– Ты знаешь, кто они? – с ужасом спросила моя мать.
– Элементалы, разве нет? – сказал я.
– Да, – ответила она, – ужасные, чудовищной силы, элементалы! Давай улетим!
Но даже в этот критический момент я не забывал инструкций своего Учителя, поэтому ответил:
– Нет; я никогда не полечу от элементалов; кроме того, это было бы совершенно бесполезно.
– Иди со мной, – умоляла она, – лучше тысячу раз умереть, чем погибнуть от них!
– Я не полечу, – повторил я, – тогда она быстро поднялась в воздух и исчезла.
Сказать, что я не был напуган, будет неправдой, но я, конечно, был не настолько храбр, чтобы повернуться спиной к этой ужасной армии, и, кроме того, я чувствовал, что попытка улететь от такой мощи будет безнадёжной; единственный мой шанс состоял в том, чтобы попытаться выстоять. К этому времени продвигающееся воинство было уже рядом; но первая шеренга вместо того, чтобы напасть на меня, чего я ожидал, медленно шла по кругу передо мной в отвратительной процессии. Такого зрелища, конечно, никогда не видел физический глаз человека; даже в бреду не могли бы родиться ужасы, настолько непередаваемые, как эти.
Ихтиозавры, плезиозавры, чудовищные батрахообразные, гигантские каракатицы, двадцатифутовые морские пауки, кобры размером с мифического морского змея, монстры, напоминающие каких-то огромных птиц, и всё же явно рептилеобразные по виду, призрачные бескровные существа, похожие на тысячекратно увеличенных бацилл – все эти и ещё больше неизвестных мне разновидностей дефилировали передо мной; однако ни один представитель этого непотребного воинства не казался подобным никакому другому, и ни один не был без изъяна: каждый имел некое специфическое и отвратительное собственное уродство. Но все эти разнообразные формы, когда каждая следующая представлялась более омерзительной, чем предыдущая, имели ещё более ужасающее сходство; и я скоро понял, что это сходство было в их глазах.
Какую бы отвратительную форму ни имело каждое из этих омерзительных чудовищ, у всех были одинаково пылающие злобой глаза; и в каждом случае в их зловещих глазных яблоках постоянно присутствовала внушающая страх демоническая колдовская сила – выражение ожесточённой и неумолимой враждебности к человеческому роду. Каждый мерзкий гад, медленно передвигавшийся мимо меня, фиксировал на мне свои пугающие глаза, и, казалось, стремился направить против меня эту грозную силу. Как мой рассудок сохранил свою власть в этом страшном состоянии, я никогда не узнаю; я чувствовал, что, если я, хотя бы раз, уступлю своему страху, я немедленно паду жертвой этого демонического войска, и я сконцентрировал всё своё существо на одной способности непреклонного противостояния.
Как долго длилась эта страшная процессия, я не знаю, но последним из омерзительного легиона было нечто, напоминающее трёхголовую змею, хотя и неизмеримо большую, чем любая земная змея, и к тому же – о ужас! – её головы и глаза, так или иначе, казались человеческими, или, точнее, дьявольскими. И эта ужасная уродливая СУЩНОСТЬ вместо того, чтобы медленно скользить мимо, как делали другие, отклонилась и с поднятыми гребнями и раскрытыми пастями, устремилась прямо ко мне! Сверкающие глаза уставились на меня, и кроваво-красная слизь, или пена, текла из её огромных, широко раскрытых пастей, в то время как я собирал всю свою волю для одного последнего громадного усилия.
Я сжал свои кулаки и стиснул зубы так, что у меня не дрогнул ни один мускул, хотя смертоносные миазмы её обжигающего дыхания полностью накрыли моё лицо, а её стремительный рывок ко мне залил мои ноги водой, смешанной с отвратительной слизью, потому что я чувствовал, что жизнь и что-то более важное, чем жизнь, зависят сейчас от моей силы воли. Не могу сказать, как долго длилось то огромное напряжение, но, когда уже казалось, что я больше не выдержу, я почувствовал, что противодействие ослабло; огонь в дьявольских глазах, вперившихся в меня, угас, и с ужасным рёвом, выражающим гнев и огорчение одновременно, грязный монстр отступил в воду! Вся армия исчезла, и я был тёмной ночью один, как вначале.
Но прежде чем я осознал изменение ощущений, над моей головой раздался такой чистый и приятный, хорошо знакомый астральный звонок, и я почувствовал, как поднимаюсь и стремительно перемещаюсь по воздуху. Через мгновение я снова был в своей собственной комнате, моё тело по-прежнему лежало в той же самой позе, и своего рода шок в связи с ним я испытал ещё раз. Но когда я поднялся со своего дивана, я увидел положенный на мою грудь прекрасный белый цветок лотоса, недавно сорванный, всё ещё с росой на лепестках.
С радостно забившимся сердцем я повернулся к свету, чтобы рассмотреть его получше, когда поток холодного воздуха привлёк моё внимание к тому факту, что мои ноги были влажными, и, рассмотрев их более пристально, я был поражён, когда увидел, что они покрыты пятнами вязкой красной жидкости! Немедленно я бросился в ванную и мыл их снова и снова, обнаружив, что очень трудно избавиться от неприятной приторной жидкости, и когда, наконец, я был удовлетворён, я возвратился в комнату и сел, чтобы восхититься цветком лотоса, очень удивившим меня.
Теперь, перед тем, как снова лечь спать, я написал этот отчёт о событии, случившемся со мной, чтобы завтра не забыть что-либо из подробностей, хотя, действительно, чего было бояться, если оно так врезалось в мой мозг.
****
Позднее. Моя замечательная история всё ещё не закончена. После записи её я лёг спать, и оказалось, был настолько утомлён, что вопреки своему обычаю не проснулся до окончания восхода солнца. Первым объектом, попавшим мне на глаза, был мой цветок лотоса в чашке воды, в которую я поместил его перед записью; при более ярком дневном свете я увидел несколько красноватых пятен в нижней части простыни, на которой я лежал. Поднявшись, я решил переплыть через реку, чтобы лучше рассмотреть место этого странного ночного приключения. Там, где лежит островок – были отмели низкого уровня, такие же, как я видел их тогда; и всё же при ясном утреннем свете было трудно представить ту сцену с ужасными персонажами, которые занимали её вчера вечером.
Я поплыл к песчаной отмели, поскольку мне казалось, что смогу опознать место, где стоял во время того ужасного испытания. Да, конечно, это должно быть здесь, и – силы небесные! что это? Вот следы в песке – два глубоких следа рядом, очевидно, сделаны тем, кто стоял долго и неподвижно в одном положении; никаких других, ведущих к ним, ни от воды, ни с другой стороны островка, только те два следа – мои следы, несомненно, потому что я проверяю их, и они подходят точно. И… вот тебе раз! – что это? Здесь на песке, рядом со следами я вижу пятна всё ещё остающейся ужасной вязкой жидкости – отвратительной красной слизи, которая текла из пастей того элементального дракона!
Читателю. Вероятно, вам скажут, что эта история украдена у другого автора. Я обдумал каждую возможную гипотезу, и не могу не признать, что мой опыт был реальным. Я не ходил во сне, чтобы сделать те следы; чтобы добраться до островка, я должен был проплыть некоторое расстояние, и тогда не только мои ноги, но и всё тело и одежда должны быть влажными; и, кроме того, нужно было бы объяснить слизь и лотос. Но что за женский образ, который я видел? Я лишь могу предположить, что это – природный дух, который или захватил оболочку моей умершей матери, или по какой-то причине принял её внешность.
Сразу после плавания я сделал это дополнение к своему рассказу.
Пер. с англ. С. Зелинского
Ч. У. Ледбитер
КОМНАТА БАРОНА
Из книги "Дух Египта и другие странные истории"
Елена Петровна Блаватская была гением многосторонним – самой замечательной личностью из тех, которые мне приходилось встречать. Её последователи, естественно, думают о ней как о великом оккультном учителе, которому мы все так обязаны, но для нас, кому посчастливилось знать её во плоти, она гораздо более чем это, и её образ, сложившийся в наших умах, состоит из многих разнообразных частей. Например, она блестяще играла на фортепиано – в тех редких случаях, когда она решала продемонстрировать этот талант. Хотя она ненавидела условности и часто безо всякой необходимости (по крайней мере, так думали мы в те дни) демонстративно их нарушала, я никогда не видел кого-либо, кто бы лучше её (когда она этого хотела) мог играть роль великой аристократки. Она была блестящей собеседницей и могла поддержать разговор на любую тему, но больше других ей давалась область оккультного. Все её рассказы были остроумны и драматичны, но лучше всего у неё получались истории о привидениях.
Я никогда не забуду вечеров, проведённых с нею на палубе океанского парохода "Наварино", когда мы слушали её рассказы по пути из Египта в Индию в 1884 г. В компании пассажиров был очень силён миссионерский элемент, и некоторые из их представителей были грубыми агрессивными невеждами – тип, распространённый тогда, пожалуй, больше, чем сейчас. Стычки были частыми и очень нас забавляли, потому что Блаватская знала христианские писания и религию намного лучше, чем эти самозваные их толкователи. Но даже самым сердитым из них приходилось уступать её очарованию, когда по вечерам, после обеда, она начинала рассказывать на палубе истории о привидениях. Она держала аудиторию зачарованной и играла на слушателях, как на музыкальных инструментах, с удовольствием заставляя их волосы вставать дыбом, и я часто замечал, как после какой-нибудь из этих историй они старались держаться парами, чтобы ни на мгновение не оставаться в одиночестве!
Так вот мы услышали "Пещеру Эха", "Заколдованную жизнь" и другие легенды, которые все желающие могут прочесть в сборнике "Кошмарные рассказы". Я помню один поразительный рассказ, который не попал в это собрание. Если бы я мог надеяться рассказать его, как рассказывала она, мои читатели могли бы испытать некое подобие того чувства, с которым слушали его мы, но я знаю, что так не получится. Однажды я так, как мог, рассказал его своей подруге, известной писательнице. Она сделала всё, что могла, изменив подробности, чтобы сделать его более эффектным и драматичным, добавив образности, но даже это не воспроизвело того волшебного очарования, которым наделила его мадам Блаватская. Я же не могу надеяться пересказать его даже так, как писательница, но, тем не менее, попытаюсь, и насколько позволяет моя память, постараюсь как можно точнее следовать той первоначальной форме, в которой его передала Блаватская.
***
Двое молодых людей (назовём их Шарль и Анри) путешествовали пешком по одной из самых живописных частей Франции. Однажды вечером они подошли к красивому городку, лежащему в уединённой долине. Его гостиницы, магазины и более мелкие домики сгрудились вдоль ручья, тогда как большие дома более важных обитателей располагались на пологих склонах окружающих холмов. Двое друзей собирались переночевать в главной гостинице этого местечка, а у одного из них, Шарля, был знакомый, живший на окраине, которого он желал навестить.
Как только дорога начала спускаться в селение, они обратили внимание на особенно живописный старинный дом, почти полностью увитый плющом и другими вьющимися растениями. Он стоял на некотором удалении от дороги, и сам дом, и его обширная территория производили впечатление некоего запустения. Было совершенно ясно, что дом необитаем и был таковым уже на протяжении многих лет. Друзей очень поразил его вид и красота расположения, и Анри, увлечённый коллекционер старинной мебели, сразу начал рассуждать о том, какие сокровища могли там скрываться. Поскольку дом был, очевидно, необитаемым, у них естественно возникла идея, что они могли бы убедить сторожа показать им дом, так что они направились к маленькой сторожке, которая хотя и носила общую печать запустения и почти заросла пышной растительностью, имела вид обитаемой.
В ответ на их стук вышел древний старик. Они попросили разрешения посмотреть дом изнутри, но старик с вежливым сожалением ответил, что это не разрешается. Они завели разговор с этим старым попечителем, который, как видно, был одинок и радовался всякой возможности поговорить с людьми. Анри сразу же спросил о мебели, и когда он услышал, что она старая – очень старая, – и что всё остаётся нетронутым, точно таким же, как было много лет назад, когда в доме ещё жили, его охватило непреодолимое желание её увидеть, и он намекнул старику, так деликатно, как только было возможно, что он готов предложить за это существенное вознаграждение. Но старик лишь отвечал:
– Нет, мсье, сожалею, но это невозможно. Я был бы рад воспользоваться вашей щедростью, поскольку я беден и время меня не пощадило. Но это совершенно невозможно.
– Но, в конце концов, – спросил Анри, – почему? Очевидно, что здесь не живут многие годы, дорога пустынна, никто по ней не ходит, и никто даже не узнает. Почему же вы не можете оказать нам милость и позволить осмотреть комнаты, и в то же время заработать на этом?
– Ах, мсье, я не решаюсь, – ответил старик. – Это не потому, что хозяин или агент против: как вы сказали, они и не узнают. Дело обстоит гораздо хуже и серьёзнее! На самом деле, я просто не могу на это отважиться.
Унюхав, что тут какая-то тайна, друзья стали давить на старика и убеждать его, чтобы он открыл истинную причину, и, наконец, с большим трудом они вытянули из него признание, что у дома дурная репутация, и вот почему как минимум на протяжении двадцати лет никто в него даже не заходит – кроме агента, изредка устраивающего инспекционный осмотр. Как ни любил Анри старинную мебель, ещё больше он интересовался психическими явлениями. Сразу заподозрив интересную историю, он спросил:
– Вы говорите, у дома плохая репутация. Вы имеете в виду, что его посещает привидение?
– Увы, да, мсье! – ответил старик, – И это не просто слухи, это страшная правда.
Конечно же, после этого друзья не могли успокоиться, пока не услышали всю историю, хотя им стоило многих трудов вытянуть её из старика, который с большой неохотой говорил об этом и не раз корил себя в процессе рассказа. История была довольно простой: последний владелец был злым человеком, у которого были какие-то тёмные делишки; говорили, что он проводил своё время в оргиях, будучи чудовищем похоти, жестокости и эгоизма. Подробностей старик не знал, но так или иначе грехи барона стали всем известны, его дела пришли к ужасному кризису, выход из которого он нашёл (или думал, что нашёл) в самоубийстве. Однажды вечером он совершенно неожиданно вернулся из Парижа, а на следующее утро его обнаружили сидящим в своём огромном кресле с перерезанным горлом.
После этого, как сказал старик, стали происходить какие-то ужасные явления, и поползли всевозможные страшные истории. Ему было мало известно об их характере, так как это было много лет назад, и он так и не смог его понять. Как он считал, из-за судебных процессов состояние семьи истощилось, а дом перешёл в руки дальних родственников. Только через много лет после смерти барона тяжбы были завершены и новый собственник смог вступить в свои права. Но даже после этого дома не касались, пока его не осмотрит новый хозяин. Была лишь прислана армия садовников, которые привели в порядок территорию. Новый хозяин с женой и слугами въехал в дом, но после одной проведённой там ночи они вернулись в Париж, заявив, что ничто уже не заставит их войти туда опять.
– Что же с ними случилось, – нетерпеливо спросил Анри, – что они там видели?
– Этого я не знаю, мсье, – ответил старик. – Рассказывали много историй, но мне не известно, которая из них – правда. Тогда владельцы попытались сдавать дом. Два раза въезжали жильцы, но никто из них не задерживался дольше, чем на одну ночь. Второй случай кончился скандалом – госпожа была так напугана, что у неё начались припадки. Мне рассказывали, что, в конце концов, она сошла с ума и умерла. С тех пор уже не делалось никаких попыток сдать это поместье. Но четыре раза приезжали незнакомцы с записками от владельца, дающими разрешение переночевать в доме, и каждый раз происходило что-нибудь ужасное. Один перерезал себе горло, подобно мсье барону, другой умер от припадка, а двое остальных сошли с ума от ужаса. Так репутация этого места делалась всё хуже и хуже.
– Друг мой, посмотрите сюда, – сказал Анри, – и уделите внимание тому, что я собираюсь сказать. Я сказал вам, что интересуюсь старинной мебелью и хотел дать вам один наполеон, чтобы вы дали мне посмотреть обстановку этого шато . Но в сто раз больше я интересуюсь домами с привидениями, и после того, что вы мне рассказали, я определённо должен провести ночь и в этом доме, и дам вам сто франков, если вы позволите это мне.