Второй молча ринулся к клетушке, в которой еще оставались две курицы. В мгновение ока посворачивал им головы и сунул в саквояж.
Дед вошел вслед за первым солдатом в хату и наблюдал за вторым из окна.
— Давай брот, буттер! Клеб, яйки, — подступал к деду солдат в расстегнутом кителе и обшаривал глазами более чем скромную обстановку хаты.
Но дед мотал головой, разводил руками, мол, нет ничего.
Солдат подозрительно уставился на него, переводил взгляд снизу вверх, с дырявых штанов на застиранную ветхую рубаху, что-то соображал. Прошелся по комнате, топая, прислушиваясь.
А дед думал о том, что вовремя он догадался заколотить крышку подполья и припрятать кое-что из продуктов. Одежонку же дочка, Мишкина мать, прихватила с собой. Кстати, где внучек-то?
Солдат направился во двор. В огороде его приятель, держа карабин на коленях, с сочным хрустом грыз огурец и покрикивал:
— Копайт, копайт!
Приказ адресовался Мишке, выдергивавшему картофельные кусты. Картошка, конечно, еще не поспела, но разве это сейчас имело какое-нибудь значение?
Нагрузившись, солдаты пошли со двора. У калитки тот, который свернул головы курам, оборотился, наставил карабин сначала на деда, потом на Мишку.
— Пу, пу! — заорал он, страшно вытаращив глаза, сделав зверскую рожу.
Оба довольно заржали.
Дед опустился на крылечко, вытянул кисет и свернул цигарку. Заскорузлые скрюченные пальцы мелко подрагивали.
— Пронесло, — сказал он, сплюнув вслед солдатам. — Наторели грабить. За минуту хату, подлец, наизнанку вывернул. По-нашему балакать выучились. — И вдруг спохватился: — А где же наша телушка, внучек?
— Бабушка утром ее куда-то увела. Сховала, должно быть.
— Ишь ты, продукты для армии фюрера заготавливают, — скривившись, будто под язык попало горькое, съязвил дед. — Значит, оголодали победители.
Мишке было горько и смешно слушать деда. Обидно оттого, что он и сам сейчас под ружейным дулом копал картошку, и не чью-нибудь, а дедушкину, и набивал ею сумку «победителю». И ничего поделать не мог. А смешил дед своей потешной руганью.
В душе оба были довольны тем, что приход солдат закончился только грабежом. Видать, были они из проходящей мимо полевой части.
— Ладно, поглядим, как они поведут себя, когда мы сверху окажемся. Я бы уж собрался с силой, этих мародеров осмолил бы на горячих угольях.
Дед был уверен в том, что мы в конце концов сверху окажемся. Не для того сложили головы сын и зять, чтобы эти толстомордые тут хозяйничали. Не для того они с Мишкой раненого капитана с поля боя вынесли и теперь как могли отводили от него смерть.
Только на третий день капитан пришел в себя. В это время около него сидел Мишка. В подполье стоял полумрак, свет еле-еле проникал через маленькое отверстие, оставленное для проникновения свежего воздуха. Мишка чуть придремал, потому что каждую ночь теперь толком не высыпался — приходилось дежурить возле дома, чтобы не подошел кто чужой. Проснулся, почувствовав на своей руке горячую руку капитана.
— Где я? — услышал он слабый голос.
Мишка до того обрадовался его голосу, что сначала онемел, а потом спохватился:
— У дедушки Назара Крапивина, в подполье…
— А ты кто?
— Я-то? Мишка я, помните, приходил к вам в окопы?
Капитан ничего не сказал, может, снова забылся. В подполье спустился дедушка, обрадовался:
— Ожил, стало быть. Молодчага, сынок. Теперь-то обязательно дело пойдет на поправку.
— Что наверху? — спросил капитан.
— Ровно Мамай прошел. Деревню нашу обчистили, барахольщики.
Капитан ощупал себя, беспокойно пошевелился. Дед смекнул, успокоил:
— Обмундировка твоя, сынок, и документы, и наган в надежном месте. В сохранности, стало быть.
Капитан едва заметно кивнул. Закрыл глаза, скрипнул зубами и выдохнул:
— Выходит, полегли мои ребята…
Потекли дни тревожные, наполненные постоянной опасностью. Дни полуголодные, потому что «заготовители» еще много раз обшаривали деревню.
Лучший кусок, какой удавалось припасти, дед с бабушкой отдавали капитану. Дед сходил на хутор, где жила с семьей его младшая дочь, принес от нее курицу да банку меду. Дочери тоже жилось несладко с тремя ребятишками. Но хуторок стоял в стороне от дорог, в лесу, и она смогла что-то из припасов сберечь. Знаменитую на весь район пасеку, которой заведовал муж дочери, вывезли с хутора, зять ушел на фронт, а семья осталась там.
Капитан, как немного окреп, часто разговаривал с дедом и Мишкой, рассказывал о себе. Звали его Сергеем Ивановичем Коноваловым, был он по должности комендантом пограничного участка на западной границе… Все это дедушка узнал еще раньше из его документов. Но Мишке ничего не говорил до времени. Мало ли что могло случиться, лучше, если малец меньше знает о раненом.
Теперь он стал для Мишки дядей Сережей, для деда с бабушкой — сынком. Они лечили его своими, доступными им средствами. Рана на руке затянулась, поджила нога, хотя и плохо слушалась. Только поврежденная шея не давала покоя. Но прошли дни, и эта рана начала заживать.
Как-то поздним вечером дед с Мишкой помогли Сергею Ивановичу выбраться из подполья на двор. Он долго сидел на крылечке, глядел на недалекое зарево на востоке.
— Сталинград горит, — пристукнул кулаком и, как давно решенное, сказал: — Туда мне и надо пробиваться.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Первым движением души, первым желанием Серова было броситься к полковнику, крикнуть: «Дядя Сережа, вы живы?! Вы узнаете меня? Это же я, Мишка!»
Но не было здесь в эту минуту ни дяди Сережи, ни Мишки, а были начальник отряда полковник Коновалов и начальник заставы старший лейтенант Серов, и стояла перед ними одна общая задача — найти и задержать врага…
Шли цепочкой, выдвинув уступом вперед инструктора со служебной собакой. Серов указывал ему направление. Овчарка натягивала поводок, недовольно фыркала, наверное, злилась, что ничего достойного внимания не чуяла в палой хвое и во мху, в котором тонули ноги.
Было тихо, лишь изредка под чьим-нибудь сапогом хрупал сучок. Серов подумал о Симонове и Короткове. Где они? Может, уже бегут по следу? Тревожился, не допустили бы какой оплошности.
В темной глухой стене леса замаячил просвет. Вышли к железнодорожной ветке, увидели дрезину. Полковник обронил скупую похвалу Серову: начальник заставы на своем участке чувствует себя уверенно, местность знает. По цепочке передал команду всем, кроме инструктора, остановиться, и Серов со своей стороны оценил предусмотрительность начальника отряда — нельзя затоптать следы.
Инструктор с Бертой обежали дрезину раз и другой. Собака, уткнув нос, сновала вдоль пути, выбегала на шпалы, неожиданно ложилась, перебирая лапами, беспокойно и виновато повизгивала, не понимала, чего от нее добиваются, зачем без толку заставляют что-то искать, когда пусто вокруг, пахнет только лесом и травой.
— Не суетись, Берта! — Проводник собаки терял терпение, но сдерживался, надеялся, что она наконец найдет то, ради чего все эти люди пришли сюда.
Берта была хорошей розыскной собакой, и не случайно ее держали в комендатуре в резерве, посылали на заставы, когда там не справлялись своими силами. Но сегодня что-то не клеилось у нее, инструктор не мог понять, что ей мешало. Он подвел собаку к дрезине, снова потребовал: «След, Берта! След!» Берта вспрыгнула на помост и тут же заскулила тоненько, жалобно.
Ни просьбы, ни приказы не помогали, собака соскочила с дрезины и, отбежав, начала кататься, дергала головой и фыркала.
Полковник осветил фонарем площадку дрезины и подозвал Серова. На досках, сиденье и рукоятке управления виднелся серый налет.
— Порошок. След обработан. Где теперь может быть ваш инструктор? — спросил полковник.
— Разрешите установить связь?
— Связывайтесь, и, насколько возможно, побыстрее.
Серов подозвал Петькина с рацией, настроился на волну Симонова. Старшина доложил, что Кузнечик привел наряд к тупику, где след оборвался. Серов приказал не мешкая направляться вдоль пути к горелому лесу, где он будет их ждать.
— Предположим, дрезину угнал нарушитель, — выслушав доклад Серова, сказал полковник. — Если это сделал кто-то из местных жителей, ему нет никакого расчета прятать свои следы. Значит, нарушитель. В таком случае, он дал явную промашку. Дрезина оказалась без мотора, пришлось гнать на собственном паре. Но… все средства хороши, когда торопишься. В действие вступил фактор времени. Нарушитель обнаружил себя тем, что взял дрезину, что применил порошок для маскировки следа. Казалось бы, на этом многое потерял. Но ведь и нас задержал… И неизвестно, как у нас дальше дело пойдет. Стало быть, с другой стороны, он что-то и выиграл. Так?
Размышляя вслух, полковник достал карманные часы, щелкнул крышкой. «Неужто те самые?» — подумал Серов, вспомнив часы капитана, которые часто держал в руках, сидя рядом с ним, слушая, как они тикают, наблюдая за движением стрелок.
— Молодец этот ваш бригадир. Сориентировался, как заправский пограничник, — в раздумье проговорил полковник, пряча часы. — А между тем уже полночь. С момента «высадки» нарушителя прошло четыре часа… Не забудьте предупредить своего инструктора о порошке. Я буду в комендатуре, постараюсь еще усилить заслоны. В помощь вам оставляю двоих пограничников.
Из-под толстых, мохнатых ветвей ели шагнули два солдата, назвались.
— Заслоны заслонами, а я очень хочу, чтобы вы сами взяли нарушителя. Прямо-таки надеюсь на вас, — полковник помолчал, развернул плащ-накидку, набросил на плечи. — Свежеет. Поспешите, товарищ Серов, нежелательно затягивать поиск до утра. По утрам теперь наплывают густые туманы… Представляете, сколько людей потребуется задействовать, чтобы прочесать лес?
Начальник отряда пожал руку Серову, так же цепко и коротко, как при встрече, скомандовал приехавшим с ним офицерам направляться к машине.
— Не удивляйтесь, что оставляю вам в подкрепление столь малые силы, — кивнул на двоих солдат, приданных в распоряжение Серова. — Полагаю, для вас сейчас имеет значение не количество людей, самое главное для вас — отыскать след нарушителя. А за мной, — Серов даже в темноте почувствовал, что полковник улыбается, — остается обеспечение прочных заслонов… Желаю вам успеха. Помните — пока не пал туман!
В стороне заурчал мотор, и скоро все стихло. Вязкая темень плотно кутала деревья, казалось, только сунься в чащобу, сразу потонешь, как в омуте. Ниоткуда не доносилось звуков, даже птицы ночные примолкли. Сквозь густые кроны деревьев едва просвечивали высокие звезды.
Сам Серов молчал, не подавали голоса солдаты, лишь кони тихонько позвякивали трензелями да вздыхали. Под их вздохи и подумалось Серову: вот, намеревался по учебной тревоге поднять заставу, проверить готовность. А обстановка опередила его, учинила проверку ему самому и его людям. Результат этой проверки пока что неважнецкий.
И не только это. Другое испытание, не менее серьезное для него, — встреча с Сергеем Ивановичем Коноваловым. Почти сказочный сюжет, крутой, немыслимый поворот, подброшенный ему жизнью. Из тайников памяти выплыли события далеких дней, отозвались в душе болью и радостью.
«Куда же направился нарушитель? Шевели мозгами, начальник заставы. Натолкнувшись на дровосеков, нарушитель стал действовать осторожнее — в лесу можно встретить людей. Но ведь если люди могут помешать ему, то люди же и помогут. Прежде всего на тракте, водители проезжающих машин, особенно из тех, кто незнаком с правилами пограничного режима. Туда, по логике, и устремился нарушитель. Но это по моей логике, — притормозил себя в выводах Серов. — У нарушителя может оказаться другая схема движения. Здесь немало совершенно диких чащ, буреломов. Человеку спрятаться что иголке в стоге сена. И днем пройдешь — не углядишь беглеца, не то что ночью».
Из тьмы вынырнули Симонов и Коротков.
— Мы не пошли по шпалам, чтобы крюка не делать. Тут есть тропинка напрямик, — пояснил Симонов.
Гимнастерки на них хоть выжимай, лица распаренные, утомленные, в комариных укусах. Кузнечик сразу же улегся. Бока собаки ввалились, ходили ходуном.
— Товарищ старший лейтенант, нам бы капельку передохнуть, — взмолился Коротков, присаживаясь на валежину. — Самую малость. Дышать уже нечем. Понимаете?
Симонов снял радиостанцию, двигал плечами, разминал натруженные ремнями затекшие мышцы.
Подбежал Петькин, протянул фляжку в защитном парусиновом чехле, включил следовой фонарь. Коротков отвернул колпачок.
— Во, запасливый парень, — подмигнул Петькину. — Кузнечик, давай, родной, испей.
Далеко высовывая красный дымящийся язык, глухо повизгивая, Кузнечик ловил тонкую струйку, сглатывал.
— Пей, Кузнечик, да не забывай, что мы с товарищем старшиной тоже не прочь хлебнуть по глоточку.
Словно понимая, что солдатская фляжка невелика, а желающие напиться есть и кроме него, Кузнечик облизнулся, блаженно потянулся, выгибая крепкую с буграми мускулов спину.
Время короткого отдыха промелькнуло. Коротков, покряхтывая, встал без команды, вскочил и Кузнечик. Симонов натянул на плечи ремни рации.
Разминая руки, Коротков порылся в кармане, достал тряпочку.
— Подставляй, Кузнечик, мордуленцию, прочистим тебе сопелки. За сегодня ты уж всякой дряни понанюхался.
Пес с явным удовольствием потерся о ногу сержанта, задрал морду и замер.
— Вот, эдаким манером. Ну, готов к работе? Валяй теперь, родной, нюхай, ищи следы. Обязательно найди, где протопал тот гад, очень тебя прошу.
Приговаривая ласково, просительно, Коротков бежал за псом. Он не подавал команд, как инструктор из комендатуры, а разговаривал с Кузнечиком словно с напарником. Он явно нарушал инструкцию по работе со служебной собакой, запрещающую вести с ней разговоры, требующую понуждать ее искать следы четкими и короткими командами. Он так же вел себя с Кузнечиком и на тренировках. За нарушения «взаимоотношений с собакой» его не единожды распекал начальник службы собак из штаба пограничного отряда, снижал Короткову оценку при проверках, делал замечание Серову. Грозился снять с инструкторов, но не выполнял своей угрозы потому, что Кузнечик понимал хозяина с полуслова, никого больше слушать не желал, не признавал и попросту не замечал. А работал, как не раз убеждался сам начальник службы, «классно», бывало, поднимал безнадежно утерянные следы, безошибочно шел по ним через чащи и топи, был неутомим, будто в груди его билось два сердца.
И сейчас Серов думал о том, что Коротков и его Кузнечик — единственная надежда, последний шанс отыскать утерянный след. Подумалось ему и о том, что начальник отряда, кажется, не очень-то надеялся на благополучный исход, ибо после осечки инструктора из комендатуры сразу уехал укреплять заслоны, чтобы взять под более надежный контроль блокированный район. Ну что ж, он совершенно прав в этом. Потрачено слишком много времени, нарушитель оторвался от преследователей, и обстановка осложнилась. Забот у полковника теперь хватает. Вот когда подтверждаются его слова о главном звене в охране границы. Появилась трещинка на участке заставы Серова, нет, звено еще не разорвалось, возникла лишь трещинка, но нарушитель все-таки проскользнул. Пока он не ушел совсем, где-то затерялся. И полковник старается резервами захлопнуть нарушителя наглухо в западне. Все закономерно. Но и Серов со своими людьми постарается оправдать доверие начальника отряда.
— Кажись, что-то есть, — оторвал его от дум голос Короткова, донесшийся из глубины леса, и Серов бросился туда, пригнувшись, выставив локти вперед, чтобы ветки не хлестали по лицу.
На маленькой прогалине, которую со всех сторон обступили толстые ели и пихты, стоял Коротков. Кузнечик рвал поводок, тянул в лесную густоту.
— Остынь, Кузнечик, минутку погоди. Глядите, чего мы нашли, товарищ старший лейтенант. — Коротков держал большой пучок свежих, еще живых сосновых веток, но измочаленных и ободранных, со сбитой хвоей. Он рассуждал: — Предполагаю такую картину… Нарушитель, не будь дураком, когда садился на дрезину, наломал веток и натер сапоги хвоей и смолой. Понимаете? Соскочил, а на доски порошка насыпал. На травке следы не обозначились. Хитер? Ушлый, можно бы и похвалить. Да не очень. В лес сунулся, ветки начали за одежду хватать. Припотел к тому же, вот тебе и запахи. Букет моей бабушки…