— Это неправильно, тетя Полли. Должен же кто-то и Геку обрадоваться.
— И обрадуются, все обрадуются! Я так рада видеть его, бедного сиротку!
И любовное внимание тети Полли излилось на Гека, сконфузив его еще и сильнее прежнего.
Но тут священник воскликнул во весь голос:
— Восславим Господа, подателя всех благ — и споем! — споем от всего сердца нашего!
И все запели. Благодарственный гимн вознесся в торжествующем порыве к стропилам церкви и сотряс их, а Том Сойер Пират, оглядев обступивших его, снедаемых завистью мальчиков, признался себе, что это — величайший миг его жизни.
Покидая церковь, «облапошенные» прихожане говорили друг другу, что готовы еще раз оказаться в дураках, лишь бы услышать такое же исполнение старинного гимна.
В этот день Том получил больше подзатыльников и поцелуев — настроение тети Полли то и дело менялось, — чем зарабатывал прежде за год, однако решить, которые из них лучше выражают ее благодарность Богу и любовь к нему, так и не смог.
Глава XVIII
Том пересказывает свой удивительный сон
Вот в этом-то и состояла великая тайна Тома — в замысле касательно того, как он и его собратья-пираты вернутся в родной городок, чтобы поприсутствовать на собственных похоронах. До миссурийского берега они добрались, едва забрезжила субботняя заря, переплыв реку верхом на бревне и высадившись в пяти-шести милях ниже городка, потом поспали немного на опушке ближайшего к нему леса, а когда совсем рассвело, прокрались задними проулками и улочками к церкви и доспали свое на хорах, среди неразберихи поломанных скамей.
В понедельник утром, за завтраком, тетя Полли и Мэри обходились с Томом необычайно ласково, наперебой исполняя любое его желание. Да и разговор за столом велся непривычно живой. И, помимо прочего, тетя Полли сказала:
— Что же, Том, я бы не назвала это удачной шуткой, — заставить всех промучиться почти неделю, пока вы, мальчики, весело проводили время, и уж совсем нехорошо, что тебе хватило жестокосердия причинить такие страдания мне. Если ты смог переплыть на бревне реку, чтобы явиться на ваши похороны, то мог бы, наверное, переплыть ее и раньше, и подать мне какой-нибудь знак, что ты не умер, а всего-навсего убежал.
— Верно, Том, уж это ты сделать мог бы, — сказала Мэри, — да я не сомневаюсь, и сделал бы, если бы подумал об этом.
— Ведь правда, Том? — спросила тетя Полли и лицо ее осветила робкая надежда. — Скажи, сделал бы, если бы подумал?
— Я… ну, не знаю. Ведь я тогда все испортил бы.
— Ах, Том, я надеялась, что ты меня любишь хотя бы настолько, — сказала тетя Полли горестным тоном, от которого сердце мальчика сжалось. — Как было бы хорошо, если бы ты оказался до того заботливым, чтобы хоть подумать об этом, пусть даже не сделать.
— Право, тетушка, он же это не со зла, — заступилась за Тома Мэри, — а от одного только легкомыслия. Таков уж наш Том — все впопыхах, а подумать у него и времени нет.
— Ну и тем хуже. Вот Сид подумал бы. И не только подумал, Сид вернулся бы и сделал это. Когда-нибудь, Том, ты оглянешься назад и пожалеешь, что совсем обо мне не заботился, хоть это ничего тебе и не стоило, пожалеешь — да поздно будет.
— Но, тетя, вы же знаете, как я вас люблю, — сказал Том.
— Знала бы, если бы за твоими словами следовали поступки.
— И я сам жалею теперь, что не подумал об этом, — покаянно сказал Том, — зато вы мне приснились, это ведь тоже что-нибудь да значит, правда?
— Не так уж и много, — меня вон и кот во сне видит, — но все-таки лучше, чем ничего. И что же тебе приснилось?
— Да вот, ночью в среду мне привиделось, что вы сидите здесь, у кровати, а вон там, у дровяного ящика, Сид сидит и Мэри тоже.
— Да, так мы и сидели. Мы всегда так садимся. Что же, спасибо и на том, что ты потрудился хотя бы во сне повидаться с нами.
— И еще мне приснилось, что здесь была мать Джо Харпера.
— Верно, была! А что еще ты видел?
— Да много чего. Правда, теперь у меня все как-то смазалось, замутилось.
— Ну, постарайся, припомни, — ведь ты же можешь!
— Я вроде бы помню, что ветер… ветер чуть не задул эту… ну как ее…
— Ах, да постарайся же, Том! Ветер чуть не задул… Ну же!
Том с минуту просидел, прижав ко лбу пальцы, а после объявил:
— Вспомнил! Вспомнил! Свечу он чуть не задул!
— Милость Господня! Продолжай же, Том — продолжай!
— И вы, помнится, сказали: «Сдается мне, дверь у нас…».
— Да продолжай же, Том!
— Постойте, дайте подумать немного — ну хоть секунду. Ах да… вы сказали, что, кажется, она отворилась.
— Не сойти мне с этого места, так все и было! Ведь правда, Мэри? А дальше?
— А дальше… дальше… ну, тут я не уверен, но, по-моему, вы велели Сиду встать и… и…
— Ну? Ну? Что я ему велела, Том? Что велела сделать?
— Вы велели ему … вы… А, дверь велели закрыть!
— Боже ты мой! Отродясь такого не слышала! И не говорите мне теперь, будто в снах нет никакой правды. Вот непременно расскажу об этом Сирини Харпер, еще и на час постареть не успею. Она все время о суевериях рассуждает — интересно будет посмотреть, что она скажет об этом. Продолжай, Том!
— О, теперь-то я уже ясно все вижу, ясно, как день. Потом вы сказали, что я не был дурным мальчиком, просто безалаберным шалуном и ответственности у меня было не больше, чем… чем… по-моему, вы сказали, у жеребенка или еще кого.
— Так все и было! Господь всемилостивый! Продолжай, Том!
— А потом заплакали.
— Истинно так. Истинно. И не в первый раз, надо сказать. А потом…
— Тут миссис Харпер тоже заплакала и сказала, что Джо точно такой же, и пожалела, что высекла его за сливки, которые она сама же и вылила…
— Том! Это на тебя Святой Дух снизошел. Ты пророчествовал — вот что ты делал! Боже праведный, продолжай, Том!
— А после Сид сказал… он сказал…
— По-моему, я ничего не говорил, — встрял Сид.
— Говорил, Сид, — одернула его Мэри.
— Закрой рот и дай Тому продолжить! Так что он сказал, Том?
— Он сказал… по-моему, он сказал, будто надеется, что мне хорошо там, куда я ушел, но, если бы я здесь вел себя получше…
— Вот оно, слышите?! Точные его слова!
— И вы велели ему замолчать.
— Да еще как велела! Нет, здесь наверняка ангел был. Где-то здесь прятался ангел!
— А миссис Харпер рассказала, как Джо напугал ее хлопушкой, а вы ей про Питера и «Болеутолитель»…
— Воистину так!
— Потом вы все заговорили о том, как нас в реке искали, и про похороны в воскресенье, а после вы с миссис Харпер обнялись, и она ушла.
— Все так и было! Все так и было, не сойти мне с этого места. Том, большего ты рассказать не смог бы, даже если бы сам тут с нами сидел. А что было после? Продолжай, Том!
— После вы, помнится, помолились за меня, и я видел вас и слышал каждое ваше слово. И вы легли спать, а мне стало так жалко вас, что я взял да и написал на кусочке коры: «Мы не умерли — мы только в пираты ушли» и положил его на стол у свечи; а вы спали и выглядели такой доброй, что, по-моему, я наклонился к вам и поцеловал вас в губы.
— Ты поцеловал меня, Том, поцеловал! Вот за это я тебе все готова простить! — и старушка сжала мальчика в объятиях столь крепких, что он почувствовал себя окончательным негодяем.
— Очень мило с его стороны, даже при том, что это всего только… сон, — еле слышно произнес Сид.
— Умолкни, Сид! Всякий человек поступает во сне так, как поступал бы наяву. Вот тебе самое большое яблоко, Том, для тебя берегла, все думала, а вдруг он вернется, — а теперь иди в школу. Благодарение Господу и Отцу всех живущих за то, что Он вернул мне тебя, за долготерпение и милосердие, которое Он являет всем, кто верит в Него и блюдет заповеди Его. Бог видит, конечно, что я Его милостей недостойна, так ведь, если бы только достойные и получали благословение Господне, если бы только к ним простирал Он длань Свою и выручал из беды, мало кто улыбался бы здесь и мало кто вкушал бы покой Его долгими ночами. Да ступайте же, Сид, Мэри, Том, — убирайтесь, хватит уже путаться у меня под ногами!
И дети отправились в школу, а старушка поспешила к миссис Харпер, чтобы ниспровергнуть ее материализм пересказом чудесного сна Тома. Сиду хватило ума не высказать, покидая дом, мысль, которая вертелась у него в голове. А мысль была вот какая: «Странно, однако ж, — такой длинный сон и ни единой ошибки!».
Но в какого героя обратился теперь Том! Он больше уж не подпрыгивал на ходу и ногами кренделей не выписывал, но выступал горделиво, как и положено пирату, сознающему, что к нему приковано всеобщее внимание. А так оно и было; Том делал вид, что не замечает бросаемых на него взглядов, не слышит никаких замечаний на свой счет, однако они были для него все равно, что хлеб и вода. Мальчики помладше толпой валили за Томом, так же гордясь тем, что их видят с ним рядом, что он терпит их общество, как если бы Том был возглавлявшим некое шествие барабанщиком или слоном, вступающим в город, ведя за собой бродячий зверинец. Мальчики же его возраста притворялись, будто и не слышали о побеге Тома, и тем не менее, их снедала злая зависть. Чего бы они только ни отдали за его густой загар, за блеск его славы, которую сам он не согласился бы обменять и на целый цирк.
В школе дети подняли вокруг него и Джо столько шума, из всех обращенных на них глаз изливалось такое восхищение, что в самом скором времени два героя преисполнились несносного высокомерия. Они начали рассказывать жадным слушателям о своих приключениях, но всего только начали — конца их рассказу не предвиделось, поскольку воображение подкидывало им все новые и новые подробности. А уж когда оба достали трубки и принялись невозмутимо попыхивать ими, слава обоих достигла наивысших пределов.
Том решил, что может теперь обойтись и без Бекки Тэтчер. Довольно с него и славы. Ради нее и будет он жить отныне. Теперь, когда он стал такой знаменитостью, Бекки, наверное, захочет с ним помириться. Что же, пусть попробует — увидит, что и он может быть таким же холодным, как некоторые другие. И вот она появилась. Том притворился, что не замечает ее. Отошел в сторонку и завел разговор с компанией мальчиков и девочек. Вскоре он отметил, что Бекки резво носится по двору, что лицо ее раскраснелось, а глаза пританцовывают, что она делает вид, будто увлеченно гоняется за подругами, что заливается тонким смехом, когда ей удается поймать одну из них. Отметил он и то, что такая удача неизменно постигает Бекки вблизи от него, что при каждой поимке она поглядывает в его сторону. Наблюдения эти польстили обозленному тщеславию Тома, но сердца его не смягчили, нет, они лишь распалили мальчика еще пуще и заставили с еще большим усердием следить за тем, чтобы не показать ненароком, будто ему есть до нее дело. Кончилось тем, что резвиться Бекки перестала, — она нерешительно подошла поближе к Тому и даже вздохнула раз или два, украдкой бросая на него томные взгляды. А затем сообразила вдруг, что с рассказами своими Том обращается скорее к Эмми Лоренс, чем к кому-либо другому. Острая боль пронзила сердце Бекки, она смутилась, вознегодовала — и все это сразу. Ей захотелось уйти, однако ноги ее не послушались и понесли прямиком к тем, кто окружал Тома. И Бекки с деланной живостью сказала девочке, стоявшей бок о бок с ним:
— О, Мэри Остин! Какая ты нехорошая — ты почему не пришла прошлый раз в воскресную школу?
— Я пришла — разве ты меня не видела?
— Да нет! Пришла? Но где же ты была?
— Где и всегда, в классе мисс Питерс. Я-то тебя видела.
— Правда? Как странно, что я тебя проглядела. Ведь мне так хотелось рассказать тебе про пикник.
— Ой как интересно. А кто его устраивает?
— Моя мама хочет устроить его для меня.
— Как хорошо! А мне она позволит прийти?
— Конечно, позволит. Это же мой пикник. Кого я приглашу, тем она прийти и позволит, а я тебя приглашаю.
— Какая ты милая. А когда?
— Да скоро уже. Может быть, на каникулах.
— Замечательно! Ты думаешь всех девочек и мальчиков пригласить?
— Да, каждого, кто дружит со мной — или хочет дружить, — и Бекки исподволь взглянула на Тома, однако Том продолжал описывать Эмми Лоренс ужасную грозу на острове и то, как молния разбила «в щепу» огромный платан, от которого он стоял «всего в трех футах».
— А можно и я приду? — спросила Грейси Миллер.
— Да.
— А я? — спросила Салли Роджерс.
— Да.
— И мне тоже можно? — спросила Сьюзи Харпер. — И Джо?
— Конечно.
Так оно и тянулось, пока все, радостно хлопая в ладоши, не напросились на приглашение — все, кроме Тома и Эмми. Том, продолжая свой рассказ, холодно отвернулся и отошел вместе с Эмми в сторонку. Губы Бекки задрожали, на глаза навернулись слезы, однако она укрыла обиду под натужной веселостью и продолжала щебетать, хоть мысль о пикнике и утратила для нее обаяние, да и все остальное тоже. Девочка поспешила укрыться от чужих глаз и проделала то, что называется у представительниц ее пола «вдоволь нареветься». А потом просто сидела, угрюмая, терзаемая израненой гордостью, пока не ударил школьный колокол. И тогда Бекки встала, тряхнула косами и сказала себе, с мстительным блеском в глазах, что теперь она знает, как ей поступить.
На перемене Том, охваченный самодовольным ликованием, снова принялся ухаживать за Эмми. И все разгуливал с ней по двору, стараясь отыскать Бекки и уязвить ее представлением, которое он разыгрывал. И, наконец, отыскал, а отыскав, тут же и скис. Бекки, с удобством расположившись на скамеечке за зданием школы, разглядывала вместе с Альфредом Темплом картинки в какой-то книжке, — и оба были до того поглощены этим занятием, что забыли, казалось, обо всем на свете. Эти двое еще и щеками едва не касались друг дружки! Жгучая ревность опалила Тома. Он уже возненавидел себя за то, что отверг все предпринятые Бекки попытки примирения. Он назвал себя идиотом и осыпал всеми ругательствами, какие только сумел припомнить. Его обуяла такая досада, что он чуть не расплакался. Эмми, чье сердце пело от счастья, весело тараторила что-то, шагая с ним рядом, а он словно язык проглотил. Он не слышал того, что говорила Эмми, и когда она умолкала, ожидая ответа, лишь бормотал в знак согласия нечто бессвязное, да по большей части и неуместное. Ноги же Тома раз за разом приносили его на задний двор, чтобы еще раз обжечь ему душу ненавистной картиной. Он просто не мог ничего с ними поделать. В особое же исступление приводило его то, что Бекки Тэтчер, казалось (то есть это Тому так казалось), забыла даже о том, что он вообще существует на свете. Хотя она, разумеется, видела его и понимала, что выигрывает сражение, и радовалась, что Том страдает так же, как заставил страдать ее.
Радостная болтовня Эмми становилась невыносимой. Том пару раз намекнул ей, что у него имеются некие не терпящие отлагательств дела. Тщетно — девочка продолжала щебетать, как ни в чем не бывало. «Ах, пропади ты пропадом, как же мне от тебя избавиться?» — думал Том. В конце концов, он заявил напрямик, что должен заняться этими самыми делами, — она же простодушно сообщила, что после уроков «будет здесь». И Том поспешил покинуть Эмми, возненавидев ее еще сильнее.
«Ну хоть бы другой кто-нибудь! — думал Том, скрежеща зубами. — Любой мальчишка, а не этот расфуфыренный хлыщ, прикативший из Сент-Луиса и строящий из себя аристократа! Ну ладно, я уже накостылял тебе в день твоего приезда и еще накостыляю! Подожди, попадешься ты мне в руки! Вот уж тогда я…».
И Том вступил в бой с воображаемым врагом — месил кулаками воздух, лягался и уворачивался от ударов. «Ну что, получил, получил? Пощады просишь? Так вот тебе напоследок, чтобы знал!». В общем, будущее побоище завершилось полной его победой.
А в полдень Том сбежал домой. Совесть его не могла и дальше сносить благодарное счастье Эмми, а ревность — терпеть то, другое злосчастье. Бекки вновь принялась рассматривать с Альфредом картинки, однако минуты шли, страдающего Тома нигде видно не было, торжество ее начало омрачаться, и она утратила к книжке всякий интерес — на смену ему явилась рассеянная хмурость, а там и грусть; раза два или три она навостряла уши, заслышав чьи-то шаги, однако надежда обманывала ее — Том не появлялся. В конце концов, она совершенно пала духом и пожалела, что зашла так далеко. Бедный Альфред, заметив ее непонятное равнодушие, продолжал восклицать: «А вот еще интересная картинка! Посмотрите!», и Бекки, потеряв, наконец, терпение, сказала: «Да отстаньте вы! Не нужны мне ваши картинки!» — и залилась слезами, и встала, и пошла прочь от него.