можно констатировать наличие трех этапов эволюции поэтического сознания, связанных с раз- витаем социально-экономических формаций и сосредоточенных в определенных региональных «центрах», обладающих общечеловеческой новаторской эстетической энергией:
Феодальный строй, Восток, идея Человека; «разомкнутый в будущее» гений, вбирающий достижения предшествующей культуры и намечающий качественно новые пути художественной мысли, — Алишер Навои.
Буржуазный строй, Запад (точнее, Европа), идея Личности — Шекспир.
Россия, идея Народа, несущая в себе возможность нового подъема общественного и нравственного сознания, — А. С. Пушкин, классическая русская литература XIX века.
Русская литература, обогащенная общемировым художественным опытом, способствовала развитию национальных культур на путях народности и реализма. «Поворот к народу», который зафиксировал Достоевский в творчестве Пушкина, знаменовал собой новое качество русского реализма по сравнению с европейским, поскольку он противопоставил идее индивидуализма идею Человека, связанного с народом, передовым и социальным движением, что, в свою очередь, способствовало и художественному, и национальному, и общественному прогрессу народов России дооктябрьского периода. Исходя из идеи народности, классическая русская литература не подавляла и но растворяла в общепринятом национальные культуры, а способствовала — вопреки официальной царской политике — их самобытному существованию и развитию.
«Русские видят мир, — утверждал Абай в книге «Назидания». — Если ты будешь знать их язык, то на мир откроются и твои глаза. Человек, изучивший культуру и язык иного народа, становится с ним равноправным и не будет жить позорно… Главное — научиться русской науке. Наука, знание, достаток, искусство — все это у русских. Для того, чтобы избежать пороков и достичь добра, необходимо знать русский язык и русскую культуру».
Мухтар Ауэзов, автор знаменитой дилогии об Абае, писал о смысле его творчества и предназначения: «Проповедь просвещения через сближение с русской и общечеловеческой культурой. Учиться, учиться у всех народов, имеющих накопленную веками культуру! Во имя этой великой исторической задачи просвещения своей родной страны он объявляет беспощадную борьбу всем устоям прошлого, бичует всех носителей отсталой, отжившей свой век идеологии…
Отрешившись от догм и устоев исламизма, Абай воспитывает в себе удивительно смелую независимость духа, необыкновенную широту взглядов, как истинно просвещенный борец и деятель культуры, воспитанный на классических образцах русской и европейской литературы с их общечеловеческими идеалами добра, долга и бескорыстного служения народу, родине, на благо угнетенного человечества».
Мухтар Ауэзов заканчивает свои рассуждения об Абае глубокой мыслью: «Смысл человеческого существования осознан по-новому». Действительно, социальные противоречия XIX века, в том числе разложение феодальных и патриархально-родовых устоев были столь значительны и новы, что архаизированные и застывшие традиции восточной средневековой культуры уже не могли объяснить их, направить ум к будущему.
Абай Кунанбаев вводит критерий разума, критерий чисто просвещенческий, что обуславливает социально-общественную трактовку явлений. Последнее порождает в художественном творчестве момент личного присутствия творца, а это делает его искусство не только народным, но и личностным, современным.