Вторая стрела прошелестела у самого уха руса и, скользнув по забралу, вонзилась в чье-то горло, заглушив крик боли и ужаса.
Как только тишину ночи разорвала команда Белого Орла, полумертвые от усталости воины мгновенно ожили. Еще секунда — и они сомкнулись в боевой строй. Так решительно и быстро могли действовать лишь отборные воины тлакатеккатля. Молча, без единого возгласа они бросились в атаку на едва различимых во тьме врагов.
Никто не просил пощады. Даже раненые не стонали. В густом мраке слышалось лишь хриплое дыхание бойцов, тупые удары палиц да скрежет обсидиановых мечей. Битва длилась до самого рассвета. Она не утихала, пока не был убит последний воин мешика. Шлем с забралом и кольчужная рубаха спасали Варяжко от смертельных ран, но ноги и бедра были исколоты пиками и мечами. С обломками стрел, торчащими из ран, он сражался, стоя на возвышении, и десятки бронзовых тел, одетых лишь в набедренные повязки грудились у его ног... В правой руке у него был меч, в левой — обсидиановый нож. Варяжко непрерывно отражал удары, колол, резал, рубил. Все труднее становилось поднимать немеющую руку, и он чувствовал: еще немного, и силы покинут его. Но и дикари, плотным кольцом окружив холмик, с удивлением смотрели на массивный силуэт неведомого вождя, резко выделявшийся на фоне посветлевшего неба. Никто не решался подойти к нему ближе — мешала не только груда тел вокруг него, но и страх перед неуязвимым чужаком.
Варяжко надсадно, с хрипом дышал… Он понимал, что ещё один приступ дикарей будет для него последним. У него уже не достанет сил, чтобы отразить его. Вдруг в круг дикарей шагнул высокий воин. Он был одет так же, как и все остальные, но на его плечи была наброшена шкура ягуара, оскаленной пастью прикрывавшей его голову. Дикари затихли… Стало ясно, что это их вождь.
Воин шагнул ближе, что-то пристально разглядывая на груди Варяжко… И вдруг наступившую тишину разорвал испуганный крик вождя дикарей. Он показывал палицей на нефритовую пластинку Кецалькоатля, висевшую на груди Варяжко, и орал: «Кукулькан! Кукулькан!» Дикари бросили оружие и дружно упали на колени, уронив головы в толстый слой листвы под ногами. И лишь вождь, стоя на коленях, тянул руки к Варяжко, словно умоляя покарать его за святотатство…
Сверкнул меч, и голова вождя покатилась к склоненным головам его воинам. Не поднимая голов, они глухо зароптали, завыли, раскачиваясь телами…
Чтобы не искушать судьбу, Варяжко развернулся и скорым шагом пошёл к морю.
Никто не преследовал его…
Отойдя подальше от места сражения, Варяжко остановился у небольшого ручья, чтобы промыть и перевязать раны. И с удивлением увидел, что в нескольких местах рубашки и в правом бедре торчат длинные шипы кактуса. Варяжко знал, что это такое… Такие шипы дикари выстреливали из своих духовых трубок - пукуна, свёрнутых из широких пальмовых листьев, обмотанных волокнами ротанга. Но прежде, чем выстрелить, шипы надрезались и пропитывались ядом…
Варяжко промыл раны и выдернул шипы. В тех местах, где шипы пробили кожу, он сделал надрезы и постарался выдавить как можно больше крови, чтобы избежать заражения. Наложив на раны повязки, Варяжко отправился дальше…
Он шёл без остановок, лишь изредка прикладываясь к овечьему бурдюку с водой… Но к вечеру он почувствовал головокружение и сильный озноб. Значит, яд всё-таки попал в кровь… Варяжко нашёл куст коки и, сорвав несколько листьев, разжевал их. Идти стало легче… Но теперь ему нужно было отыскать саговую пальму, которой мешика лечили укусы ядовитых змей. И скоро он увидел толстый ствол, низкий, усаженный остатками черешков, с большими, перистыми листьями. Сломав пару листьев, Варяжко обильно пролил соком пальмы повязки в местах поражения шипами. Подождав, пока сок впитается, он снова пропитал им повязки. Уже темнело, и Варяжко решил переночевать на пальме, чтобы утром снова подлечить раны её соком.
Сон его был тревожный… Он то просыпался от озноба, то проваливался в жаркую, липкую духоту.
Выпив много воды и промочив соком пальмы повязки, Варяжко отправился дальше…
Глава 10
Скоро Варяжко уже не мог идти… Он убил ножом саженного удава, который неосторожно опустил свою любопытную голову из листвы кокосовой пальмы, и съел его сырым. И это была его единственная пища за три дня. Места, пробитые шипами, воспалились, покрывшись глянцевитой красновато-синей кожицей, ранки саднило и дёргало. Варяжко несколько раз вскрывал и промывал их соком саговой пальмы, но это уже мало помогало, лишь ненадолго снимая воспаление. Его упорное устремление к морю поддерживали только листья коки, которые он жевал, когда сил уже не оставалось…
Но как ни длинен и тяжёл был его путь, настал день, когда Варяжко выполз из сельвы на прибрежную отмель. Соленый ветер освежил его лицо. Он попытался встать, опираясь на меч, но не смог: силы оставили его...
Вдали, у полосы рифов пенился прибой, и качалась на волнах красавица-лодья, хлопая на ветру спущенным парусом. А на косе, избранной им много дней назад для строительства лодьи, было тихо и безлюдно. Лишь трупы надсмотрщиков гнили на берегу, уставив пустые глазницы в небо. Между трупами не спеша расхаживали падальщики-грифы с безобразными голыми шеями и отвислыми зобами. Заметив человека, они с хриплыми криками тяжело взлетели и сели чуть поодаль. «Что тут произошло? - подумал Варяжко, оглядывая поле битвы. — Кто убил мешика? Взбунтовавшиеся рабы или те самые дикари, что напали на нас?» Но никто уже не мог дать ответ на эти вопросы. И впервые в чужой земле руса охватило отчаяние. Что он может теперь сделать - без гребцов, израненный, один против Океана?!
Варяжко с трудом встал и глубоко вонзил в ненавистную землю свой меч, будто стараясь убить её… Сняв кольчугу, он повесил её на рукоять меча, и некоторое время стоял, разжёвывая листья коки… Шатаясь, он дошёл до полосы прибоя и бросился в волны.
Последние силы ушли на то, чтобы доплыть к лодье… Целую вечность взбирался он по якорному канату. Пальцы немели, мускулы не повиновались. Когда до края борта оставалось два локтя, он почувствовал полное бессилие пред злым роком – сейчас он сорвется в воду и уже не выплывет на поверхность. Но тут чьи-то крепкие руки схватили его за рубашку и сильно дернули вверх, перевалив через борт.
Над ним склонилось бледное лицо Ока, заросшее русой бородой.
- Ты жив, Ок? – едва шевеля языком от усталости, спросил Варяжко. – Что здесь было?
- На нас напали люди Чикчана. Их привёл кокома, которого пленил Теноча, когда он из лесу наблюдал за постройкой лодьи... Не знаю, почему Теноча отпустил его, поверив, что тому нужны только раковины, из которых он добывает краску… Через месяц, на исходе ночи три сотни мешика и тольтеков напали на нас. Рабов увели с собой, остальных убили. Мне и нескольким резчикам удалось доплыть сюда и взобраться на лодью.
- Вы погрузили на борт припасы?
- Да, Белый Орёл! – Ок внимательно осматривал раны вождя. – Пока мы строили лодью, мы сушили на солнце мясо и рыбу, складывая в бочонки, которые накрепко забивали. Пресную воду тоже запасли. Индеец-канепи собрал в джунглях лечебные травы, корешки и листья, чтобы лечить нас в плавании… Мы ждали тебя, уже не надеясь на то, что ты придёшь после предательства кокома…
- Я пришёл! – прохрипел Варяжко. – Подай топор!
С помощью Ока Варяжко подошёл к борту. Одним ударом перерубив якорный канат, Варяжко глубоко вздохнул… Больше он никогда не вернется в эту душную, дикую сельву, не увидит кокома, майя и тольтеков, и их чудовищных богов. Варяжко бесконечно устал и думал только об отдыхе. Он жаждал покоя…
Медленно натягивая шкот, он вместе с индейцами-резчиками развернул парус, который сразу же поймал ветер. Лодья, подгоняемая легким бризом, поплыла к выходу из бухты. Варяжко добрался до штурвала и миновал рифы, о которые яростно разбивались волны.
Когда солнце поднялось к зениту, лодья была далеко в море…
Варяжко мучила жажда, и Ок то и дело давал ему пить, черпая воду ковшом из огромного глиняного сосуда. Выведя лодью в открытое море, Варяжко передал штурвал индейцу и распластался на кормовой площадке, закрыв глаза. Палило солнце, в борта лодьи с гулом била крутая волна. Хлопал парус, наполняемый ветром. И русу стало хорошо - он слышал песнь океана.
- Ты вспомнил, где твоя родина? – спросил он Ока.
Ок замялся, указал рукой на север, куда уверенно шла лодья.
- Там, в стороне долгой ночи ночи, - сказал Ок. - Но мне не найти дорогу... Я все забыл. Помню лишь великую реку, где жил мальчиком.
- Мы придём туда! Ты только не падай духом! - прохрипел Варяжко.— Даже если я умру, держи все время на север. Лодья приплывет к земле, и ты найдешь свою реку... А сейчас дай мне отдохнуть…
Он закрыл глаза и уже не чувствовал, как Ок и индеец племени канепи обрабатывали его раны. Вскрыв ножом воспалённые места, канепи покачал головой и, растерев в пальцах какой-то тонкий корешок, засыпал порошок в ранки. Кровь в ранках зашипела, пузырясь. Индеец низко склонился над телом руса и стал что-то ритмично монотонно бубнить, раскачиваясь телом и подвывая. Закончив свою долгую, заунывную песнь, он поднялся на ноги, вконец обессиленный.
Ок хотел снова перевязать раны, но канепи отрицательно покачал головой…
Кроваво-красный диск солнца медленно погружался в океан. Канепи снова подошёл к Варяжко и осмотрел ранки. Опухоль почти спала… Но рус всё еще тяжело дышал, вздымая могучую грудь. От его тела исходил жар. Индеец снова принялся колдовать над ранами и петь свою заунывную песню…
Чёрный на фоне заходящего солнца силуэт лодьи с тяжело хлопающим парусом уходил все дальше и дальше в Океан, пока его не поглотил быстро сгущавшийся мрак…
Эпилог
Прошло около пятисот лет...
Испанские каравеллы бороздили прибрежные воды Карибского моря в поисках... неведомой Индии.
В апреле 1518 года экспедиция из четырёх испанских кораблей во главе с Хуаном Грихальвой шла на запад путем Кордовы, но течением ее отнесло к югу - к берегам Юкатана. Грихальва высадил на берег отряд. Индейцы уже ожидали испанцев и при высадке ранили многих солдат, но, показавшись на берегу и надев панцири, испанцы опрокинули индейцев, потеряв семь человек, раненых было шестьдесят, и Грихальва в их числе... После таких потерь испанцы решили вести себя миролюбиво.
От лагуны Терминос корабли осторожно шли на запад вдоль берега, и только через несколько суток достигли устья большой реки Табаско. На берегу появились толпы людей. Со всех сторон из лесу слышался шум падающих деревьев: индейцы устраивали засеки. И все-таки испанцы решили высадиться на берег. Вскоре к ним направилось множество лодок с воинами. Грихальва через пленных приказал передать вождям, чтобы они без опаски пришли для переговоров. Обе стороны обменялись подарками. Индейцы прислали съестные припасы, разложили на земле несколько плащей-тильматли и художественно выполненные изделия из низкопробного золота, говоря, что больше золота у них нет. Но зато на западе есть страна, где его очень много, и при этом несколько раз повторили слово «Мехико»...
Испанцы немедленно двинулись дальше, чтобы отыскать эту страну. Берег поворачивал к северо-западу, вдали виднелись снежные пики гор. Близ устья реки испанцы увидели толпу индейцев, на длинных копьях которых развевались белые флаги. То были посланцы тлатоани ацтеков Монтекухсома Шокойоцина - повелителя Мексики. Он знал о событиях у берегов Юкатана, о дальнейшем пути чужеземцев к северу, о том, что они ищут золото, и приказал жителям давать золотые вещи в обмен на заморские «товары», чтобы узнать, куда и зачем идут кастильцы. Из всех окрестных поселений стали приносить золотые украшения, сделанные довольно грубо из низкопробного золота, но в количествах, еще не виданных конкистадорами.
Испанцы продолжали путь и вскоре открыли небольшой архипелаг. На одном острове они нашли каменные строения в виде пирамид, где по ступеням можно было подняться к алтарям. На этих алтарях стояли отвратительные идолы. То были индейские боги, И не далее как ночью, им принесли в жертву пятерых индейцев: тела их, растерзанные, с вскрытой грудью и обрубленными руками и ногами, валялись еще здесь, а стены были залиты кровью. Испанцы прошли во внутренние помещения пирамиды, стены которых были расписаны батальными сценами. И вдруг Хуан Грихальва остановился, как вкопанный…
- Посмотри на это! – сказал он своему помощнику Аламиносу, показывая рукой на настенное изображение.
Удивлённый Аламинос не знал, что сказать… На рисунке был изображён воин вполне современного вида – в шлеме и кольчуге, с огромным, явно стальным мечом в руке, так непохожим на мечи индейцев, усаженные кусками обсидиана… Внизу, под изображением была какая-то надпись, выполненная индейскими иероглифами.
- Уцкатль, подойди! – подозвали испанцы ацтека - своего проводника и переводчика. – Ты можешь прочесть эту надпись?
Уцкатль некоторое время рассматривал надпись, затем сказал:
- Здесь написано «Варязско Рус. Тлакатеккатль мешика и тольтеков. Сын Топильцына Кецалькоатля, принявший имя Ицтак Куаутли. Вознесён богами на небеса вместе с отцом своим».
- Что за бред? – сказал Грихальва, пристально рассматривая рисунок. – Откуда здесь мог появиться рус? Этого не может быть! Мы первые европейцы, открывшие Мехико!
- Но рисунок точен! – сказал Аламинос. – Шлем, кольчуга, меч… И даже борода, невиданная у индейцев!
- Но русы никогда не переплывали океан!
- Перед тобой явное свидетельство того, что, по крайней мере, один рус побывал здесь!
- И куда же он делся? – с издёвкой спросил Грихальва.
- Непобедимый тлакатеккатль Варязско Рус, или Белый Орёл - Ицтак Куаутли, и его отец Кецалькоатль исчезли в одну ночь! – прочёл дальше Уцкатль. – Старший жрец страны Мешика Чикчан видел, как боги вознесли их на небеса!
Испанцы переглянулись, скрыв усмешки…
24 июня Грихальва отправил на Кубу корабль с отчетом и с золотой добычей, сам же, продолжая плавание вдоль берегов Мексики, открыл песчаный мыс Кабо-Рохо и дошел до реки Пануко, где берег поворачивал прямо на север.
Корабли давали сильную течь, припасы подходили к концу, и Аламинос уговорил Грихальву повернуть обратно. Испанцы впервые пересекли всю акваторию Мексиканского залива и вернулись на Кубу в октябре 1518 года.
О диковинном изображении на стене пирамиды конкистадоры вскоре забыли…
Осталась только короткая запись в судовом журнале флагманского корабля…