И они все вместе стороной от дороги стали пробираться в Киев, положив меж собой, что надо возможно скорее предупредить о беде людей киевских, а Предславу, Горисвета и Илариона уговорить скрыться до поры до времени, самим же торопиться к Ярославу в Новгород.
Когда они уже миновали Коростень, послышался конский топот. Это была погоня от Болеслава. Один из конных, в котором Усмошвец узнал Путяту, отделился вперёд.
— Богатыри, — крикнул он, — даже и бежать-то вы не горазды. Целыми сутками мы выехали позже вас, а всё же настигли...
— Волчья сыть, травяной мешок, — гаркнул Семён, с силой пустив в Путяту палицей.
— Братцы, не сдаваться! — крикнул в то же время Григорий.
— Стой! — раздался голос Путяты, но, получив удар палицей по голове, опрокинулся на коне и грохнулся оземь. Не успел Путята упасть, как Усмошвец с Семёном бросились на его спутников, а Николай со стремительной быстротой объехал вокруг них и стал рубить сзади. Началась злая сеча. Григорий случайно отделился от Усмошвеца и Семёна. Один из всадников, подняв меч, устремился на него, но Григорий, спохватившись вовремя, отбросил своим мечом удар и с необычайной для такого старца силой и ловкостью нанёс ответный удар сбоку по голове своему противнику, который и пал с коня. Затем он бросился на помощь Усмошвецу, Семёну и Николаю, сложившим уже четырёх всадников.
Сеча была кончена. Григорий, Николай и Усмошвец вышли из неё без вреда. Но у Семёна была проткнута нога копьём Его ссадили с лошади, и Григорий стал промывать и перевязывать рану.
XIV
Через четыре дня после этой схватки поздним вечером Григорий, Семён, Усмошвец и Николай приехали в Киев. Справившись, где Предслава, и узнав, что в Берестове, они отправились туда и остановились у гусляра Андрея.
Ни Предслава, ни Горисвет, ни Иларион, однако, не согласились уйти из Киева.
— Пусть налетит туча на Киев-град, коли на то воля Божия, — говорила Предслава. — Буду делить горе с киевлянами, среди которых я росла и живу. Буду утешать обиженных, помогать, поддерживать падающих духом. Место моё в Киеве.
Иларион отвечал:
— Я обещал великому князю праведному Владимиру, верным слугою которого я был всю жизнь, не отступать от Предславы до кончины моей, и не мне, старику, не держать слова своего.
— Я, — сказал Горисвет, — слуга Божий, и не мне бояться смерти или мучений. Здесь моя пещера, в которой я молюсь Богу. Если на то воля Господня, в этой пещере и отдам свою душу Всемогущему Творцу.
Григорий отправился на родину, уговорив Усмошвеца, Семёна и Николая ехать с ним, чтобы присоединиться к Ярославу и идти с ним на Святополка.
Киевляне, узнав о гибели Ярославовой рати, были охвачены горем и скорбью. Не было семьи, в которой не горевали бы. Из одной семьи пошёл в поход отец, из другой сыновья, а из некоторых отец с сыновьями вместе. Вскоре в Киев прибыл Якша с Святополковыми людьми.
Якша разъезжал по городу со своими и старался расположить людей к Святополку.
— Разве не одарил вас щедро Святополк, — говорил он, — когда после смерти Владимира вступил на великокняжеский стол? И потом он не обижал вас. К чему вы слушались слуг Ярослава? И чего плачете? Ужто у Святополка сердце не доброе? Вы говорите, что он убил своих братьев Бориса и Глеба. Не он убивал их, а его люди, не всегда делавшие то, что он хотел, да и дело это княжеское, семейное, а вас он не трогал. Повторяю: убито немного, а взятым в полон он зла не сделает. Конечно, если кто не захочет слушаться его, того он накажет: на то он великий князь, но почему же идти против него? Не бойтесь и Болеслава. Не как вор идёт он в Киев, а как тесть великого князя, помогший ему вернуть великокняжеский стол, отнятый младшим братом.
Когда так говорил Якша, обращаясь к толпе, собравшейся вокруг него, не раз слышались возражения:
— Владимир не хотел оставлять великокняжеского стола Святополку, ибо сильно пристрастен он к питию, из-за которого всё забывает, и поддался жене своей и латинским попам.
— И всё это неправда, — отвечал Якша. — Оклеветали доброго и хлебосольного князя и перед его отцом, и перед людьми! Я ли не знаю великого князя? Сердце доброе, и ум свой есть, что ж ему поддаваться жене и латинским попам!
Говорили также Якше, что Святополк, сев в Киеве на великокняжеский стол, обижал людей, позволял своевольничать ляхам и латинским попам.
Якша отвечал на это:
— Вижу, что вороги великого князя восстановляют вас против него, но у великого князя теперь сила большая, и покаются эти вороги в грехах своих, да будет поздно! Знаю, откуда идёт всё это, знаю. Сам я не ваш, что ли, не киевлянин разве?
Одним из первых шагов Якши в Киеве было свидание с Анастасом. Он убеждал Анастаса выйти торжественно навстречу Святополку и Болеславу и передал письмо от патера Фридриха. Фридрих посылал Анастасу привет от папы римского и писал, что Святополк с Болеславом идут на Киев с большой силой, что теперь княжение Святополка в Киеве будет прочно. «И в этом счастье, — писал он. — Несмотря на возникающие несогласия между латинянами и греками, папа уверен, что всё закончится миром и что для этого мира необходимо, чтобы Русь и Польша слились, и потому благословил поход Болеслава».
13 августа Болеслав со Святополком с дружинами и воями подошли к Киеву. Многие хотели обороняться, заперли городские ворота и взошли на валы. Болеслав и Святополк осадили город, но киевляне скоро увидели свою беспомощность и на следующий день сдали город. Анастас торжественно встретил Болеслава и Святополка у Золотых Ворот, по которым Болеслав ударил изо всей силы своим мечом. Меч звякнул и выщербился. Этим ударом Болеслав хотел показать, что покорил Русь мечом.
— К чему ты ударил? — спросил его Святополк.
— От радости, — отвечал он, — от радости, что возвращаю тебе великокняжеский стол.
Проехав прямо на великокняжеский двор, Болеслав и Святополк поручили Якше и Калине разместить в разных частях города воев. Наиболее надёжным и верным из них было поручено следить за жителями. Вместе с тем Якше было приказано собрать сейчас же киевлян к великокняжескому двору.
Когда люди собрались, Святополк сказал им, что очень жалеет о павших в битве киевлянах и что он воевал со своим братом, а не с киевлянами, которых очень любит.
— И в доказательство тому, что я люблю вас, я не наказал никого из воинов Ярослава, — говорил Святополк, — хотя имею право на это. Моя рука не коснулась даже тех, которые упорно бились против меня и моего тестя. Тесть мой, сражавшийся со мной и за меня, имел право взять в плен и отправить в Польшу ваших отцов, сыновей и братьев, но я упросил его отпустить всех, и они идут за нами. Я знаю, что вас восстанавливали против меня, но теперь вы имеете случай убедиться, что я расположен к вам. На завтрашний же день я велел приготовить пир. Для бедных и для богатых одинаково будут открыты ворота княжеского двора.
Однако многим из бывших в рати Ярослава не суждено было вернуться в Киев. Святополк уверял, что он никого не наказал и что он упросил Болеслава не отправлять в Польшу в плен дружинников и воев Ярослава, а на деле одних он казнил, других замучил пытками, третьи были отправлены Болеславом в Польшу. Было немало и убитых, так что в Киев могло вернуться менее половины из воев Ярослава и очень немногие из его дружинников.
Вечером в одной из комнат великокняжеского терема, ставшей хороминой Болеслава, сошлись к нему Святополк, Якша и патер Фридрих. Они совещались, что делать. Якша говорил, что главная польза для Святополка — Предслава, Горисвет и Иларион, что перед прибытием Болеслава и Святополка в Киев успели прискакать из-под Берестья Григорий-гусляр, Усмошвец, Семён и Николай, что они смущали людей и вели переговоры. Далее Якша высказал предположение, что, может быть, Ярослав скрывается под Киевом.
— Может быть, — сказал Святополк, — но может быть, и нет уже Ярослава в живых. Мы распускаем среди киевлян слух, что Ярослав утонул в Буге, чтобы они перестали надеяться на него, а может быть, это и правда. Куда он делся? Куда он вдруг пропал? Он горд и потому мог не выдержать поражения и сам, быть может, бросился в реку.
— Что нам говорить о том, чего мы наверное не знаем, — сказал Болеслав. — Во всяком случае надо принять меры к розыску Ярослава, если он жив, что вероятно. Послана погоня за Ярославом по направлению к Новгороду. Посланы были вой и по направлению к Киеву. Об одних из них нет вестей: может быть, они напали на след Ярослава и преследуют его. Другие с Путятой во главе убиты. Кем и как? Не Ярославом ли?
— А я слышал, что Семён хвастался, будто по дороге в Киев он с Усмошвецом, Николаем и Григорием расправились с Путятой и с его людьми.
— Откуда взялся Усмошвец? Его с Ярославом в битве не было.
— Но мне наверное известно, — сказал Якша, — что Григорий, Усмошвец, Семён и Николай, сын ляшский, прибыли от Ярослава, были в Берестове у Андрея-гусляра и вели переговоры с Предславой, Горисветом и Иларионом.
— Всё это странно, — сказал Болеслав, — но во всяком случае тебе, Якша, надлежит озаботиться, чтоб под Киевом поискали Ярослава. Может быть, ты и прав, что он тут.
— Конечно, — вставил Святополк, — пусть на всякий случай поищут, хотя я уверен, что Ярослав на дне Буга. А кроме того, теперь я возлагаю на тебя, Якша, главное. Много раз ты служил мне и тестю моему, послужи ещё раз, а я тебя не забуду. Твоё дело разделаться с Предславой, Горисветом и Иларионом...
— В них корень зла, — вставил патер Фридрих.
— Да и Андрей-гусляр, хоть и очень стар, а вреден, и о нём не забудь, да, может быть, если взяться умело, этот старик и доподлинно скажет, где Ярослав и что с ним.
— Сослужу, — ответил Якша, — но ты знаешь, что люди за эту службу не возлюбят меня пуще прежнего, а потому не оставь меня воздаянием.
Святополк рассердился:
— Я ли не награждал тебя?! Не я ли из тиунов сделал тебя боярином и не ломятся ли теперь у тебя сундуки от серебра и золота? И ты торгуешься со мной!
А Якша, увидев гнев Святополка, сказал:
— Знаю, знаю, княже, — и предан тебе, предан бескорыстно. Не о серебре и золоте, не о земле, не о парче, не о яхонтах говорю я. А дай ты мне воздаяние во сердце своём, оцени ты в сердце преданность мою...
— Да разве я не ценю, — перебил, но уже более мягким тоном, Святополк, а Болеслав, чтобы прекратить этот разговор, решительно сказал:
— Итак, твоё дело, Якша, разделаться с теми, с кем считаешь нужным. Мы верим тебе, на тебя полагаемся и, конечно, ценим тебя, и ни Святополк, ни я не оставим тебя без воздаяния. Но вот что: разделывайся с остальными как знаешь, но что касается Предславы, доставь мне живой, чтобы ничья рука её не коснулась. Я сам с ней поговорю. Когда умерла моя вторая жена и я хотел взять себе в жёны Предславу, она не захотела. Может быть, и пожалеет теперь. Поговорю я с ней... А затем, помни же, Якша, что это всё должно быть сделано во время пира.
XV
На другой день с полудня пошли люди на княжий двор, где был приготовлен пир. Пошли на пир далеко не все.
И вот начался пир, на котором обильно лились вино и мёд, а в это время Якша со своими людьми стал неистовствовать в Киеве и в Берестове. Григория, Усмошвеца, Николая и Семёна не нашёл, разумеется. Нескольких человек он пытал, чтобы узнать, где они. Пытал он людей, чтобы узнать и где Ярослав. Когда его люди схватили гусляра Андрея, один из его сыновей бросился защищать отца и был убит вместе с ним. Было перебито несколько человек, которых Якша считал своими врагами или подозревал в преданности Ярославу, были перебиты слуги Предславы и Горисвета. Когда схватили Предславу, Горисвет бросился защищать её, но тут же пал от удара меча. Илариона, молившегося в это время в своей пещере, не нашли люди Якши. Узнав потом о случившемся, Иларион сказал:
— Много крови запятнало Святополка Окаянного, но ему мало Злобой нечестивого князя, пролившего кровь братьев своих, теперь допустившего позор сестры своей, испытывается Русь Но минется злоба нечестивого, и настанет на Руси мир. Святой апостол Андрей Первозванный, взойдя на высоты киевские, благословил место, где мы теперь, и сказал, что быть тут граду великому, что воссияет здесь вера праведная. И козни Святополка, Болеслава и латинских попов не одолеют веры и града! А я буду молиться, чтобы скорей пробил час кары нечестивым, буду молиться до тех пор, пока не убьют и меня, если на то будет воля Божия!
Несколько раз впоследствии собирались убить Илариона, но Бог хранил его. Анастас, вошедший в большое доверие к Болеславу, не раз пытался уговорить Илариона принять сторону Болеслава, но он был твёрд и не поддавался искусу.
XVI
К концу пира стали доходить слухи о неистовствах, которые совершил в городе и в Берестове Якша со своими людьми. Киевлянами овладели скорбь и уныние, усилившиеся ещё более, когда вернулись в Киев остатки Ярославовой рати и стало известно, что многие либо погибли в битве, либо казнены, либо отправлены в плен в Польшу. Настали чёрные дни для Киева и всей земли Русской, но в то время, когда почти все были в скорби и унынии, на киевском княжьем дворе шло веселье.
Святополк, окружённый немногочисленными своими сторонниками, и Болеслав с поляками веселились, ведя беспутную жизнь; веселилась в своём кругу и жена Святополка Клотильда, приехавшая вскоре после занятия Болеславом и Святополком Киева. Рейнберн с патером Фридрихом и с другими прибывшими патерами устраивали богослужение по западному обряду, стремясь привлечь людей. Несколько патеров разъезжало по киевской и древлянской землям, утверждая папизм. Якша постоянно оговаривал всё более и более людей перед Святополком и Болеславом, чтобы овладеть их добром. То и дело кого-нибудь заключали в темницу, ляхи похищали жён и девиц, обижали киевлян. По рекам и дорогам расплодились разбойники.
Вначале киевляне, подавленные и разбитые горем и несчастьем, молча переносили всё это, но затем стали раздаваться жалобы, многие громко заговорили об кривдах и обидах.
— Ляхи вольничают, обижают жён и людей, их патеры славят римскую веру и читают в церквах проповеди по-латыни. Святополк, убивший братьев своих, бьёт теперь людей, — слышалось всё чаще и чаще.
И в Киеве, и в сёлах народ стал избивать поляков.
Прошло около года. Как-то вечером Святополк позвал к себе Якшу и сказал:
— Настало время действовать. Люди озлоблены против ляхов. Нужно их подзадоривать, говорить, что всё зло от ляхов, что я ни при чём, что если я и убил братьев своих, то по наущению ляхов и латинников. Люди и так говорят, что я поддался влиянию жены и тестя, и потому легко поверят. Надо уверять, что я раскаиваюсь во всём, что хочу исправить зло, но что ляхи и их бискуп и патеры не позволяют мне сделать это.
— Да, — ответил Якша, — Болеслав с ляхами взяли уж слишком много воли: я знаю, что Болеслав пытался очернить меня перед тобой. Ему хочется поссорить нас, чтобы ты удалил меня...
— Об этом говорить нечего, — ответил Святополк, а про себя подумал: «Знаю я тебе цену, знаю, что и ты недавно пытался подластиться к Болеславу и к Калине, да не поделили шкуры моей, но ты мне нужен». — Об этом говорить нечего. Я знаю, ты предан мне, а если что-либо и сболтнул против меня в сердцах, не время теперь ссориться. Ты мне предан и нужен мне, но и я тебе нужен. Уйди я — не уцелеть и тебе... Нас колдовством связали. Может, и впрямь колдовством. В идолов я не верю, но и вера греческая и латинская не влекут меня, а в колдовство верю. Вот и теперь у меня волхв древлянский говорит, что много лет мне княжить на киевском столе. Но об этом поговорим в другой раз, а теперь скажу, что я ведь хорошо понимаю, чего хочет Болеслав и чего хотят бискуп и попы латинские. Болеслав хочет сам утвердиться на киевском столе. Помнишь, я говорил тебе об этом в Кракове. А латиняне хотят этим путём подчинить Русь папе. Я обещал им это, но к чему же мне подчиняться папе, я сам себе князь, да и люди не хотят этого. Они жалуются, что попы латинские читают и служат в церквах.