Многие свидетельства говорят о важной роли Сен-Жермена, которую он играл в текущей политике нескольких государств. Говорят, что он имел непосредственное отношение к вступлению на российский престол императрицы Екатерины. Он был близким другом прусского Фредерика Великого, французского Луи XV, ландграфа фон Хессена, многих принцев и других известных аристократов. Много лет он занимал важное место в общественной мысли различных дворов и наций, но в 1783 году внезапно исчез из поля зрения с той же самой таинственностью, какой сопровождался его выход на сцену. У нас вообще нет никакого свидетельства о его смерти, за исключением заявления его друга принца Гессен-Кассельского, что он умер в 1783 году, проводя некие химические эксперименты в Эккренфёрде в Шлезвиге. Нет абсолютно никакого исторического свидетельства о последней болезни или смерти человека, который много лет возбуждал дворы Европы, ни одного слова о передаче предполагаемого колоссального состояния в драгоценных камнях и золоте, принадлежавшего ему. Как говорит Леклэр: "Человек, у которого была столь блестящая карьера, не может быть аннулирован так внезапно, чтобы исчезнуть в забвении".
Кроме того, тот же самый автор говорит: "Сообщалось, что у него была очень важная встреча с российской императрицей в 1785 или 1786 году. Рассказывали, что он явился принцессе де Ламбалль, когда она была перед революционным трибуналом, незадолго до того, как палач отрубил ей голову, и в 1793 году – Жанне Дюбарри, любовнице Луи XV, в то время как она ждала фатального удара. Графиня д'Адемар, умершая в 1822 году, оставила примечание, датированное 12-м мая 1821 года, прикреплённое булавкой к основной рукописи, в котором она говорит, что видела месье де Сен-Жермена несколько раз после 1793 года, а именно, при казни королевы (16 октября 1793 г.); 18-го брюмера (9-го ноября 1799 г.); на следующий день после смерти герцога Энгиенского (1804 г.); в январе 1813 года и накануне убийства герцога Беррийского (1820 г.)". Нужно заметить в этой связи, что эти позднейшие посещения графини д'Адемар после исчезновения у принца Гессен-Кассельского и его мнимой смерти, возможно, были осуществлены так же, как делал Учитель, посещая меня в Нью-Йорке, – в спроецированном астральном теле. В статье м-с Купер-Оукли цитируются "Мемуары" Грэйфера, где утверждается, что Сен-Жермен сказал ему и барону Линдену, что он должен исчезнуть из Европы приблизительно в конце 18-го столетия, найти себе прибежище в районе Гималаев, и добавил: "Я отдохну; я должен отдохнуть. Ровно через восемьдесят пять лет люди снова увидят меня. Прощайте, я люблю вас". Дата этой встречи может быть приблизительно определена из другой статьи в той же самой книге, где сказано: "Сен-Жермен был в 1788, или 1789, или 1790 году в Вене, где нам была предоставлена честь встретиться с ним". Если мы возьмём первую дату, то восемьдесят пять лет приводят нас в 1873 год, когда Е.П.Б. прибыла в Нью-Йорк, чтобы найти меня; если – вторую, то эти восемьдесят пять лет совпали бы с нашей встречей в Читтендене; если – третью, то это дата основания Теософического Общества и начало работы над "Разоблачённой Изидой", в которой, по моему глубокому убеждению, Сен-Жермен был одним из соавторов.
Таким образом, очень кратко, но всё же, надеюсь, добросовестно я проследил связь между этими двумя таинственными персонажами: Сен-Жерменом и Е.П. Блаватской, как я полагаю, – вестниками и агентами Белой Ложи. Один был послан, чтобы помочь в координации сходящихся линий кармы, которые должны были вызвать политический катаклизм 18-го столетия со всеми его ужасными последствиями и выпустить моральный циклон, который очистил бы социальную атмосферу мира. Другая прибыла, чтобы возвестить через наше Общество новое царство духовной мысли, когда материализм должен был встретиться со своим Ватерлоо.
"Теософист", 1905 г.
Пер. с англ. С. Зелинского
Г. С. Олкотт
ИСЦЕЛЕНИЯ В КАЛЬКУТТЕ
"Листы старого дневника", т. 2, гл. XXVI
17-го февраля [1883 года] я снова был в пути, плывя на французском почтовом пароходе "Тибр" до Калькутты. Благополучно закончив путешествие, я прибыл 20-го числа к месту назначения и остановился во дворце Боитакхана махараджи сэра Джотендра Мохун Тагоре. Его дом фактически превратился в больницу, поскольку был битком набит больными, пришедшими ко мне для лечения, и их сочувствующими друзьями. Одним из моих первых пациентов был мальчик-эпилептик, с которым ежедневно случалось по пятьдесят-шестьдесят припадков. Его болезнь, однако, быстро уступила моим месмерическим пассам, и на четвертый день конвульсии полностью прекратились. Было ли излечение окончательным, я не знаю; возможно, и нет: кажется маловероятным, чтобы глубоко укоренившиеся причины, ежедневно вызывавшие такое количество припадков, могли быть полностью устранены за несколько дней; нужно было бы поддерживать лечение на высоком уровне, вероятно, в течение недель, когда можно было бы сказать, что здоровье полностью восстановилось. До сих пор так оно и было, насколько мне известно. Эпилепсия – одна из самых страшных болезней, в то же самое время одна из тех, которые наиболее успешно поддаются месмерическому лечению.
Кроме этого было много других, не менее интересных случаев. Среди них молодой брамин, вероятно, двадцати восьми лет, страдающий в течение двух лет от паралича лица, вынужденный спать с открытыми глазами из-за невозможности закрыть веки, и неспособный высовывать язык или использовать его для речи. Когда спросили его имя, он смог издать только жуткий горловой звук, поскольку язык и губы не контролировались им. В большом помещении, предоставленном мне для работы, я стоял в самом его конце, когда привели этого пациента. Сразу за порогом он остановился для обследования моей комиссией. Когда история болезни была точно записана, они оставили больного в покое, он же стоял и смотрел на меня с напряжённым выражением. Затем он кратко обозначил жестами характер своего недуга. Я чувствовал себя тем утром в полной силе; мне казалось, что я смог бы месмеризировать даже слона. Подняв свою правую руку и кисть вертикально, и зафиксировав взгляд на пациенте, я отчётливо произнёс по-бенгальски: "Исцелись!" В то же самое время я переместил руку в горизонтальное положение и направил кисть на него. Это было, как если бы он получил удар электрическим током. Дрожь пробежала по его телу, глаза закрылись и открылись снова, его так долго парализованный язык высунулся и втянулся обратно, и тогда он, громко и радостно крича, устремился вперёд и бросился к моим ногам. Он обнял мои колени, затем, поставив мою ногу себе на голову, излил свою благодарность в многоречивых сентенциях. Сцена была настолько драматична, и лечение – столь мгновенным, что каждый человек в комнате разделил чувства молодого брамина: не было никого, кто остался бы с не увлажнившимися глазами. Что очень показательно, они – не родственники.
Третий случай был самым интересным из всех. Бабу Бадринатх Банерджи из Бхагалпора, адвокат, зарегистрированный в окружном суде, потерял зрение, то есть полностью ослеп и был вынужден ходить с поводырём. Таким образом, человек, страдающий от глаукомы, с атрофией оптического диска прошёл через руки самых талантливых хирургов Калькутты и был выписан из больницы как неизлечимый! И он попросил меня вылечить его – восстановить зрение. Спросите первого встретившегося вам хирурга, и он изложит вам методики. Но я никогда не исцелял слепого человека, и понятия не имел о своей возможной помощи пациенту; но в месмеризме ничего нельзя сделать, если у вас есть хотя бы капля сомнения: уверенность в себе – обязательная вещь. Сначала я проверил его чувствительность к моему месмерическому току, поскольку то, что я делал, не было лечением посредством гипнотического внушения, но – подлинным, традиционным месмеризмом. С большим удовлетворением я обнаружил, что он был самым чувствительным пациентом, с которым я когда-либо встречался. Слепой, неспособный отличить даже день от ночи, он не мог видеть моих действий, чтобы сделать какие-то предположения по поводу моих целей. Он стоял передо мною, и когда я приблизил кончики пальцев примерно на полдюйма к его лбу, и сконцентрировал волю на своей руке, это подействовало на его нервы, как действует сильный магнит на подвешенную иглу: его голова склонилась вперёд, к моим пальцам. Когда я медленно отводил их, голова также перемещалась, следуя таким образом за ними, пока его лоб не оказался на расстоянии в один фут от пола. Тогда я бесшумно переместил руку к его затылку и сразу повёл его вверх, затем стал тянуть его назад, пока он не потерял равновесие, и я должен был поддержать его своими руками, чтобы не дать ему упасть. И всё это в тишине, без единого слова или звука, могущего дать ему ключ к моим действиям. Чтобы улучшить его состояние, я зафиксировал большой палец своей сжатой правой руки перед одним из его глаз, а левую – на его шее, и заставил жизненный ток течь от одной руки к другой. Мои руки и тело замкнули магнетическую цепь, состоящую из больного глаза, зрительного тракта и соответствующей части мозга. Этот процесс продолжался в течение приблизительно получаса; пациент, остающийся в полном сознании, время от времени по своему выбору давал комментарии. В конце эксперимента он мог видеть тем глазом красноватое мерцание света. С другим глазом было проделано всё то же самое и с тем же результатом. На следующий день он пришёл для дальнейшего лечения. На сей раз, свет перестал быть красноватым и стал белым. Упорно продолжая лечение в течение десяти дней, я был, наконец, вознаграждён, найдя его с восстановленным зрением, способным прочитать самый мелкий шрифт в газете или книге, отказавшимся от поводыря и могущим ходить, где угодно. Мой друг хирург, рассказавший мне о симптомах глаукомы, нашёл глазные яблоки жёсткими, как орехи. Он предложил довести их эластичность до нормы, как у меня самого. Я сделал это к третьему дню простыми пассами и фиксированием моих больших пальцев с "месмерическим намерением", то есть с концентрацией воли, нацеленной на ранее не видящие глазные яблоки. Это исцеление, естественно, повлекло за собой множество обсуждений, поскольку у пациента были письменные свидетельства о его болезни, объявленной высочайшими медицинскими профессионалами неизлечимой; кроме того, его слепота была известна всему обществу Бхагалпора. Два медика, дипломированные специалисты из медицинского колледжа Калькутты, исследовали глаза при помощи офтальмоскопа и написали отчёт об этом в "Индиэн Миррор", откуда, я думаю, он и был перепечатан в "Теософисте". Продолжение лечения было исключительно интересным и даже поразительным. Его зрение дважды постепенно пропадало, и было дважды мною восстановлено; в первый раз после того, как оно сохранялось шесть месяцев, и во второй раз после целого года. В каждом случае, полагая его полностью слепым, я восстанавливал зрение путём получасового лечения. Чтобы выздоровление стало окончательным, я должен был возить его с собой для ежедневной процедуры, пока остатки глаукомы не были полностью искоренены.
Так или иначе, мне чрезвычайно легко удавалось лечить глухоту. Интересный пациент пришёл ко мне 8-го марта. Его брат был (и сейчас остаётся) высокопоставленным чиновником в "Телеграфе", а он сам был настолько глух, что нужно было кричать в ухо, чтобы он что-либо услышал. После утренних сеансов лечения в течение двух дней подряд я проверял его на дистанции от места, где лежал мой дневник до меня. Я произносил слова: "в соответствии с книгой" – и он мог слышать меня, хотя я говорил в тоне обычного разговора на расстоянии в 52 фута 8 дюймов, притом он удалялся от меня, так что я знал, что он "не читает по губам".
Приведу ещё один случай, свидетелем которого я был во время рассматриваемого Калькуттского визита, и он будет последним, поскольку нужно отдать должное и другим записям. Однажды мой славный коллега Норендро Натх Сен обратился ко мне с просьбой, чтобы я посетил индусскую леди, страдающую от тяжёлой болезни, и вынес своё заключение. Муж леди привёл меня в свой дом в его женскую половину, где я увидел его миловидную молодую супругу, лежащую на полу, на матраце в истерическом припадке.
Она лежала в таком положении по шесть-восемь часов ежедневно; глаза были закрыты, глазные яблоки – обращены внутрь, челюсти судорожно сжаты. Она была не в состоянии что-либо произнести. Произошло перемещение зрительного восприятия: она могла читать книгу кончиками пальцев, и воспроизведение строк на грифельной доске подтверждало её необычную способность. Я вспомнил эксперименты, выполненные д-ром Джеймсом Эсдейлом из округа Санджэн, и официально зарегистрированные здесь же, в Калькутте сорок лет назад, и я повторил их. Я убедился, что больная могла читать не только кончиками пальцев, но также и своим локтем и маленьким пальцем одной ноги, но не другой. Она не могла читать ни подложечной ямкой, ни затылком, что, как мне известно, делали другие пациенты, и о чём писали прочие авторы, свидетельствовавшие о месмеризме, но она могла слышать пупком, в то время как я плотно зажимал ей своими пальцами уши, а её муж говорил с нею шёпотом. Болезнь была, конечно, излечима месмеризмом, но я отказался от этого, поскольку уезжал из Калькутты через два дня, а курс лечения требовал, возможно, нескольких дней, если не недель.
Этот случай представляет, как можно заметить, особенно глубокий интерес для психолога, потому что такая вещь, как перемещение способности зрения и слуха в точки тела, отдалённые от надлежащих органов, – факт, не подлежащий объяснению никакой разумной гипотезой материалистического характера. Здесь был ум, функционирующий на периферии нервной системы путём расширения, на самом деле, способностей её органа, мозга. От этого до чуда ясновидения, или интеллектуального исследования фактов на больших расстояниях от тела наблюдателя, всего лишь один шаг.
Позвольте мыслительной способности переместиться из её надлежащего места к одной или нескольким точкам в пределах тела мыслителя, и тогда не будет никакого логического барьера для расширения активного сознания за пределы тела, которое освободит от ограничений конечного с целью осознания Бесконечного.
Пер. с англ. С. Зелинского
У. К. Джадж
САМОУБИЙСТВО – НЕ СМЕРТЬ
Как изучающий теософию и природу человека, я заинтересовался дискуссией о самоубийстве, для которой The World предоставил место на своих страницах. Полковник Инджерсол, обладающий красноречием агностик, изложил свои взгляды на смерть, ничего не предложив несчастному самоубийце за пределами его могилы, что могло бы как-то оправдать этот акт, за исключением возможности трусливо сбежать от ответственности или боли. Те же, кто, как Ним Кринкл, не согласны с полковником Инджерсолом, считают достаточным простого утверждения, что это грех – убивать тело, которое дано Богом. Ни одно из этих представлений не является ни удовлетворительным, ни научным.
Самоубийство могло бы быть санкционировано только в случае полной убеждённости, что человек – это только тело, которое следует освободить от страданий. Но отсюда всего лишь один шаг до того, чтобы оправдать убийство других людей, которые могут быть старыми или безумными, немощными или порочными. Поскольку, если скопление атомов, называемое телом, – это всё, что в нас есть, и если человека не отождествлять с духом, не рождённым и, по сути, бессмертным, тогда: что может быть плохого в разрушении того, что вам принадлежит, и разве нельзя в этом случае обосновать подобное отношение не только к себе, но и к другим людям? Священник осуждает самоубийство, но можно быть христианином и всё же придерживаться мнения, что быстрое освобождение от земных забот может на несколько лет приблизить вероятные небеса. Христианина удерживают от самоубийства не столько серьёзные основания, выдвинутые его религией, сколько его малодушие. Какой бы ни была смерть, естественной или насильственной, она всегда сопровождалась ужасом и называлась "королём ужасов". Хотя смутно представляемые небеса и предлагались с одной стороны, жизнь и смерть были так мало поняты, что люди предпочитали скорее иметь известные им неприятности, чем переходить к чему-то другому, возможно, ещё более неприятному.
Самоубийство, как и любое другое убийство, является грехом, потому что внезапно нарушает мировую гармонию. Оно является грехом, потому что разрушает естественное развитие. Естественное развитие существует ради души, а не для чего-то другого; оно, так сказать, запланировано, чтобы предоставить душе опыт и возможность достижения самосознания. Это может происходить только посредством тела, через которое душа приходит в соприкосновение с природой. Разрыв этой связи до момента её естественного прекращения приводит к необходимости восстановления процессов, оставшихся незаконченными. А поскольку те процессы должны продолжаться через душу, которая разрешила убийство, она получает в результате значительно больше страдания и боли.
Нарушение всеобщей гармонии – больший грех, чем думает основная масса человечества. Большинство людей считает своё существование изолированным, отдельным от всех, никак не связанным с другими людьми. Но, реально, они повсюду связаны во всём мире со всеми другими душами и умами. Тонкая, невидимая, но действенная сеть связывает их всех вместе, и если кто-то один из всех этих миллионов нарушает связь, вся масса чувствует это посредством своих душ и умов, и может возвратиться к нормальному состоянию только через болезненное урегулирование. Это урегулирование осуществляется на невидимом, но наиважнейшем плане существования, на котором обитает истинный человек. Таким образом, каждый, убивающий себя или кого-то другого, налагает на всё человечество незаконное бремя. От этого греха он не может избавиться, поскольку смерть его тела не отключает его от остальных; она только перемещает его, лишённого природных инструментов, в тиски законов, могущественных и безжалостных, непрерывающихся в своём действии и обязательных для исполнения.
Самоубийство – величайшая глупость, потому что оно помещает субъекта деяния в бесконечно худшее положение, чем когда он был в состоянии, из которого по недомыслию надеялся ускользнуть. Это не смерть. Это – всего лишь оставление одного известного дома в знакомой среде, чтобы перейти в новое место, где царствуют ужас и отчаяние. Это – всего лишь предварительная смерть, относящаяся к телу, которое помещается в "холодное объятие могилы", и оставляющая самого человека обнажённым и живым, но всего лишь вне земной жизни, а не на небесах или в аду.
Теософ знает, что человек – комплекс, обладающий силами и способностями, которые он использует, когда находится в теле на земле. Тело – только часть его одеяния; сам он живёт также и в других местах. Во сне он живёт в одном месте, просыпается – в другом, мыслит – в третьем. Он – тройственное существо, состоящее из тела, души и духа. И эта троица снова может быть разделена на жизненно необходимые семь элементов. И точно так же, как человек – тройственный, является тройственной и природа – материальная, психическая (или астральная) и духовная. Материальная часть природы управляет телом, психическая – влияет на душу, а дух живёт в духовной сфере; всё взаимосвязано. Были бы мы только телами, мы могли бы доверить их материальной природе и в могиле; однако, если мы разрушили себя материально, мы должны переместиться в психическую (или астральную) сферу. А поскольку вся природа действует систематично под управлением закона, мы знаем, что у каждой комбинации есть свой собственный срок жизни, по истечении которого происходит естественное и лёгкое разделение составляющих частей. Дерево, минерал или человек – это комбинация элементов, или частей, и у каждой имеется свой запланированный срок жизни. Если мы преждевременно отрываем их одну от другой, неизбежно должны иметь место определённые последствия. Каждая компонента требует своего собственного времени для распада. И самоубийство, являющееся насильственным разрушением первой компоненты – тела, оставляет две другие: душу и дух, без их естественного инструмента. Человек мёртв в таком случае всего лишь наполовину, и вынужден, согласно закону его собственного существования, ждать, пока не истечёт его естественный срок.